Вернуться к Л.М. Яновская. Последняя книга, или Треугольник Воланда

Куда летит Маргарита

«— Пора! Вылетайте, — заговорил Азазелло в трубке... — Потом полетайте над городом, чтобы попривыкнуть, а затем на юг, вон из города, и прямо на реку...»

На юг от Москвы множество соблазнительных мест. Очень далеко — Иордан. Но Маргарита летит явно куда-то значительно ближе, пейзажи под нею русские, и нет никаких морей... Поближе — Дон, где в июне 1938 года, когда диктуется пятая редакция романа, три раза в день купается превратившаяся в шоколадку Лю. Но в Лебедянь Булгаков поедет позже, когда закончит диктовку романа, а до того, кажется, на Дону не бывал...

Остается предположить, что Маргарита летит все-таки не совсем на юг, а скорее на юго-запад — туда, где, недалеко от Днепра, на знаменитой Лысой Горе, испокон веку собирались ведьмы. Киевские, надо думать. Чему свидетель Николай Васильевич Гоголь («Ведь у нас в Киеве все бабы, которые сидят на базаре, — все ведьмы», — говаривал его Тиберий Горобець). Да и Пушкин что-то знал об этом («То ль дело Киев!» — признавался его Гусар, слетавший вслед за своей Марусенькой на какую-то, не иначе как Лысую, гору).

Пейзажи у самой цели волнуют и явно рассчитаны на узнавание:

«Маргарита летела по-прежнему медленно в пустынной и неизвестной местности, над холмами, усеянными редкими валунами, лежащими меж отдельных громадных сосен. Маргарита летела и думала о том, что она, вероятно, где-то очень далеко от Москвы». Сосны расходятся, возникает река под меловым откосом... Причем эти холмы, эти редкие валуны между сосен, река в тени крутого берега и низменный остров на другой стороне — присутствуют и в предшествующей редакции...

Булгакову, по-видимому, хорошо знакомы эти места. Увы, я не узнаю их... Киевский высокий берег? Но у Киева обрывы к Днепру желто-глинисты, а здесь белый, меловой обрыв. И плоский остров на другом берегу («...сколько хватало глаз, на посеребренной равнине не виделось никаких признаков ни жилья, ни людей») — не Труханов остров, лежащий против Киева на левом берегу Днепра: в булгаковские времена Труханов остров не был пустынен — он был заселен. И река, которой достигла Маргарита, пожалуй, не Днепр: она неширока. (В четвертой редакции имеется эпитет: неширока; в дальнейшем эпитет снят, но река осталась неширокой.)

Может быть, дотошные следопыты когда-нибудь найдут это место, где расходятся «громадные сосны» и «туман висит и цепляется за кусты внизу вертикального обрыва»... Подростком и в юношеские годы Булгаков, как и большинство его сверстников, был отличным ходоком и окрестности Киева, ближние и дальние, знал лучше, чем я...

Но дело не в этом. Самое интересное в том, как снова и парадоксально решает Булгаков свои пространственные задачи. И снова работают вертикали.

Ведьмы-то, по поверью, собирались на Лысой Горе. (Их несколько вокруг Киева, этих крутых холмов с голой вершиной и традиционным названием Лысая Гора, холмов, на которых, говорят, давно, в дохристианские времена, были языческие капища.) И у Гёте «Вальпургиева ночь» — на горе. «В Брокенских горах, на Чертовой Кафедре», — напоминает Воланд... Булгаков хорошо помнит это: на горе. В «Белой гвардии» Явдоха представляется Василисе голой, «как ведьма на горе»...

А в «Мастере и Маргарите» ведьмы собираются на низменном речном берегу или, вероятнее, на острове. «...Противоположный берег был плоский, низменный. На нем, под одинокой группой каких-то раскидистых деревьев, метался огонечек от костра и виднелись какие-то движущиеся фигурки»... Но здесь и не может быть Лысой Горы. Лысая Гора — с этой трагической опрокинутостью звучания — в романе занимает совсем другое место.

...А та часть полета Маргариты, которая проходит над Москвой? Можно ли вычислить маршрут этого полета? Можно, можно, и сколько раз вычисляли, с полной аргументацией и полным соответствием роману. Самое замечательное, что все эти на редкость доказательно вычисленные и вполне узнаваемые маршруты никаким образом не согласуются между собою...

В романе: «...Невидима и свободна! Пролетев по своему переулку, Маргарита попала в другой, пересекавший первый под прямым углом. Этот заплатанный, заштопанный, кривой и длинный переулок с покосившейся дверью нефтелавки, где кружками продают керосин и жидкость от паразитов во флаконах, она перерезала в одно мгновение...»

Увернувшись от «старого покосившегося фонаря на углу», Маргарита «покрепче сжала щетку и полетела медленнее» — стало быть, по этому второму переулку.

Далее она сворачивает в «третий переулок», ведущий «прямо к Арбату». Теперь Маргарита летит «беззвучно, очень медленно и невысоко, примерно на уровне второго этажа». Ее полет в «третьем» переулке, завершается выходом на «ослепительно освещенный Арбат»...

Арбат — место действия названо. Тут же возникает еще одна конкретная точка на воображаемой схеме полета: Маргарита «пересекла Арбат, поднялась повыше <...> и мимо ослепительно сияющих трубок на угловом здании театра проплыла в узкий переулок с высокими домами». Угловое здание театра на Арбате — Театр имени Вахтангова, в котором Булгаков бывал часто, и, стало быть, «узкий переулок с высокими домами» — улица Вахтангова (теперь Большой Николопесковский переулок).

Первым попробовал полностью вычертить этот маршрут Леонид Паршин. Он рассчитал так: если перед нами Арбат... и Театр Вахтангова на Арбате... и Маргарита, чтобы попасть к театру, «пересекла Арбат», то есть переместилась на другую сторону улицы, оставив за своею спиной все три переулка — тот, в котором она жила, и другой, заштопанный, с нефтелавкой, и третий, из которого она вылетела прямо на Арбат... то все эти оставленные ею переулки могут находиться только с левой стороны Арбата (если считать от центра).

Логично? Вполне.

Затем Паршин столь же логично вычислил, что кривой, длинный и заштопанный переулок с нефтелавкою не может быть ничем иным как Сивцевым Вражком. Обложившись старыми московскими справочниками и даже дополнениями к ним, установил, что на Сивцевом Вражке, в доме 22 (на приложенной Паршиным схеме видно, что это между Калошиным и Староконюшенным переулками) действительно находилась такая лавка.

А далее, пересчитав все, так сказать, «третьи» переулки с левой стороны Арбата (и — наваждение! — пропустив самый интересный из них, Нащокинский, в котором с февраля 1934 года и до последних дней жил Булгаков), выбрал в качестве исходной точки «вылета» Маргариты Малый Власьевский (он же улица Танеевых).

Главную роль в таком выборе, признается Паршин, сыграло то обстоятельство, что в Малом Власьевском переулке, дом 9 — как ему удалось установить в беседах со знающими людьми — жила Ольга Бокшанская, сестра Елены Сергеевны. А у Бокшанской Булгаков и Е.С., естественно, бывали, и следовательно, этим переулком писатель не раз проходил.

Увы, увы, в середине 30-х годов, в ту пору, когда так активно складывается в булгаковском романе полет Маргариты, Ольга живет в другом месте — по правую сторону Арбата, в Ржевском переулке, в той самой квартире Е.А. Шиловского, из которой Елена Сергеевна осенью 1932 года ушла, выйдя замуж за Михаила Булгакова.

Елена Сергеевна ушла, а Ольга Сергеевна осталась, поскольку приходилась родной тетушкой Евгению Шиловскому-младшему и еще потому, что уходить ей было некуда и не хотелось. Генерал Шиловский был благороден и щедр, и напряженность в Ржевском переулке возникла только весною 1937 года. К этому времени Шиловский снова женат, у него родился ребенок, а в дневнике Е.С. рядом с именем Ольги теперь автоматически фиксируется имя Евгения Калужского, по-видимому, тоже проживающего в Ржевском. И, как следствие, в этом дневнике появляется несколько тревожных записей. 30 марта: «Вечером пришли Оля с Калужским. Говорили о их бедствиях из-за квартирного вопроса». 2 апреля: «Вечером пришел мой Женичка. Рассказывал, что в Ржевском происходят неприятности из-за Олиной комнаты...» Судя по дальнейшим записям, квартирный вопрос вскоре разрешился; в июне того же года Калужские живут уже в другом месте; теперь Булгаковы действительно часто бывают у них (все-таки Булгакову удобнее ходить в гости в дом, где он не встретит генерала Шиловского).

Впрочем, к мотиву полета в романе эти домашние коллизии отношения не имеют. Булгаков очень хорошо знал Арбат со всеми его неповторимыми переулками, независимо от того, где проживали Ольга Бокшанская и Евгений Калужский.

Есть в версии Паршина и небольшие, так сказать, нестыковки по карте.

Вот Маргарита «перерезает в одно мгновенье» второй переулок, а потом — чудом не разбившись о старый покосившийся фонарь на углу — летит по этому переулку медленнее.

Но если она вылетает из Малого Власьевского и «в одно мгновенье» перерезает Сивцев Вражек (забирая при этом чуть-чуть влево, наискосок), то почти мгновенно оказывается в Калошином: отрезок Сивцева Вражка между устьем одного переулка и горловиной противоположного весьма мал. Сивцев Вражек в этом случае сразу же остается у Маргариты за спиною — ей негде лететь по нему медленнее.

То же происходит и при вылете из Калошина на Арбат. «...И через третий, Калошин переулок, выходим прямо на Арбат, — пишет Леонид Паршин. И восклицает эмоционально: — Батюшки! Да мы около театра!» Да, Калошин переулок выходит на Арбат практически против Вахтанговского театра. Но где же в таком случае полет Маргариты по Арбату? Ему тоже нет места...

Были и другие версии, более или менее близкие паршинской. Но я приведу парадоксально противоположную — и тоже не лишенную логики. Она принадлежит Юрию Кривоносову. По этой версии Маргарита вылетает отнюдь не с левой, а с правой стороны Арбата — из Ржевского переулка, где Елена Сергеевна жила до осени 1932 года, а ее сестра Ольга значительно дольше. Вторым переулком, «пересекающим первый под прямым углом», Кривоносов предлагает считать Малую Молчановку, действительно образующую с Ржевским безукоризненно прямой угол. Но ведь Малая Молчановка короткий переулок? Нет, поясняет автор версии, Малая Молчановка далее сливается с продолжением Большой Молчановки, и вместе они образуют «заплатанный, заштопанный, кривой и длинный переулок», украшенный покосившейся дверью нефтелавки. Кривоносову даже нет надобности листать старые справочники, он хорошо помнит эту нефтелавку и — как раз напротив нее — старый, покосившийся, когда-то газовый фонарь: «одной стороной он смотрел на Малую Молчановку, другой — на Большую, в которую Малая вливалась здесь под острым углом».

«Маргарита летит дальше, — продолжает наш повествователь, — никуда не сворачивая, уже по Большой Молчановке, это, по существу, продолжение Малой и Большой Молчановок, слившихся здесь воедино». И сворачивает направо — в Арбатский переулок. Это и есть «третий переулок», который ведет «прямо к Арбату».

На Арбате, вдребезги разбив «какой-то освещенный диск, на котором была нарисована стрела», Маргарита сворачивает к расположенному на этой же стороне улицы театру — вправо. Путь неблизкий, участок Арбата длинноват, но, уверяет Кривоносов, «судя по описанию того, что она там видит», она и должна лететь «довольно долго».

И это убедительно, не правда ли? Хотя... Почему, собственно, этот маршрут? Чем он мог привлечь воображение писателя?

И тут, чтобы читателя не терзали лишние вопросы, нам рассказывается история о неких регулярных прогулках Булгакова с Еленой Сергеевной, еще Шиловской, то ли в конце 1929-го, то ли в 1930 году именно по Малой и Большой Молчановке, а потом по Арбату... Постойте! Прогулки с любимой женщиной по долгим, разбитым и плохо освещенным переулкам? А потом еще по многолюдному Арбату, где кого только не встретишь (при том, что любимая — замужем)? Ссылок на «знающих людей», естественно, нет. История, как это часто бывает с булгаковедами, сочинена.

А Булгаков знал толк в прогулках с женщиной, которая ему нравится. Елена Сергеевна с упоением рассказывала, как в ту пору, когда едва начался их роман (а было это в начале весны 1929 года и жила она тогда еще не в Ржевском, а в районе Садовой), Булгаков однажды ночью вызвал ее на прогулку. Он повел ее на Патриаршие пруды, а там, на Патриарших — в какую-то загадочную квартиру. Их встретил таинственный мощный старик с белой бородой... был стол с роскошными яствами: балыки, икра... пылающий камин, у которого она села, склонив голову к огню... и восхищенные слова старика о ней: «Ведьма!..»

Она рассказывала это не раз, по-видимому, многим своим молодым друзьям, рассказывала и мне, и В.Я. Лакшину, причем — любопытно — я и Лакшин запомнили этот рассказ по-разному. В моей памяти ярче всего запечатлелись ее счастливые глаза, когда она говорила о ночном телефонном звонке (наверно, Булгаков знал, что Шиловский в отъезде), и эта волшебная Прогулка по спящему, залитому лунным светом городу — к Патриаршим прудам... А Лакшин лучше запомнил и пересказал посещение неизвестной квартиры на Патриарших, старика и камин. Может быть, разница была определена тем, что Лакшин слушал эту историю несколькими годами позже — уже хорошо зная роман «Мастер и Маргарита», а я слушала до того, как прочитала роман. Впрочем, Елена Сергеевна во время этой прогулки тоже ведь еще ничего не знала о романе.

Видимо, Булгаков любил этот сквер с его старинным названием и аллеями, обрамляющими пруд.

А прогулки в романе... Вспомните, как быстро проходят скучными переулками только что встретившиеся мастер и Маргарита; проходят, «не замечая города», пока не обнаруживают себя у Кремлевской стены на набережной... И на другой день они встречаются там же, на Москве-реке, и майское солнце светит им... И, вспоминая мастера, Маргарита приходит в Александровский сад, к одной из скамеек под Кремлевской стеной — к той самой скамье, на которой год назад «сидела рядом с ним».

Булгаков хорошо знал и любил эти места. Он любил Кремль. В уцелевших фрагментах его дневника Кремль упоминается дважды. 23 декабря 1924 года: «Для меня всегда наслаждение видеть Кремль. Утешил меня Кремль. Он мутноват. Сейчас зимний день. Он всегда мне мил». 2 января 1925-го: «Проходя мимо Кремля, поравнявшись с угловой башней, я глянул вверх, приостановился, стал смотреть на Кремль...»

И Елена Сергеевна любила Кремль. В течение десятилетий недоступный для простых граждан, он был открыт — знамением «оттепели» — только в 1955 году. Сохранилась сделанная в декабре 1955 года запись Е.С. о том, что она с наслаждением гуляла в Кремле и не ушла бы, если б не замерзла. «Нет, нельзя, не могу словами рассказать все чувства, которые поднялись. Какая власть у времени, оно не исчезает, оно вечно».

Похоже, что прогулки по Москве в жизни Михаила Булгакова, как и в его романе, значили не совсем то, что представляется автору заманчивой версии.

У Кривоносова, правда, был в запасе аргумент текстологический. «Как быть с тем, что Маргарита пересекла Арбат, прежде чем оказалась на его правой стороне?» — спрашивала я. «Маргарита пересекла его вдоль», — звучал решительный ответ. И цитировалась «Жизнь господина де Мольера».

В этой повести Булгакова в главе 32-й («Нехорошая пятница») говорится: Мольер «пересек комнату и в кресле у камина посидел некоторое время»... Неужто это означает, что Мольер перешел комнату в самом узком ее месте? — наступал мой собеседник. — Не предположить ли, что Булгаков этим словом обозначает преодоление пространства в любом направлении, в том числе в длину?

Всегда любопытно посмотреть, каким смыслом наполняется слово у большого писателя. Глава 32-я начинается с того, что Мольер расхаживает по вытертому ковру вдоль своего кабинета. Он мерит кабинет, время от времени оказываясь перед эстампом, прибитым у окна... Стало быть, кабинет вытянут от торца к окнам... Вышагивая, с удовольствием поглядывает на огонь в камине, «отвращая взор от февральской мути за окнами»... Он движется к «февральской мути за окнами» — стало быть, камин у боковой стены. И тут, в очередной раз рассмотрев эстамп с портретом Конде у окна, Мольер пересекает комнату — к камину, чтобы, сбросив ночные туфли, протянуть ноги к живительному огню...

Разумеется, Мольер пересекает комнату не поперек (поскольку идет от окна). И не вдоль — вдоль он только что мерил комнату по вытертому ковру. Он преодолевает пространство по той прямой, какая в данный момент ему удобнее всего: пересекает комнату наискосок...

И, кстати, точно так же это слово осмысливается у Ильфа и Петрова, не только современников, но соседей и друзей Булгакова. В «Золотом теленке» (в знаменитом пассаже «Пешеходов надо любить»): «...В маленьких русских городах пешехода еще уважают и любят. Там он еще является хозяином улиц, беззаботно бродит по мостовой и пересекает ее самым замысловатым образом в любом направлении».

Маргарита пересекает Арбат так, как ей удобней — забирая влево или вправо, а уж «кривой переулок» не просто «пересекает», а «перерезает», возможно, захватывает некий отрезок его длины, но в любом случае оказывается на противоположной стороне улицы...

С обеими версиями — и Паршина, и Кривоносова — я познакомилась в середине 1980-х годов, задолго до того, как эти версии были опубликованы. Обеим не поверила — уж слишком тщательно они были составлены. Удачные художественные решения (и литературоведческие тоже) обычно бывают проще, и очарование их, как правило, именно в их простоте. И однажды я сделала такую простую вещь: попробовала пройти по арбатским переулкам тем единственным маршрутом, каким так часто ходил сам Булгаков — от его дома в Нащокинском переулке до хорошо знакомого ему Вахтанговского театра.

...Дом в Нащокинском уже был снесен, и на его месте высилось нечто эффектно-начальственное. Но очертания переулков и перекрестков, даже очертания тротуаров сохранились. И если стать спиною к снесенному дому, можно представить себе, что все по-прежнему. Вот оно, за моею спиной, парадное. Из парадного выходит Булгаков. Он в пальто и шляпе. Поворачивает влево, на углу сворачивает в кривой и длинный переулок — Сивцев Вражек. Ему нравится это название. В черновиках романа «Мастер и Маргарита» оно встречается не менее двух раз, причем в редакции второй — непосредственно в схеме полета Маргариты («Вынырнув из переулка, Маргарита пересекла Сивцев Вражек и устремилась в другой переулок»). Потом из романа «Мастер и Маргарита» это название выпадет, но зато войдет в «Театральный роман» — адресом резиденции Ивана Васильевича, руководителя Независимого театра.

Ну вот, Булгаков пересекает Сивцев Вражек, едва не задев плечом старый газовый фонарь на углу. (В черновых тетрадях этот старый покосившийся фонарь на углу назван газовым.) Шагает по переулку; подымает голову, рассматривая выступающие над тротуаром вывески; проходит мимо нефтелавки с удушливым запахом керосина и сворачивает в Калошин — к Арбату...

Ах, нет, простите, чтобы не идти мимо противной лавки с покосившейся дверью и скорее попасть на «ослепительно освещенный» Арбат, вероятно, сворачивает раньше, не доходя Калошина — в Староконюшенный переулок. Это удача: Староконюшенный в своем направлении к Арбату даже прямее. Стало быть, это и есть его «третий переулок».

Вот и Арбат... Путаница проводов над головой... Да, здесь надо быть повнимательней — еще врежешься во что-нибудь. В ранней редакции романа (интересующие нас страницы датированы началом ноября 1933 года) по Арбату ходит трамвай; в редакциях последующих — троллейбус... Распахнутые двери магазинов... Булгаков любил зайти в гастрономический магазин... И наконец, театр... А может быть, ему не нужно в театр, и, обогнув угол, он свернет в улицу Вахтангова (Большой Николопесковский переулок)... Здесь дом, заселенный вахтанговцами...

Конечно, это его маршрут. Его реальный маршрут, переданный им его героине, как и его воображаемый полет, завещанный им его любимой.

Он знал, что нужно обещать женщине. Его Мольер обещает женщине, которую любит: «Я тебя создам! Ты станешь первой, будешь великой актрисой».

«Ты совершишь со мной мой последний полет», — обещал своей любимой Булгаков. И это странное обещание выполнил. Он подарил ей этот полет, и в течение тридцати лет после его смерти она продолжала плыть в этом полете, все более становясь похожей на Маргариту. Его тайный друг, его тайная жена...

Но что это за формула — тайная жена? «И скоро, скоро стала эта женщина моею тайною женой», — говорит мастер.

Это выражение впервые появляется в романе в четвертой редакции — в 1937 году. Лирическая исповедь мастера очень важна для писателя, и он диктует эти строки заново — преображенными — в пятую редакцию, на машинку, а потом — еще раз заново — в последнюю, предсмертную тетрадь. Но формула тайная жена при этом неизменно остается — во всех трех редакциях, четвертой, пятой и шестой.

В жизни писателя этот мотив возник раньше, чем вошел в роман «Мастер и Маргарита». Он прозвучал в названии повести «Тайному другу» (1929), в посвящении «Тайному другу, ставшему явным...» (1933), в обоих случаях связываясь с личностью Е.С. А в творчестве обозначился еще раньше, до встречи с Е.С. — записью-репликой доктора Полякова в повести «Морфий» (1927): «Анна К. стала моей тайной женою».

Прошло время, и Елена Сергеевна перестала быть «тайным другом», стала женой. Но Маргарита навсегда осталась тайной женою мастера. Было в этом, видимо, для писателя что-то очень важное.

Где-то на ранних ступенях работы над романом ему казалось, что его любовников должен навсегда соединить и благословить Воланд. В одной из редакций Воланд вручал им брачные кольца, в другой сам надевал кольцо сначала Маргарите, потом — мастеру. В конце концов от этого мотива писатель решительно отказался.

Что-то великое и тайное теперь навсегда соединяет любовников, что-то, принадлежащее только им двоим. Тайная верность только друг другу и своей любви. Ответственность только друг перед другом и перед своей любовью.

И эту их тайную и вечную связь, не оформленную, не связанную клятвами ни перед людьми, ни перед Дьяволом, ни перед Богом, признают и Воланд, и Левий Матвей, и Тот, Кем послан Левий...