Вернуться к И. Барр. Перечитывая мастера: заметки лингвиста на макинтоше

Азазелло — маска мафиози

Азазелло, как точно подметил А. Зеркалов, — пародия на уличного хулигана — характерная примета жизни 20-х — 30-х годов. Он пишет: «Сатане служит могущественный дьявол, которому дан облик уличного бандита. «Разбойничья рожа», манера одеваться, выдающая желание показать себя состоятельным человеком, претензии на европейский стиль одежды и в то же время выдающая отсутствие вкуса (котелок, лаковые башмаки, яркий галстук, добротный пиджак).

Манеры Азазелло соответствуют его внешнему виду. «Надавать администратору по морде, или выставить дядю из дому, или подстрелить кого-нибудь, или какой-нибудь еще пустяк в этом роде, это моя прямая специальность», — без обиняков говорит о себе герой. Предпочтение энергических действий разглагольствованию, речь, представляющая собой открытые инвективы и угрозы, — таков нехитрый репертуар составляющих этого масочного персонажа.

Специфический уличный жаргон, как подмечает Зеркалов у Азазелло, а на самом деле просторечие: «дура», «паразит», «гад», «сперли», «надавать по морде», «убить упрямую тварь» — выдают социальные характеристики героя. Соответствующие просторечные выражения: до ужаса ловко сперли; дай сюда портфель, гад! — ярко иллюстрируют речевые характеристики масочного персонажа, они характерны для представителей городских низов и преступного мира. Даже гнусавость — это специфическая характеристика блатного языка, получившая особую популярность в мире «блатных» и составляющая характерную особенность этого особого языка, называемого «феней». Иными словами, язык Азазелло — это язык уличной шпаны.

Манеры Азазелло, этого масочного персонажа, тоже не кембриджского происхождения. Надавать жареной курицей по шее Поплавскому, затем вместе с бельем, вытряхнутым из чемодана, сбросить в лестничный пролет, обглодать куриную ножку и засунуть обглоданную кость вместо платка в карман пиджака — от такого пассажа любой хулиган придет в восторг.

Почему демона Азазелло автор решил представить в образе уличного хулигана? Этот типаж нередко появлялся в жанре фельетона, сатирической заметки, очерка. Уличный хулиган — примета эпохи 20—30-х годов прошлого века. Наследие гигантской по размерам послевоенной беспризорщины 20-х годов, выплеснувшейся на улицу и превратившейся в несоциализированный конгломерат. В уличной преступности того времени, кроме уличной шпаны, уголовники и бандитские группировки, наводившие ужас на обывателей. Опасная обстановка на улицах Москвы описана и в произведениях М. Булгакова.

По сути, это была альтернативная власть, также державшая в страхе город. Причем эта власть была классово сродни советской. Недаром в ГУЛАГе уголовники пользовались особыми правами.

При этом карательные функции «ведомства» Воланда, возложенные на Азазелло, сродни его характеру. Индивидуализация героя, напоминающего отчасти итальянского мафиози, отчасти московского хулигана, достигается в свою очередь за счет близости к данной социальной прослойке. Мономаска героя выделяет его из свиты, с удовольствием примеряющей разные маски (Коровьев, Бегемот). Что характерно, эти герои меняют не только маски, но и имена, клички, точнее вербальные маски. Азазелло и тут остается верен одной.

Первоначально у этого масочного героя было имя Фиелло. Любопытно, что «привязка» к Италии сохранилась и в окончательном имени. На итальянский манер он назван не случайно. Итальянская мафия уже в тридцатые годы заявила о себе серией дерзких и громких нападений и «разборок» в городах Сицилии и в США, в Чикаго. Образ итальянского мафиози уже начал складываться как тип бандита и убийцы, предпочитающего действия словам, и беспощадного в расправах.

На крыше Пашкова дома, одного из красивейших зданий Москвы, Азазелло отвечает Воланду, любующемуся открывшейся панорамой, что ему лично «больше нравится Рим». Амбивалентность образов позволяет полунамеками давать и отсылки к их национальной принадлежности.

По сути, свита Воланда представляет собой интернациональную «сборную», в которую попадают итальянский дьявол Азазелло, французский бес Бегемот, и сам Воланд в роли немецкого черта. Коровьев же, оправдывая «фамилию», выбирает маску русского босяка.