Товарищу СТАЛИНУ
от драматурга и режиссера
МХАТ СССР имени Горького
Михаила Афанасьевича Булгакова
Многоуважаемый Иосиф Виссарионович!
Разрешите мне сообщить Вам о том, что со мною произошло1:
1
В конце апреля сего года мною было направлено Председателю Правительственной Комиссии, управляющей Художественным Театром, заявление, в котором я испрашивал разрешение на двухмесячную поездку за границу в сопровождении моей жены Елены Сергеевны Булгаковой2.
В этом заявлении была указана цель моей поездки — я хотел сочинить книгу о путешествии по Западной Европе (с тем чтобы по возвращении предложить ее для напечатания в СССР).
А так как я действительно страдаю истощением нервной системы, связанным с боязнью одиночества, то я и просил о разрешении моей жене сопровождать меня, с тем чтобы она оставила здесь на два месяца находящегося на моем иждивении и воспитании моего семилетнего пасынка.
Отправив заявление, я стал ожидать один из двух ответов, то есть разрешения на поездку или отказа в ней, считая, что третьего ответа не может быть.
Однако произошло то, чего я не предвидел, то есть третье.
17 мая мне позвонили по телефону, причем произошел следующий разговор:
— Вы подавали заявление относительно заграничной поездки?
— Да.
— Отправьтесь в Иностранный Отдел Мосгубисполкома и заполните анкету Вашу и Вашей жены.
— Когда это нужно сделать?
— Как можно скорее, так как Ваш вопрос будет разбираться 21 или 22 числа.
В припадке радости я даже не справился о том, кто со мною говорит, немедленно явился с женой в ИНО Исполкома и там отрекомендовался. Служащий, выслушав, что меня вызвали в ИНО по телефону, предложил мне подождать, вышел в соседнюю комнату, а вернувшись, попросил меня заполнить анкеты.
По заполнении он принял их, присоединив к ним по две фотографических карточки, денег не принял, сказавши:
— Паспорта будут бесплатные.
Советских паспортов не принял, сказавши:
— Это потом, при обмене на заграничные.
А затем добавил буквально следующее:
— Паспорта вы получите очень скоро, так как относительно вас есть распоряжение. Вы могли бы их получить сегодня, но уже поздно. Позвоните ко мне восемнадцатого утром.
Я сказал:
— Но восемнадцатого выходной день.
Тогда он ответил:
— Ну, девятнадцатого.
19 мая утром, в ответ на наш звонок, было сказано так:
— Паспортов еще нет. Позвоните к концу дня. Если паспорта будут, вам их выдаст паспортистка.
После звонка к концу дня выяснилось, что паспортов нет, и нам было предложено позвонить 23 числа.
23 мая я лично явился с женою в ИНО, причем узнал, что паспортов нет. Тут о них служащий стал наводить справку по телефону, а затем предложил позвонить 25 или 27 мая.
Тогда я несколько насторожился и спросил служащего, точно ли обо мне есть распоряжение и не ослышался ли я 17 мая?
На это мне было отвечено так:
— Вы сами понимаете, я не могу вам сказать, чье это распоряжение, но распоряжение относительно вас и вашей жены есть, так же как и относительно писателя Пильняка.
Тут уж у меня отпали какие бы то ни было сомнения, и радость моя сделалась безграничной.
Вскоре последовало еще одно подтверждение о наличии разрешения для меня. Из Театра мне было сообщено, что в секретариате ЦИК было сказано:
— Дело Булгаковых устраивается.
В это время меня поздравляли с тем, что многолетнее писательское мечтание о путешествии, необходимом каждому писателю, исполнилось.
Тем временем в ИНО Исполкома продолжались откладывания ответа по поводу паспортов со дня на день, к чему я уже относился с полным благодушием, считая, что сколько бы ни откладывали, а паспорта будут.
7 июня курьер Художественного Театра поехал в ИНО со списком артистов, которые должны получить заграничные паспорта. Театр любезно ввел и меня с женой в этот список, хотя я подавал свое заявление отдельно от Театра.
Днем курьер вернулся, причем даже по его растерянному и сконфуженному лицу я увидел, что случилось что-то.
Курьер сообщил, что паспорта даны артистам, что они у него в кармане, а относительно меня и моей жены сказал, что нам в паспортах ОТКАЗАНО.
На другой же день, без всякого замедления, в ИНО была получена справка о том, что гражданину Булгакову М.А. в выдаче разрешения на право выезда за границу отказано.
После этого, чтобы не выслушивать выражений сожаления, удивления и прочего, я отправился домой, понимая только одно, что я попал в тягостное, смешное не по возрасту положение.
2
Обида, нанесенная мне в ИНО Мособлисполкома, тем серьезнее, что моя четырехлетняя служба в МХАТ для нее никаких оснований не дает, почему я и прошу Вас о заступничестве.
Примечания
Впервые: Октябрь. 1987. № 6. Печатается по машинописной копии (ОР РГБ, ф. 562, к. 19, ед. хр. 33).
1. Многократные обращения писателя к Сталину говорят о том, что он отлично понимал его место в строгой иерархической системе власти и был осведомлен о том, что руководитель государства по-прежнему проявляет интерес к его творчеству. Просьба о «заступничестве» указывает на то, что Булгаков не исключал возможности произвола со стороны должностных лиц, находившихся не на самом высоком уровне.
Мы уже говорили о том, что ни один писатель не допускал в обращениях к вождю таких «вольностей», какие позволял себе Булгаков. Тут сказывался и характер писателя, и предельно ясное понимание им своего положения — бывший белогвардеец, имеющий двух братьев-белогвардейцев в Париже (о чем превосходно были осведомлены и руководители ОГПУ, и сам Сталин). Что еще нужно было для того, чтобы в один миг испепелить непокорного вольнодумца?! И тем не менее этого не происходило: Сталин вел свою любимую игру психологического давления, предполагая известный конечный результат в виде покоренного писателя, сочиняющего «правильные» произведения. И не только правильные, но и талантливые. Булгаков принял эту игру вынужденно, ибо другого выхода у него не было, кроме немедленной капитуляции, каковую уже подписали практически все писатели и поэты. Игра эта сопровождалась время от времени сильнейшими встрясками, и эпизод с отказом в выезде за границу был именно таковым.
Следует отметить, что Булгаков в письме к Сталину очень подробно изложил суть вопроса. Но кое-какие важные детали, не включенные в письмо, содержатся в дневнике Е.С. Булгаковой.
4 мая: «...сегодня М.А. узнал от Якова Леонтьевича, что Енукидзе наложил резолюцию на заявление М.А.: «Направить в ЦК»».
18 мая: «Вчера я была в Ржевском у Женички ...Звонок по телефону — М.А.
— Скорей иди домой.
Не помню, как добежала. Оказывается: звонок. Какой-то приятный баритон:
— Михаил Афанасьевич? Вы подавали заявление о заграничном паспорте? Придите в Иностранный отдел Исполкома, заполните анкеты — Вы и Ваша жена. Обратитесь к тов. Бориспольцу. Не забудьте фотографии.
Денег у нас не было, паспорта ведь стоят по двести с чем-то. Доли (Буш Е.И. — В.Л.) смоталась на такси домой, привезла деньги. На этой же машине мы — на Садовую-Самотечную. Борисполец встал навстречу из-за стола. На столе лежали два красных паспорта, но Борисполец сказал, что паспорта будут бесплатные. «Они выдаются по особому распоряжению, — сказал он с уважением. — Заполните анкеты внизу».
И мы понеслись вниз. Когда мы писали, М.А. меня страшно смешил, выдумывая разные ответы и вопросы. Мы много хихикали, не обращая внимания на то, что из соседних дверей вышли сначала мужчина, а потом дама, которые сели тоже за стол и что-то писали.
Когда мы поднялись наверх, Борисполец сказал, что уже поздно, паспортистка ушла и паспорта сегодня не будут нам выданы. «Приходите завтра». — «Но завтра 18-е (шестидневка)». — «Ну, значит, 19-го».
На обратном пути М.А. сказал:
— Слушай, а это не эти типы подвели?! Может быть, подслушивали? Решили, что мы радуемся, что уедем и не вернемся?.. (Скорее всего, так оно и было: хихикать над «особым распоряжением» могли только несмышленыши! — В.Л.) Да нет, не может быть. Давай лучше мечтать, как мы поедем в Париж!
И все повторял ликующе:
— Значит, я не узник! Значит, увижу свет!
Шли пешком, возбужденные. Жаркий день, яркое солнце. Трубный бульвар. М.А. прижимает к себе мою руку, смеется, выдумывает первую главу книги, которую привезет из путешествия.
— Неужели не арестант?!
Это — вечная ночная тема: я — арестант... Меня искусственно ослепили...
Дома продиктовал мне первую главу будущей книги».
Последующие записи в дневнике:
«19 мая. Ответ переложили на завтра. 23 мая. Ответ переложили на 25-е. 25 мая. Опять нет паспортов. Решили больше не ходить. М.А. чувствует себя отвратительно. 1 июня. За эти дни выяснилось, что секретарша Енукидзе — Минервина говорила Оле, что она точно знает, что мы получим паспорта... Мхатчикам тоже дают многим... Получил паспорта и уехал Пильняк с женой... Все дела из рук валятся из-за этой неопределенности. 3 июня. Звонила к Минервиной, к Бориспольцу — никакого толку... На улице — холодно, мокро, ветер».
4 июня уже был подписан официальный отказ, но Булгаковы этого не знали. Друзья, в частности Я.Л. Леонтьев, еще пытались поправить дело, поместив Булгаковых в список артистов МХАТа, отъезжавших на гастроли в Париж. О том, что произошло в последующие дни, Е.С. Булгакова записала лишь 20 июля, поскольку не в состоянии была вести дневник: «Что я помню? Седьмого июня мы ждали в МХАТе вместе с другими Ивана Сергеевича, который поехал за паспортами. Он вернулся с целой грудой их, раздал всем, а нам — последним — белые бумажки — отказ. Мы вышли. На улице М.А. вскоре стало плохо, я с трудом его довела до аптеки. Ему дали капель, уложили на кушетку. Я вышла на улицу — нет ли такси? Не было, и только рядом с аптекой стояла машина и около нее Безыменский. Ни за что! Пошла обратно и вызвала машину по телефону.
У М.А. очень плохое состояние — опять страх смерти, одиночества, пространства.
Дня через три (числа 10—11) М.А. написал письмо обо всем этом Сталину, я отнесла в ЦК. Ответа, конечно, не было».
На такое «вольное» письмо ответа, разумеется, и не могло быть. Между тем Булгаков в течение полугода не мог ходить один по улице, всюду его сопровождала Елена Сергеевна. Несколько помог гипноз, к которому вынужден был прибегнуть писатель. Периодически ему сообщали, что Сталин, приезжая в МХАТ, интересуется Булгаковым и даже намерен якобы разрешить «Бег». Более всего поразил писателя приезд Сталина на «Дни Турбиных» 28 ноября. Вместе с ним были Киров и Жданов. Спектакль прошел с огромным успехом. Сталин, Киров, Жданов долго аплодировали актерам в конце спектакля. Чувствовалось, что у них приподнятое настроение. Этот эпизод вызвал и некоторое оживление в семье Булгаковых.
Но через два дня сообщение об убийстве Кирова в Ленинграде поразило всех как гром. Лаконичные записи Е.С. Булгаковой говорят о многом.
1 декабря: «Вечером премьера «Пиквика». Я в такси проводила М.А. Он оставался до конца спектакля. Приехал и сообщил: во время спектакля стало известно, что в Ленинграде убит Киров. Тут же из театра уехали очень многие, в том числе Рыков».
3 декабря: «Не знаю, был ли Киров в Ленинграде в театре, — возможно, что последняя пьеса, которую он видел в жизни, была «Дни Турбиных»».
6 декабря: «Морозный день. Похороны Кирова. Мы провели весь день дома. М.А. нездоровится».
Существует огромная литература, связанная с убийством Кирова. Мнения о причастности Сталина к убийству Кирова разделились. И каждая из сторон приводит множество фактов. Количество этих фактов все время растет, но ясного ответа на это действительно историческое событие так и не получено. Между тем никто из исследователей не рассмотрел эту проблему с психологической точки зрения, а именно: мог ли даже такой великий злодей, каким Сталина представляет одна из сторон исследователей, так обставить убийство своего лучшего друга и так артистически попрощаться с ним на представлении «Дней Турбиных», чтобы ни малейшим движением не показать истинных своих намерений? И зачем вообще, возникает вопрос, нужно было Сталину вести Кирова в театр, если он знал, что жить тому осталось совсем немного? Находиться в течение всего спектакля рядом с живым покойником, долго аплодировать актерам, весело улыбаться! Во всяком случае, само это событие (приезд Сталина вместе с Кировым в МХАТ 28 ноября 1934 г. на спектакль «Дней Турбиных») должно быть проанализировано исследователями в мельчайших деталях, поскольку оно самым решительным образом может повлиять на выводы по делу об убийстве Кирова.
2. Сравнительно недавно в кремлевских архивах были обнаружены фрагменты рассматриваемого нами письма Булгакова к Сталину. К сожалению, только фрагменты, а не весь текст (этот факт наводит на грустные мысли по поводу сохранности архивных документов в высших органах власти). Далее мы приводим тексты писем И.В. Сталину, хранящиеся в РО ИРЛИ, для сопоставления с фрагментами, найденными в кремлевских архивах, и с черновым текстом письма, хранящимся в ОР РГБ.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |