Уважаемый Александр Николаевич!
Н.А. Экке вручила мне Ваш разбор моей книги МОЛЬЕР. Я его и прочел и обдумал. Дело обстоит плохо. Суть не в деталях Вашей рецензии, которые поразили меня как по содержанию, так и по форме («Иловайский», «уголовные ссылки на заимствования», «намеки на советскую действительность», «информация из сомнительных источников», «развязный молодой человек», «рассказчик явно склонен к роялизму», «любовь к альковным историям» и др.), — дело в том, что вопрос идет о полном уничтожении той книги, которую я сочинил, и о написании взамен ее новой, в которой речь должна идти совершенно не о том, о чем я пишу в своей книге1.
Для того, чтобы вместо «развязного молодого человека» поставить в качестве рассказчика «серьезного советского историка», как предлагаете Вы, мне самому надо было бы быть историком. Но ведь я не историк, а драматург, изучающий в данное время Мольера. Но уж, находясь в этой позиции, я утверждаю, что я отчетливо вижу своего Мольера. Мой Мольер и есть единственно верный (с моей точки зрения) Мольер, и форму донесения этого Мольера до зрителя я выбрал тоже не зря, а совершенно обдуманно.
Вы сами понимаете, что, написав свою книгу налицо, я уж никак не могу переписать ее наизнанку. Помилуйте!
Итак, я, к сожалению, не могу переделывать книгу и отказываюсь переделывать. Но что ж делать в таком случае?
По-моему, у нас, Александр Николаевич, есть прекрасный выход. Книга непригодна для серии. Стало быть, и не нужно ее печатать. Похороним ее и забудем!
Уважающий Вас М. Булгаков.
Москва, Большая Пироговская, 35а, кв. 6.
тел. Г-3-58-03.
Примечания
Впервые: Творчество Михаила Булгакова. СПб., 1994. Кн. 2. С. 172—173. Печатается по указ. изд.
1. 7—9 апреля 1933 г. Тихонов (Серебров) Александр Николаевич (1880—1950), писатель и литературный деятель, один из основателей серии ЖЗЛ, написал Булгакову большое письмо-отзыв, некоторые отрывки из него приводятся ниже.
«Я прочитал Вашего «Мольера». Как и следовало ожидать, книга в литературном отношении оказалась блестящей и читается с большим интересом.
Но вместе с тем по содержанию своему она вызывает у меня ряд серьезных сомнений.
Первое и главное это то, что Вы между Мольером и читателем поставили некоего воображаемого рассказчика, от лица которого и ведется повествование. Прием этот сам по себе мог бы быть очень плодотворным, но беда в том, что тип рассказчика выбран Вами не вполне удачно.
Этот странный человек не только не знает о существовании довольно известного у нас в Союзе так называемого марксистского метода исследований исторических явлений, но ему даже чужд вообще какой-либо «социологизм» даже в буржуазном понятии этого термина.
Поэтому нарисованная им фигура Мольера стоит вполне обособленно от тех социальных и исторических условий, среди которых он жил и работал.
Все это необходимо знать, т. к. без этого будет многое непонятно в его личной судьбе, а в особенности в судьбе его театра. Исторические события, на фоне которых развертывалась деятельность Мольера, освещены Вашим рассказчиком под углом зрения Иловайского. «Фронда» для него не более как внутренняя «междуусобица», война с Нидерландами и Испанией — личное дело Людовика XIV и пр.
В книге совершенно недостаточно выяснено значение мольеровского театра, — его социальные корни, его буржуазная идеология, его предшественники и продолжатели, его борьба с ложноклассическими традициями аристократического канона.
Литературная генеалогия пьес Мольера — также неубедительна и ограничивается уголовными ссылками на заимствования и плагиаты...
Помимо этого и других крупных недостатков Ваш рассказчик страдает любовью к афоризмам и остроумию. Некоторые из этих его афоризмов звучат по меньшей мере странно. Например: «Актеры до страсти любят вообще всякую власть. Лишь при сильной и денежной власти возможно процветание театрального искусства». «Все любят воров, потому что возле них всегда светло и весело». «Кто разберет, что происходит в душе у властителей людей» и прочее в этом роде.
Он постоянно вмешивается в повествование со своими замечаниями и оценками, почти всегда мало уместными и двусмысленными (о ящерицах, которым отрывают хвост, о посвящениях, которые писал Мольер высоким особам, о цензуре и пр.).
За некоторыми из этих замечаний довольно прозрачно проступают намеки на нашу советскую действительность, особенно в тех случаях, когда это связано с Вашей биографией (об авторе, у которого снимают с театра пьесы, о социальном заказе и пр.).
Зато вполне недвусмысленны его высказывания, касающиеся короля Людовика XIV, свидетельствующие о том, что рассказчик явно склонен к роялизму...
И вообще у этого человека большая любовь ко всякого рода сомнительным, альковным, закулисным историям и пересудам. Вспомните только, с каким азартом и как подробно он излагает «пикантную» сплетню о сожительстве Мольера с дочерью.
Ко всему прочему, он обладает, по-видимому, большими оккультными способностями — иначе откуда бы он мог знать, что чувствовал, видел и слышал Мольер в момент своей смерти...
Да и вообще рассказчик верит в колдовство и чертовщину.
Его Мольер «пылает дьявольской страстью». Рукописи Мольера «колдовским образом сгинули». Таким же «колдовским образом» рассказчик проникает в тайну женитьбы Мольера...
Если бы Вы вместо этого развязного молодого человека в старинном кафтане, то и дело зажигающего и тушащего свечи, дали серьезного советского историка, он бы мог много порассказать интересного о Мольере и его времени. Во-первых, он рассказал бы о социальном и политическом окружении Мольера, о его роли литературного и театрального реформатора. Об истории театра до и после Мольера. О театре — аристократическом, буржуазном и народном...
Все это Вам как специалисту по театру и знатоку Мольера известно, конечно, лучше меня. Тогда почему же произошло такое досадное недоразумение с Вашей работой?..
Так или иначе, но из всего сказанного выше нетрудно сделать неизбежный вывод — книга в теперешнем виде не может быть предложена советскому читателю. Ее появление вызовет ряд справедливых нареканий и на издательство, и на автора. Книгу необходимо серьезно переработать. Я не сомневаюсь, что Вам нетрудно будет это сделать, если Вы, откинув отдельные, может быть, ошибочные мои замечания, согласитесь в основном — это не тот Мольер, каким его должен знать и ценить советский читатель.
Вы меня простите, Михаил Афанасьевич, что написал это все, может быть, резко и неуклюже — но я иначе не умею.
Если Вы согласитесь взять на себя дальнейшую работу над рукописью, я, разумеется, готов более подробно в личной беседе изложить свою точку зрения.
Как Вы просили, я послал Вашу рукопись Алексею Максимовичу. Подождем, что он скажет».
Через некоторое время пришло письмо от М. Горького. Оно оказалось для Булгакова неутешительным. В нем говорилось:
«Александр Николаевич,
с Вашей — вполне обоснованно отрицательной — оценкой работы М.А. Булгакова я совершенно согласен.
Нужно не только дополнить ее историческим материалом и придать ей социальную значимость, нужно изменить ее «игривый» стиль.
В данном виде это — несерьезная работа, и — Вы правильно указываете — она будет резко осуждена...»
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |