Португалия

ЭСА ДЕ КЕЙРОШ Жозе Мария (1845—1900), писатель.

«Реликвия» (1887), роман.

Герой-рассказчик Рапозо по призыву историка немца Топсиуса вместе с ним физически переносится из Иерусалима 1875 г. в Иерусалим I в. до н. э. Они отправляются в путешествие в полночь с 14 на 15 нисана (Эса де Кейрош 1922, с. 104) — в этот день перед ними совершаются события Страстной пятницы. Оказавшись свидетелями «реальных» событий, получивших отражение в Евангелиях, герои затем возвращаются в Современность. Приключения не оказывают воздействия на Рапозо — по возвращении в Португалию он шарлатански торгует «священными» реликвиями; при этом герой обвиняет Христа в том, что тот виноват в его несчастной судьбе, в то время как он, Рапозо, искренне переживал, наблюдая страдания Христа. Затем совершается «преображение» героя: явившийся Иисус объясняет, что два свертка символизируют две жизни Рапозо: «одна истинная и беззаконная, другая — притворная и святая»; а голос в его душе — голос совести, которая древнее всех богов и «воплощается» в каждом из них (Там же, с. 215); иначе говоря, совесть является подлинным «богом» человека.

[ММ] С. 44. «Как же это я не заметил, что он успел сплести целый рассказ?.. — подумал Бездомный в изумлении. — Ведь вот уже и вечер! А может, это и не он рассказывал, а просто я заснул и все это мне приснилось?»

Но надо полагать, что все-таки рассказывал профессор, иначе придется допустить, что то же самое приснилось и Берлиозу...

С. 132. Иван <...> постепенно добрался до того момента, как Понтий Пилат в белой мантии с кровавым подбоем вышел на балкон.

Тогда гость молитвенно сложил руки и прошептал:

— О, как я угадал! О, как я угадал!

Примеч.: М. Чудакова и М. Кораллов отметили влияние «Реликвии» на замысел булгаковского романа.

«...Этот человек не был Иисусом, не был Мессией. Это был только юноша из Галилеи, который, исполнившись великих сновидений, вышел из своей зеленеющей деревни, собираясь переделать весь мир и обновить все небо, и в одно прекрасное утро встретил на углу нефенима Храма, который связал его и повел на суд к Претору вместе с разбойником, грабившим на Сихемской дороге, и другим человеком, нанесшим удар ножом во время драки в Эмафе!» (Эса де Кейрош 1922, с. 128).

[ММ] С. 20. И сейчас же с площадки сада под колонны на балкон двое легионеров ввели и поставили перед креслом прокуратора человека лет двадцати семи.

Примеч.: Как и в романе Эсы, образ персонажа полемически соотносится с евангельским.

Равви Ровоам обвиняет Пилата и шантажирует его:

«Ты хочешь оставить безнаказанным человека, который проповедовал восстание, объявив себя царем одной из провинций Цезаря, для того, чтобы испытать своей безнаказанностью другие, более смелые замыслы <...> Так подготовляешь ты предлог для того, чтобы опустить на нас императорский меч и совершенно загасить национальную жизнь Иудеи. Ты хочешь восстания, чтобы потом потопить его в крови и выставить себя перед Цезарем воином-победителем, мудрым администратором, достойным проконсульства или управления областью в Италии! <...> Мы пошлем гонцов в Рим с нашим приговором и твоим отказом и, сняв с себя ответственность перед Цезарем, покажем Цезарю, как поступает в Иудее тот, кто олицетворяет закон Империи!» (Эса де Кейрош 1922, с. 135).

[ММ] С. 38—39. — Знает народ иудейский, что ты ненавидишь его лютою ненавистью и много мучений ты ему причинишь, но вовсе ты его не погубишь! Защитит его Бог! Услышит нас, услышит всемогущий кесарь, укроет нас от губителя Пилата! <...>

Лицо первосвященника покрылось пятнами, глаза горели. Он, подобно прокуратору, улыбнулся, скалясь, и ответил:

— <...> Не мир, не мир принес нам обольститель народа в Ершалаим, и ты, всадник, это прекрасно понимаешь. Ты хотел его выпустить затем, чтобы он смутил народ, над верою надругался и подвел народ под римские мечи! Но я, первосвященник иудейский, покуда жив, не дам на поругание веру и защищу народ!

В эпизоде казни изображен Иосиф Аримафейский:

«Топсиус указал мне на человека с желтым и грустным лицом, почти исчезающим под двумя длинными черными прядями волос, которые спускались до самых плеч его; он стоял вплотную у веревки и с нетерпением развертывал и свертывал свиток пергамента, то наблюдая за медленным движением солнца, то тихо говоря что-то рабу, стоявшему рядом с ним» (Эса де Кейрош 1922, с. 157).

[ММ] С. 171. ...сидя на камне, этот чернобородый, с гноящимися от солнца и бессонницы глазами человек тосковал. <...> Мучения человека были настолько велики, что по временам он заговаривал сам с собой.

— О, я глупец! — бормотал он, раскачиваясь на камне в душевной боли и ногтями царапая смуглую грудь. — Глупец, неразумная женщина, трус! Падаль я, а не человек!

Он умолкал, поникал головой, потом, напившись из деревянной фляги теплой воды, оживал вновь и хватался то за нож, спрятанный под таллифом на груди, то за кусок пергамента, лежащий перед ним на камне рядом с палочкой и пузырьком с тушью.