Вернуться к В.В. Рогозинский. Медовый месяц Михаила Булгакова. Киевская феерия

Глава восьмая. Если ассистент подхватил лишай

Насвистывая арию Тореодора, Михаил спустился по мраморным ступенькам на второй этаж и, как вкопанный, остановился перед дверью с привинченной к ней бронзовой табличкой, на которой было выгравировано: «Профессор А.Л. Переброженский». Захотелось попятиться, развернуться и бегом подняться наверх. Встреча с хозяином квартиры не сулила ничего хорошего, но вспомнив, что он мужчина и к тому же в будущем последователь Гиппократа, Михаил овладел собой и, медленно поднимая руку, потянулся пальцем к звонку. Дверь открыла полногрудая прислуга в идеально чистом чепце и такой же чистоты переднике и, услышав имя гостя, повела его длинным коридором туда, где была гостиная. Помещение гостиной было удивительно светлым: высокие солнечные окна, наполненные светом, полупрозрачные розовые шторы, легкая венская мебель, удобная и одновременно модная, на стенах акварели. Хозяин не заставил себя долго ждать. Михаил сдержанно поздоровался.

— Рад видеть вас, Михаил Афанасьевич, очень рад, — с иронической усмешкой отвечал профессор Переброженский. Какими судьбами в наших краях? Узнав, что вы здесь объявились, грешным делом подумал: меня разыскиваете. Неужели повторный экзамен желаете держать?

— Пока нет, но вскоре желал бы.

— О, это похвально, господин Булгаков! Меня уже червь сомнения начал мучить: подумал, что вы из медиков в литераторы решили податься. Нынче, знаете ли, это модно. Не лечить, а писать драмы, не фауну изучать, а сочинять романы. Вас не удивляет, что я с вами о литературе заговорил? Один мой коллега дачу в Буче имеет, так он мне афишку принес. Я, правда, сначала ничего не понял, но он мне объяснил, что пьеску, которую дачникам показывали, написал мой студент, и не только пьеску написал, а играл в ней, как заправский актер. Как видите, Михаил Афанасьевич, нет ничего тайного, чтобы не стало явным. Иногда и псевдонимы не помогают.

— Я, господин профессор, лично ничего предосудительного в этом не нахожу. Чехов был врачом, а пьесы сочинял.

— Вы правильно сказали, именно был врачом, а вы, Михаил Афанасьевич, еще врачом не были и, может быть, никогда и не станете, поскольку хвосты у вас не только по моему предмету. Ну да в ногах правды нет. Садитесь за стол, предлагаю выпить чашечку кофе.

Профессор позвонил серебряным колокольчиком и распорядился, чтобы Дарья приготовила бразильский напиток. Пока готовился кофе, поинтересовался уже во второй раз, каким образом его студент оказался в доме на Рейтарской.

— Я здесь, Арсений Лукич, потому что со вчерашнего дня женат.

— Примите мои поздравления.

— Обвенчались и после небольшой церемонии отправились сюда, — пояснил Михаил, облегченно вздохнув, поскольку увидел в глазах профессора несвойственную его ироническому характеру теплоту. — Хотим пожить здесь недельки три, а может быть, и целый месяц. У моей матери тесновато, а хочется уединения.

— Очень вас понимаю, только место для медового месяца вы по-моему выбрали неудачное, — заметил профессор Переброженский. — Публика здесь, как в вашем бучанском театре, — шумная и нетерпеливая, особенно на верхнем этаже. Иногда направляю дворника, чтобы их успокоил. Остальные жильцы, в отличие от названных, ведут себя достойно, но очень заносчивы. А впрочем, какая вам разница. С милой женой всегда будете, как на необитаемом острове.

В гостиную вошла Дарья. Поставила на стол чашечки китайского фарфора, налила в них из кофейника благоухающую ни с чем не сравнимым ароматом жидкость, поставила вазочку с печеньем и почти незаметно удалилась.

— Как для студента, ваша женитьба — поступок слишком смелый, — пробуя кофе, заметил профессор. — А как для будущего врача — поступок слишком глупый. Вы тут Чехова вспоминали. А есть у него хоть один персонаж нашего звания, который бы без диплома врача женился. Такого не найдете, а многие, как Астров или хотя бы тот же Ионыч, и вовсе без жен обходились. Вот и вам на своем примере мог бы доказать, что в сказанном никакой моей предубежденности нет. Однако, сейчас не об этом. Я вас пригласил, любезный Михаил Афанасьевич, не для нравоучений, не для этих пустяков. Прослышав, что вы здесь, решил вас заангажировать в качестве ассистента. Не удивляйтесь и не вздумайте отказываться. Мой ассистент доктор Бременталь умудрился намедни подхватить лишай. И что наиболее отвратительно — заразился от наполовину породистого пса, которого я ему любезно подарил. Одним словом, ассистента у меня пока нет, а точнее, теперь уже есть. Мой выбор пал на вас не случайно: во-первых, вы — студент медицинского факультета, во-вторых, мой должник, поскольку экзаменовать должен вас я, и в-третьих, вы оказались в нужное время в нужном месте. Разумеется, вы хотите мне возразить, мол у вас медовый месяц, но разве полезное может помешать приятному? А кроме того, за ваши труды я закрою тройкой ваш обезьяний хвост. Две недели врачебной практики — достаточное основание для успешной экзаменации. Что скажете, услышав все это, господин Булгаков?

— Не слишком заманчиво, но ваши аргументы, господин профессор, убедительнее скальпеля. Не знаю только, как все это объяснить жене.

— О, она у вас очаровательна. Я видел ее из окна, кода вы подъехали к нашему дому на этой ужасной коляске, вернее я хотел сказать на этом прекрасном свадебном экипаже. Уверен, она вас поймет и простит. Не сразу, конечно. Может закатить истерику, как все юные жены, но это поправимо. Кстати, об истерике и обо всех нервных заболеваниях. Не допускайте нервного припадка и не падайте в обморок, когда один молодой и лохматый человек принесет вам рукопись своего произведения. Я имел неосторожность посоветовать ему показать эту рукопись вам, ведь вы пока еще не врач, но уже драматург. Об этом говорят уже не только в Буче, но и в стольном Киеве. — Закончив свою тираду, профессор ехидно подмигнул, дав понять своему студенту, а с этой минуты ассистенту, что разговор окончен.

Провожая гостя до дверей, Арсений Лукич как бы между прочим сообщил, что завтра в девять утра первая операция: избавление бродячего актера по кличке Мюрат от врожденной хромоты, а вечером вторая — лечение гайморита у человека болтливого, но умного, которого знают не только в Киеве, а и в Житомире, Бердичеве и Одессе, где живут богатые евреи, которым он строит роскошные особняки.