Кропоткинская улица, дом 24. 1930-е гг. Дом был построен в 1904 году (архитектор С.Ф. Кулагин) на участке, принадлежавшем Е.С. Павловской
Улица Пречистенка, дом 24/1. 2016 г. В советское время доходный дом на углу Пречистенки надстроили на один этаж, сейчас здесь жилые квартиры
В этом доме на Пречистенке, в бельэтаже, жил дядя Булгакова — врач Николай Михайлович Покровский (главный прототип профессора Ф.Ф. Преображенского) и останавливался его брат Михаил Михайлович. Описывая дом Филиппа Филипповича, Булгаков, вероятно, вспоминал свои визиты к дяде на Пречистенку.
Булгаков часто упоминает в письмах Николая Михайловича — они поддерживали родственные отношения. 1 февраля 1921 года из Владикавказа Булгаков писал двоюродному брату Константину: «Скажи дяде Коле, что и я и Тася часто вспоминаем его тепло, интересуемся, как он живет».
Булгаков очень точно изобразил в «Собачьем сердце» Покровского, вплоть до внешнего сходства. Как и Николай Михайлович, профессор Преображенский живет на углу Пречистенки и Чистого (Обухова) переулка, принимает дома пациентов, носит пышные усы и пенсне. Так же, как и Филиппа Филипповича, Покровского пытались уплотнить. В повести, как известно, профессор победоносно избавился от Швондера и домкома, а вот его прототипу повезло гораздо меньше. В письме сестре Надежде Булгаков сообщал 24 марта 1922 года: «Дядю Колю, несмотря на его охранные грамоты, уплотнили. Дядю Мишу выставили в гостиную, а в его комнате поселилась пара, которая ввинтила две лампы, одну в 100, другую в 50 свечей. И не тушит их ни днем, ни ночью».
Повесть не была опубликована при жизни Булгакова, но она, несомненно, была известна друзьям и родственникам писателя, легко опознавшим прототип Филиппа Филипповича. Татьяна Лаппа десятилетия спустя в интервью писателю-булгаковеду Леониду Паршину вспоминала, что Николай Михайлович Покровский «очень обиделся на Михаила за это».
Николай Михайлович Покровский, 1930-е гг.
Но вернемся к Филиппу Филипповичу Преображенскому, или к Николаю Михайловичу Покровскому. Он отличался вспыльчивым и непокладистым характером, что дало повод пошутить одной из племянниц: «На дядю Колю не угодишь, он говорит: не смей рожать и не смей делать аборт». Оба брата Покровских пользовали всех своих многочисленных родственниц.
На Николу зимнего все собирались за именинным столом, где, по выражению М.А., «восседал как некий бог Саваоф» сам именинник. Жена его, Мария Силовна, ставила на стол пироги. В одном из них запекался серебряный гривенник. Нашедший его считался особо удачливым, и за его здоровье пили. Бог Саваоф любил рассказать незамысловатый анекдот, исказив его до неузнаваемости, чем вызывал смех молодой веселой компании.
Так и не узнал до самой смерти Николай Михайлович Покровский, что послужил прообразом гениального хирурга Филиппа Филипповича Преображенского, превратившего собаку в человека, сделав ей операцию на головном мозгу.
Л.Е. Белозерская, из книги «О, мед воспоминаний»
Серые гармонии труб горели. Шторы скрыли густую пречистенскую ночь с ее одинокою звездою. Высшее существо, важный песий благотворитель сидел в кресле, а пес Шарик, привалившись, лежал на ковре у кожаного дивана. От мартовского тумана пес по утрам страдал головными болями, которые мучили его кольцом по головному шву. Но от тепла к вечеру они проходили. И сейчас легчало, легчало, и мысли в голове пса текли складные и теплые.
«Так свезло мне, так свезло. — думал он, задремывая, — просто неописуемо свезло. Утвердился я в этой квартире. Окончательно уверен я, что в моем происхождении нечисто. Тут не без водолаза. Потаскуха была моя бабушка, царство ей небесное, старушке. Утвердился. Правда, голову всю исполосовали зачем-то, но это заживет до свадьбы. Нам на это нечего смотреть».
В отдалении глухо позвякивали склянки. Тяпнутый убирал в шкафах смотровой.
Седой же волшебник сидел и напевал:
— «К берегам священным Нила...»
Пес видел страшные дела. Руки в скользких перчатках важный человек погружал в сосуд, доставал мозги. Упорный человек, настойчивый, все чего-то добивался в них, резал рассматривал, щурился и пел:
— «К берегам священным Нила...»
«Собачье сердце», эпилог
В Обухов? Сделайте одолжение. Очень хорошо известен нам этот переулок.
Фить-фить! Сюда? С удово... Э, нет, позвольте. Нет. Тут швейцар. А уж хуже этого ничего на свете нет. Во много раз опаснее дворника. Совершенно ненавистная порода. Гаже котов. Живодер в позументе.
— Да не бойся ты, иди.
— Здравия желаю, Филипп Филиппович.
— Здравствуй, Федор.
Вот это — личность. Боже мой, на кого же ты нанесла меня, собачья моя доля! Что это за такое лицо, которое может псов с улицы мимо швейцаров вводить в дом жилищного товарищества? Посмотрите, этот подлец — ни звука, ни движения! Правда, в глазах у него пасмурно, но, в общем, он равнодушен под околышем с золотыми галунами. Словно так и полагается. Уважает, господа, до чего уважает! Ну-с, а я с ним и за ним. Что, тронул? Выкуси.
Вот бы тяпнуть за пролетарскую мозолистую ногу. За все издевательства вашего брата. Щеткой сколько раз морду уродовал мне, а?
— Иди, иди.
Понимаем, понимаем, не извольте беспокоиться. Куда вы, туда и мы. Вы только дорожку указывайте, а я уж не отстану, несмотря на отчаянный мой бок.
С лестницы вниз:
— Писем мне, Федор, не было?
Снизу на лестницу почтительно:
— Никак нет, Филипп Филиппович (интимно вполголоса вдогонку), — а в третью квартиру жилтоварищей вселили.
Важный песий благотворитель круто обернулся на ступеньке и, перегнувшись через перила, в ужасе спросил:
— Ну-у?
Глаза его округлились и усы встали дыбом.
«Собачье сердце», глава 1
Филипп Филиппович позвонил и пришла Зина.
— Зинуша, что это такое значит?
— Опять общее собрание сделали, Филипп Филиппович, — ответила Зина.
— Опять! — горестно воскликнул Филипп Филиппович, — ну, теперь стало быть, пошло, пропал Калабуховский дом! Придется уезжать, но куда, спрашивается. Все будет как по маслу. Вначале каждый вечер пение, затем в сортирах замерзнут трубы, потом лопнет котел в паровом отоплении и так далее. Крышка Калабухову!
«Собачье сердце», глава 3
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |