Весна 1931 года. Булгаков в отчаянии. Ничего из задуманного осуществить не удается. Уже перед смертью в письме к младшей сестре он пишет: «Себе я ничего не желаю, потому что заметил, что никогда ничего не выходило так, как я желал». Могла бы спасти любовь, чувство влюбленности — единственное спасение от всех бед. Но и этого не было в его жизни. В состоянии полной безысходности он начинает писать новое письмо; получатель тот же. В нем Булгаков описывал свое ужасающее положение. Также содержалась просьба ненадолго отпустить его за границу. Он говорил и о своем тяжелом душевном недуге. Но для того, чтобы понять, что действительно происходило у него в душе, можно привести лишь небольшой отрывок из этого письма: «С конца 1930 года я хвораю тяжелой формой нейрастении с припадками страха и предсердечной тоски, и в настоящее время я прикончен... На широком поле словесности российской в СССР я был один-единственный литературный волк. Мне советовали выкрасить шкуру. Нелепый совет. Крашенный ли волк, стриженный ли волк, он все равно не похож на пуделя. Со мной поступили как с волком и несколько лет гнали меня по всем правилам литературной садки, в огороженном дворе. Злобы я не имею, но я очень устал и в конце 1929 года свалился. Ведь и зверь может упасть.» Какая сила и страсть заключается в этом монологе! Сталин понимал, что Булгаков мог быть очень опасным, но мог стать и полезным. И только в конце письма Булгаков пишет о главном. Все остальные просьбы вторичны.
«Заканчивая письмо, хочу сказать Вам, Иосиф Виссарионович, что писательское мое мечтание заключается в том, чтобы быть вызванным лично к Вам. Поверьте, не потому, что я вижу в этом самую выгодную возможность, а потому, что Ваш разговор со мной но телефону в апреле 1930 года, оставил резкую черту в моей памяти».
Письмо написано, отправлено, цель сформулирована. Верно ли сделан шаг или это ошибка, которая может стать роковой, — все безызвестность. Оставалось только ждать ответа. Сталин не ответил никогда.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |