Автор выражает благодарность за помощь в подготовке материалов очерка: господину Джорджу Ф. Кеннану, США, Л.Е. Белозерской, журналисту Наталии Баратовой, А.Л. Баратову, господину С. Шмеману, шефу бюро газеты «Нью-Йорк Таймс» в Москве, господину А.К. Райту, профессору Кингстонского Королфевского университета, Канада, А.Г. Левенталю, студенту Московской государственной консерватории, корреспонденту греческой газеты «Элефтеротипия» господину Николопулосу, Греция, господину Мишелю Васильеву, Франция, а также советским коллегам, просившим не называть их имена.
Летом 1917 года владелец дома № 10 на Спасопесковской площадке, купец и фабрикант Николай Александрович Второв был застрелен в своем доме из револьвера1. Через 18 лет в этом же доме, ставшем резиденцией американских послов в СССР, произошло второе убийство — убийство во время «великого бала у Сатаны» на страницах романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита»:
«Барон стал бледнее, чем Абадонна, который был исключительно бледен по своей природе, а затем произошло что-то странное. Абадонна оказался перед бароном и на секунду снял свои очки. В тот же момент что-то сверкнуло в руках Азазелло, что-то негромко хлопнуло как в ладоши, барон стал падать навзничь, алая кровь брызнула у него из груди и залила крахмальную рубашку и жилет. Коровьев подставил чашу под бьющуюся струю и передал наполнившуюся чашу Воланду. Безжизненное тело барона в это время уже было на полу»2 (с. 222).
Неужели вся эта чертовщина происходила именно в Американском посольстве? Неужели есть связь между булгаковским «весенним балом полнолуния» и каким-нибудь банкетом или приемом в резиденции американских послов? Ряд документов и воспоминания очевидцев свидетельствуют, что есть.
В апреле 1935 года в посольстве Соединенных Штатов был устроен большой и необычный прием. Именно его необычность и возбудила первые серьезные подозрения, приведшие в дальнейшем к совершенно неожиданному раскрытию событий мрачных и трагических.
«Я никогда в жизни не видела такого бала. Посол стоял наверху на лестнице, встречал гостей. Все во фраках, было только несколько пиджаков и смокингов. Литв<инов> — во фраке, Бубнов в защитной форме, несколько военных наших.
Боллен* и другой американец, который оказался военным атташе, первый во фраке, второй — в парадной красной форме с золотыми аксельбантами. Спустились к нам навстречу, очень приветливо приняли.
В зале с колоннами танцуют, с хор<ов> светят прожектора, за сеткой, отделяющей оркестр, живые птицы и фазаны. Ужинали за отдельными столиками в громадной столовой, живые медвежата в углу, козлята, петухи в клетках. За ужином играли гармонисты».
«Ужинали в зале, где стол с блюдами был затянут прозрачной зеленой материей и освещен изнутри. Масса тюльпанов, роз. Конечно, необыкновенное изобилие еды, шампанского. В верхнем этаже (особняк громадный, роскошный) устроена шашлычная. Там танцевали кавказские танцы. Нас принимали очень приветливо. Я танцевала со многими знакомыми...»
Две эти цитаты из дневника Елены Сергеевны Булгаковой за 23 апреля 1935 года3. Сравним это с текстом «Мастера и Маргариты»:
«Невысокая стена белых тюльпанов выросла перед Маргаритой, а за нею она увидела бесчисленные огни в колпачках и перед ними белые груди и черные плечи фрачников» (с. 212).
«В следующем зале не было колонн, вместо них стояли стены красных, розовых, молочно-белых роз с одной стороны, а с другой — стена японских махровых камелий. Между этими стенами уже били, шипя, фонтаны, и шампанское вскипало пузырями в трех бассейнах <...>, на эстраде кипятился человек в красном с ласточкиным хвостом фраке» (с. 213).
«Красногрудые зеленохвостые попугаи цеплялись за лианы, перескакивали по ним и оглушительно кричали: "Я восхищен!"» (с. 212).
«Маргарита была в высоте, и из-под ног ее вниз уходила грандиозная лестница, крытая ковром (с. 213). <...> Лестница стала заполняться. Теперь уже на каждой ступеньке оказались, издали казавшиеся совершенно одинаковыми, фрачники и нагие женщины с ними, отличавшиеся друг от друга только цветом перьев на головах и туфель» (с. 215).
«Потом она видела белых медведей, игравших на гармониках», и «девушки подавали шипящее на раскаленных углях мясо», и «хрустальное дно бассейна горело нижним светом», «й было понятно, что там танцуют неслыханные полчища гостей...» (с. 218—220).
Известный американский журналист Питер Бриджес в статье «Спасо Хаус» — так называли американцы свое посольство — отмечает, что на одном из проходивших там приемов были «звери, взятые из Московского зоопарка <...>, и несколько сотен певчих птиц, также неодомашненных, которые еще несколько дней после приема оживленно летали под высокими потолками залов»4.
И даже эта деталь отразилась в «Мастере и Маргарите»:
«— Ай! — вскричал Бегемот. — Попугаи разлетелись, что я и предсказывал!
Действительно, где-то вдали послышался шум многочисленных крыльев» (с. 208).
Второй факт — удивительное сходство помещений, где происходили действительные и вымышленные события. В статье «Спасо Хаус» Бриджес отмечает:
«Пропорции здания почти гигантские, главный вестибюль имеет длину в 82 фута и увенчан чрезвычайно высоким потолком-куполом».
Теперь читаем Булгакова:
«Но самое поразительное — размеры этого помещения. <...> Как ни мало давала свету Коровьевская лампадка, Маргарита поняла, что она находится в совершенно необъятном зале, да еще с колоннадой, темной и по первому впечатлению бесконечной» (с. 202).
Один из фотоснимков, сопровождающих статью Питера С. Бриджеса, убеждает нас и в грандиозности главного вестибюля, и в существовании колоннады.
Запомнился этот прием и американцам. В Отделе рукописей Ленинской библиотеки в записной книжке Булгакова начала 30-х годов (Ф. 562. К. 17. Ед. хр. 14) я нашел запись: «Кеннан 90-88-06». Ныне известный политический деятель, г-н Джордж Ф. Кеннан, посол США в СССР в 1952—1953 годах, состоял в те дни в штате посла Буллитта, поэтому я обратился к нему с интересующими нас вопросами. Вот что он ответил:
«...Я думаю, что знаю, о каком бале идет речь. Сам я не присутствовал на нем (был в это время болен), но присутствовали некоторые хорошие мои друзья. Весьма вероятно, по-моему, что Булгаков был среди гостей. Он был хорошо знаком с некоторыми из нас — молодыми американскими дипломатами, особенно с теми, кто знал русский язык. <...> Мне рассказывали, что для этого самого бала был собран — ради потехи — целый зоопарк разных птиц и зверей, включая медведя, и очень вероятно, что среди них были и попугаи. Нужно добавить, что это был единственный этого рода бал в Москве в эти годы. Ничего подобного никогда не повторялось»5.
К сказанному можно добавить, что г-жа Айрина Уайли в своей книге «Вокруг земного шара в 20 лет» сообщает название этого приема: «Весенний фестиваль»6. Сравните с булгаковским «весенний бал полнолуния» (интересно, что вскоре после приема г-жа Уайли была в гостях у Булгакова на ул. Фурманова, а 1 мая Булгаковы в гостях у советника Уайли). Кстати, г-жа Уайли пишет, что это был «единственный великолепный прием в Москве в СССР». То же самое отмечает и г-н Кеннан.
Думаю, приведенные факты позволяют утверждать, что при описании «великого бала у Сатаны» Булгаков во многом опирался на известный прием в посольстве Соединенных Штатов в Москве. Думаю также, что это не дает оснований считать сотрудников посольства чертями.
Вернемся теперь к несчастному барону Майгелю, погибшему в разгар бального веселья от пули Азазелло.
Вот он впервые возникает на страницах романа (с. 166):
«Да, — говорила горничная в телефон, — как? Барон Майгель? Слушаю. Да! Господин артист сегодня дома. Да, будет рад вас видеть. Да, гости... Фрак или черный пиджак». (Кстати, еще одна ниточка, связывающая бал с приемом: «Принесли конверт из американского посольства с приглаш[ением] Миши и меня на 23 ап<преля>»; в приглашении было указано — «фрак или черный пиджак». Дневник Булгаковой, 29 марта 1935 г.)7
Ровно в полночь барон появляется в бальных залах.
«...Я счастлив рекомендовать вам, — обратился Воланд к гостям, — почтенного барона Майгеля, служащего зрелищной комиссии в должности ознакомителя иностранцев с достопримечательностями столицы.
Тут Маргарита замерла, потому что узнала вдруг этого Майгеля. Он несколько раз попадался ей в театрах Москвы и в ресторанах» (с. 221).
Тут же обнаруживается и объясняется резко отрицательное отношение автора к этому герою:
«Да, кстати, барон, — вдруг интимно понизив голос, проговорил Воланд, — разнеслись слухи о чрезмерной вашей любознательности. Говорят, что она, в соединении с вашей не менее развитой разговорчивостью, стала привлекать общее внимание. Более того, злые языки уже уронили слово — наушник и шпион. И еще более того, есть предположение, что это приведет вас к печальному концу не далее чем через месяц» (с. 222).
И ниже, на с. 224:
«А скажите, — обратилась Марго, оживившаяся после водки, к Азазелло, — вы его застрелили, этого бывшего барона?
— Натурально, — ответил Азазелло, — как же его не застрелить? Его обязательно надо застрелить».
Таинственная фигура барона Майгеля расшифрована в книге канадского ученого A.C. Wright. Mikhail Bulgakov. Life and Interpretations:
«Образ барона Майгеля основан на реальном тайном агенте бароне Штейгере, в чьи обязанности входило подслушивание светских разговоров иностранных дипломатов» (с. 266).
Там же в примечании 43 автор пишет:
«Подробности о бароне Майгеле были подтверждены Еленой Сергеевной (Булгаковой. — Л.П.) в разговоре с M. Michel Vassilieff. Я благодарен Dr. N.E. Andreyev за точное указание имени — Штейгер, а не Штейнгель»8.
Тут возникло внешне логичное, но по сути фантастическое предположение: если «сатанинский бал» Булгакова «происходил» в Американском посольстве, а Штейгер вращался в дипломатических кругах, не помнит ли его кто-нибудь из старых американских дипломатов? Представьте себе мое удивление, когда в письме господина Кеннана я прочел следующие строки:
«Борис Штайгер, советский гражданин швейцарского происхождения, хорошо образованный и воспитанный человек, прекрасно говорящий по-французски, много вращался в дипломатическом обществе. Мы все его знали. Говорили, что он имеет влиятельные связи в высших правительственных кругах; и, очевидно, это было верно».
«Я еще могу добавить, — сказал господин Кеннан, — что Штейгер, насколько я помню, был доверенным лицом выдающегося политического деятеля Енукидзе, погибшего во время чисток в 1937 году» (Москва — Принстон, по телефону)9.
Итак, «расследование убийства» барона Майгеля выстроилось в цепочку Булгаков — Штейгер — Енукидзе.
«Енукидзе Авель Сафронович (1877—1937), советский государственный, партийный деятель. Член КПСС с 1898 года. Участник создания организации РСДРП в Баку (1900 г.). Один из руководителей типографии "Нина". В 1917 году член Петроградского ВРК. С 1918 года секретарь Президиума ВЦИК, в 1922—35 годах секретарь Президиума ЦИК. Член ЦКК партии с 1924 г. (член Президиума с 1927 г.). Член ЦК партии с 1934 года»10.
Мог ли такой человек иметь какое-то отношение к Булгакову? Казалось, собрав подробную информацию о Штейгере, можно получить ответ и на этот вопрос. Однако все вышло наоборот. Сразу же выяснилось, что А.С. Енукидзе был председателем Правительственной комиссии по руководству Большим и Художественным театрами, в которых долго работал Булгаков11 12. От одного его слова зависела судьба не только спектакля, но иногда и театра, не говоря уже об отдельных его работниках.
«Во время сдачи спектакля "Дни Турбиных" государственной комиссии во главе с Енукидзе моя мать, Вера Сергеевна Соколова, играла роль Елены, а отец, Леонид Васильевич Баратов, режиссер МХАТа, находился в зрительном зале. Они рассказывали, что, когда после спектакля зажегся свет, у многих зрителей, в том числе и у Енукидзе, на глазах были слезы. Тут же поняв, что он льет слезы над белогвардейцами, Енукидзе запретил спектакль»13.
В известной мере от Енукидзе зависела и нелегкая судьба пьесы Булгакова «Бег». Булгаков был вынужден неоднократно обращаться к Енукидзе по самым жизненно важным вопросам. Так, например, он писал ему в письме от 3 сентября 1929 г., что не в состоянии платить налоги, и просил выпустить его с женой за границу14 15 16.
Итак, А.С. Енукидзе был председателем Правительственной комиссии по руководству Большим и Художественным театрами. И в романе «Мастер и Маргарита» нашлось место для председателя комиссии, занимающейся театрами:
«Приятный, звучный и очень настойчивый баритон послышался из ложи № 2 <...>. Баритон принадлежал не кому иному, как почетному гостю сегодняшнего вечера Аркадию Аполлоновичу Семплеярову, председателю акустической комиссии московских театров». Председатель комиссии настойчиво требовал разоблачения фокусов Коровьева и Бегемота, но тут же при зрителях, жене и любовнице был разоблачен сам:
«— Уй, мадам, — подтвердил Фагот, — натурально, вы не понимаете. Насчет же заседания вы в полном заблуждении. Выехав на упомянутое заседание, каковое, к слову говоря, и назначено-то вчера не было, Аркадий Аполлонович отпустил своего шофера у здания акустической комиссии на Чистых прудах (весь театр затих), а сам в автобусе поехал на Елоховскую улицу в гости к актрисе разъездного районного театра Милице Андреевне Покобатько и провел у нее в гостях около четырех часов» (с. 107).
Отвлечемся от пикантной стороны ситуации, хотя и она, как мы увидим ниже, имеет значение, и сравним узел: Семплеяров — комиссия — Чистые пруды с действительно имевшим место узлом: Енукидзе — комиссия — Чистые пруды. А.С. Енукидзе был членом Государственной комиссии по просвещению и членом коллегии Наркомпроса, Театральный отдел которого руководил работой театров республики. Все это располагалось на Чистых прудах в доме № 617.
Да, Семплеяров был публично посрамлен. Произошел дикий скандал. «Вот, почтенные граждане, один из случаев разоблачения, которого так назойливо добивался Аркадий Аполлонович!»18 (с. 107).
«Добился разоблачения» и Авель Сафронович Енукидзе:
«Резолюция Пленума ЦК ВКП (б) по докладу т. Ежова, принятая 7 июня 1935 г. <...> 2. За политическое и бытовое разложение бывшего секретаря ЦИК СССР т. А. Енукидзе вывести его из состава ЦК ВКП (б) и исключить из рядов ВКП (б)»19.
А бдительный тов. Ежов тем временем отправил в гости к Сатане еще двух человек:
«По лестнице поднимались двое последних гостей.
— Да это кто-то новенький, — говорил Коровьев, щурясь сквозь стеклышко, — ах, да, да. Как-то раз Азазелло навестил его и за коньяком нашептал ему совет, как избавиться от одного человека, разоблачений которого он чрезвычайно опасался. И вот он велел своему знакомому, находящемуся от него в зависимости, обрызгать стены кабинета ядом.
— Как его зовут? — спросила Маргарита.
— А, право, я сам еще не знаю, — ответил Коровьев, — надо спросить у Азазелло.
— А кто это с ним?
— А вот этот самый исполнительный его подчиненный. Я восхищен! — прокричал Коровьев последним двум» (с. 219).
Ну, у Азазелло мы спрашивать не будем, потому что и сами уже немного научились раскрывать булгаковские тайны. Откроем, например, «Правду» за 30 марта 1938 года на 5-й странице:
«Ответы медицинской экспертизы на вопросы, поставленные государственным обвинителем.
По отравлению товарища Н.И. Ежова
Вопрос: Можно ли на основании представленных экспертизе материалов об организации отравления тов. Н.И. Ежова прийти к заключению, что обвиняемые Ягода Г.Г. и Буланов П.П. применили для достижения своей цели... (и т. д. — Л.П.).
Ответ: На основании предъявленных материалов химических анализов ковра, гардин, обивки мебели и воздуха рабочего кабинета тов. Н.И. Ежова, а равно анализов его мочи и характера возникших у него болезненных проявлений, следует считать абсолютно доказанным, что было организовано и выполнено отравление тов. Н.И. Ежова ртутью через дыхательные пути, что явилось наиболее действенным и опасным методом хронического ртутного отравления».
Это подтверждает и протокол допроса подсудимого Ягоды, где он говорит: «Мы решили убить Ежова. Отравление производил Буланов» (там же, с. 3).
Вот вам и двое последних гостей. Впрочем, если б последних...
Итак, тропа поисков, еще раз причудливо вильнув, снова привела нас в бальные залы булгаковского романа к остывающему трупу поверженного барона Майгеля. Раскроем ли мы, наконец, его тайну, или почти растаявшие за пятьдесят лет следы вновь запутают нас в мрачной паутине сложных человеческих судеб и исторических событий?
Насколько Енукидзе помнят все, настолько Штейгера не знает никто. Десятки людей расспрашивал я, пытаясь зацепиться за кончик невидимой нити, но барона не помнили ни наши старые дипломаты, ни в театральном мире, ни среди бывших работников ВОКСа — общества культурных связей с заграницей, ни ветераны «Интуриста». Скорее с отчаянием, чем с надеждой перелистывал я старые справочники, как вдруг...
«Штейгер Б.С., Средний Кисловский пер., д. 1, кв. 1», — серыми выцветшими буквами на желтой хрупкой бумаге. Это был справочник «Вся Москва» за 1936 год20. Его инициалы — Б.С. — частично совпадали с именем Борис, указанным господином Кеннаном. Хотя с тех пор прошло уже полвека, я все же поехал по этому адресу, всю дорогу с беспокойством думая о том, что на месте старого переулка найду теперь огромное железобетонное здание какого-нибудь министерства. Подъехав поближе, я сразу увидел его светящуюся громаду, но, к счастью, ошибся. Коробка стояла в стороне, а вниз уходил горбом настоящий отвратительный и прекрасный московский переулок. Дом и квартиру нашел сразу. Позвонил. Очень долго дверь не открывали, хотя я прекрасно чувствовал, что за ней кто-то стоит. Стоит и ждет второго звонка. Меня же от этого повторного звонка удерживала какая-то непонятная сила. Так мы и стояли, пока дверь, наконец, не открылась. На пороге возникла маленькая, сморщенная, озадаченно разглядывавшая меня старушка.
— Здравствуйте. Можно видеть Штейгера? — бухнул я не задумываясь.
— А его давно уже нету, — ответила она без особого удивления. — Его расстреляли в 1935 году вместе с Ягодой.
— Вот это да! — сказал я тоже без особого удивления. — За что же?
— А он был шпион.
Из дальнейшего разговора с Прасковьей Григорьевной Куликовой — так звали старушку — выяснилось, что поселилась она в этой квартире в 1935 году как раз в комнате Бориса Сергеевича Штейгера, после того как тот «выбыл». О бывшем хозяине она почти ничего не знала, рассказала только, что жил он один, обслуживала его жившая в этой же квартире служанка Таня, которая умерла в 1937 году. Все в квартире называли Бориса Штейгера «бароном». Он работал в НКВД у Ягоды, очень хорошо одевался, часто получал дорогие посылки из-за границы. Любил в шикарном халате расхаживать по длинному коридору квартиры, часто поговаривал: «Своей смертью я не умру».
Другая соседка, Валентина Дмитриевна Сорокина, рассказала, что, по словам жившей в их квартире актрисы Дарьи Ивановны Кайдаш, Штейгер работал начальником «какого-то управления по искусству», доставал билеты на закрытые просмотры. Незадолго до ареста его поселили в номере «Националя», а сообщение о расстреле напечатали в газете.
Было ясно, что эта информация, если так можно назвать кухонные разговоры, требует особенно тщательной проверки и что проверять ее чрезвычайно трудно. Прежде всего — где работал Штейгер? Если его не помнят люди, может быть, это имя сохранили документы? Самый верный шанс — домовые книги. Работники ЖЭКа как-то потупились и показали на угол: «Попробуйте...» Домовыми книгами оказалась серо-фиолетовая лапша, ногами набитая в три канцелярских шкафа. Тем не менее, каждая лапшинка была осмотрена с двух сторон. Увы. Не оправдали надежд и справочники «Вся Москва», где обычно рядом с фамилией указывалось в скобках и место работы. Имя Штейгера встречалось, но место его работы ни разу. Это было тем более странно, что в справочниках даже для государственных деятелей указывался домашний адрес и место работы. Исключение составляли, вероятно, пенсионеры, люди свободных профессий и т. п. Наступила очередь архивов. Я просмотрел дела наиболее «подозрительных» учреждений, но барон был неуловим. Последняя надежда — газеты. Если удастся найти сообщение о расстреле, то не исключено, что там же упомянут место службы. В крайнем случае, по кругу лиц, осужденных со Штейгером, можно будет уточнить хотя бы направление поиска. Но что это за газета? Этого соседи не помнили. Пришлось искать наугад. После просмотра «Правды» за 1935 год осталась еще слабая надежда на «Известия», но никаких следов Штейгера так и не нашлось. Конечно, соседи могли и напутать. А если это 1936 год? Пришлось снова зачастить в библиотеку. Нет. И в этих газетах ничего. 1937-й? Так могло продолжаться до бесконечности, но тайна крепко держала меня в плену. Снова начался просмотр, но вот и эта гора газет растаяла. Осталось лишь несколько страничек 1937 года, когда я увидел:
«16 декабря 1937 года Военной Коллегией Верховного Суда Союза ССР в закрытом судебном заседании в порядке закона от 1 декабря 1934 г. было рассмотрено дело по обвинению Енукидзе А.С., Карахана Л.М., Орахелашвили И.Д., Шеболдаева Б.П., Ларина И.Ф., Метелева А.Д., Цукермана В.М., Штейгера Б.С. в измене Родине, террористической деятельности и систематическом шпионаже в пользу одного из иностранных государств.
Все обвиняемые полностью признали себя виновными в предъявленных им обвинениях.
Военная Коллегия Верховного Суда Союза ССР приговорила Енукидзе А.С., Карахана Л.М., Орахелашвили И.Д., Шеболдаева Б.П., Ларина И.Ф., Метелева А.Д., Цукермана В.М., Штейгера Б.С. к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор приведен в исполнение»21.
По опубликованным источникам удалось установить, что А.С. Енукидзе, Л.М. Карахан, И.Д. Орахелашвили и В.П. Шеболдаев были посмертно реабилитированы. Судьба остальных осужденных оставалась неизвестной, поэтому с запросом о Штейгере пришлось обратиться в Главную военную прокуратуру. 18 апреля 1983 г. военный прокурор отдела ГВП полковник В.А. Смирнов сообщил мне, что в отношении Штейгера приговор был оставлен в силе.
Вот оно что. Значит, Штейгер все-таки работал «в пользу одного из иностранных государств». А там считают, что он работал на НКВД. Скорее всего, барон, как и многие агенты, работал на тех и на других, а убрали его те, кому он скорее попал под горячую руку. В статье заместителя Наркома внутренних дел М. Фриновского, помещенной перед Приговором, черным по белому было написано: «Б. Штейгер — бывший барон...»22 Значит, все-таки барон. Но откуда он взялся? Какое имел отношение к Булгакову? Где работал?
На земле осталось всего пять-шесть человек, кто мог бы об этом рассказать. Я знал только двух: доктор Н.Е. Андреев из Кембриджа и М.Л. Васильев из Сорбонны...
— Международная телефонная станция слушает.
— Дайте, пожалуйста, Англию, Кембриджский университет, доктора Андреева... Из квартиры... В кредит...
Через сорок минут:
— Кембридж заказывали?
— Да.
— Видите ли... там сказали, что доктор Андреев умер...
Та-а-ак. Интересно, сколько лет Васильеву?
— Международная? Мне, пожалуйста, Париж, Сорбонну.
— С кем будете говорить?
— Мишель Васильев.
— Позвоним вам.
Через два часа выяснилось, что Васильев уже шесть лет в Сорбонне не работает и никаких координат не оставил. В Москве никто из булгаковедов о Васильеве ничего не слышал. К счастью, у одного из близких Булгакову людей оказался нужный мне адрес, и я снова заработал телефонным диском.
— Вам Париж? Опять Васильева? Через час позвоним.
Вскоре звонок международной известил меня о том, что никаких Васильевых по указанному адресу не проживает. Оставалось последнее: запросить автора монографии г-на Райта, и в Канаду пошла телеграмма. Вечером я уже нетерпеливо разворачивал бланк с ответом. Есть! Все-таки Париж, но адрес уже другой.
— Международная? Париж, пожалуйста...
— А-а-а, опять Васильева?
— Да. У меня новый адрес.
— А вы не могли бы дать нам сразу все адреса? Мы бы искали...
— У меня больше нету.
— Ну, вы меня радуете. Какой адрес?
— Вам какими буквами, русскими или латинскими?
— Вы же звоните в Париж, а не в Рязань. Латинскими.
— А когда я звонил в тот раз...
— А теперь латинскими.
Кончались первые сутки поисков Васильева, когда международная в очередной раз сообщила: «По указанному адресу не проживает». След барона обрывался, а резервных ходов больше не оставалось. Разве что французская Академия наук? Дойдет ли? Ответят ли? Да и сколько их ждать? Нет. Попробую вот что: дам по последнему адресу телеграмму с просьбой сообщить номер телефона. Дальше — либо почта перешлет куда надо, либо родственники или соседи помогут. Ответ не последовал ни в этот день, ни на следующий, ни на третий. Когда мне стало ясно, что он так и не последует, в дверь позвонил почтальон: «Вам телеграмма с Антильских островов». Это был Васильев!
Промчавшись мимо почтальона, протягивавшего мне какую-то ручку, я схватился за телефон.
— Международная?! Антильские острова, пожалуйста, Гваделупа, номер 590-250-16-80.
— Сейчас соединю. Только... вы знаете, мы тут прикинули... у вас рублей на двести получается...
В мозгу всплыл равнодушный продавец, бросающий мой магнитофон на полку комиссионного магазина, но я повторил твердым настойчивым голосом:
— Антильские острова, пожалуйста.
Через месяц я развернул элегантный залепленный марками и ярлыками конверт и прочел слова Елены Сергеевны Булгаковой, записанные М. Васильевым в Париже 29 мая 1969 года:
«Он родом из Киева, в Москве говорили, что он известный доносчик. Барон Штайгель прообраз барона Майгеля».
Фамилию Штейгера она, видимо, за тридцать лет подзабыла, а вот то, что он родом из Киева, — чрезвычайно интересно: ведь Булгаков тоже родом из Киева. Уж не оттуда ли идет их знакомство? Надо искать корни Штейгера. И корни эти нашлись. По данным 1910—1915 годов, коллежский советник барон фон Штейгер Сергей Эдуардович был предводителем дворян Каневского уезда Киевской губернии, владел поместьем и деревней Стебелевская Николаевка в 562 десятины, жил в Киеве недалеко от Булгаковых на Николаевской улице, дом 5, в гостинице «Континенталь». Остается проверить, не учились ли Булгаков и Штейгер в одной гимназии или университете23 24.
Через час я выехал в аэропорт, еще через час вылетел в Киев, еще через час начал перетряхивать гимназический и университетский архивы. Нет. Вместе они не учились.
Еще возможность встречи Булгакова и Штейгера в Киеве была в 1918 году. Тогда в подвале шикарного «Континенталя» на Николаевской, дом 5, где жили Штейгеры, образовалось кафе ХЛАМ (художники, литераторы, артисты, музыканты). Туда стекалась вся городская богема. В книге «Встречи с прошлым», выпуск № 4, Королева пишет, что в ХЛАМе бывали Мандельштам, Эренбург, Смолич, Зозуля, Юткевич, Паустовский, Никулин, Кольцов, Ефимов, Аверченко и другие. В том, что Штейгер туда заглядывал, можно не сомневаться, а вот бывал ли там Булгаков? Может быть, с Паустовским (с ним они вместе учились в гимназии)? А может быть, и сам по себе — ведь к этому времени Булгаковым уже написаны «Недуг», «Наброски земского врача», «Зеленый змий», «Первый цвет». Несомненно, что Булгаков знал о ХЛАМе: вспомните ПРАХ из «Белой гвардии» (ПРАХ — поэты, режиссеры, артисты, художники). Тоже на Николаевской и тоже в «Континентале». Описал он и некоторых завсегдатаев ПРАХа, а один из них, Шполянский, даже жил, как и Штейгер, в «Континентале». Да, очень похоже, что Булгаков бывал там. Но даже если и бывал, то был ли знаком с молодым бароном? Не исключено. Но и не доказано. Например, любезно согласившийся ответить на мои вопросы Борис Ефимович Ефимов тоже бывал в подвале «Континенталя», но ни с Булгаковым, ни со Штейгером знаком не был.
Впрочем, связанный с бароном Майгелем текст «Мастера и Маргариты» определенно указывает на свежие московские события и впечатления Булгакова. Значит, пути их обязательно должны были пересечься в Москве. Хотя бы, например, в МХАТе, где Булгаков работал с 1930 года. Вот что вспоминает бывший мхатовец Сергей Львович Бертенсон, эмигрировавший в США еще в 20-е годы:
«Театр наш пользовался большой любовью иностранных дипломатов, и если посетителем являлся какой-нибудь посол, то в мои обязанности входило угощать его чаем с пирожными в моем кабинете, прилегавшем к директорской ложе, которая предоставлялась "именитому гостю" с семьей. Разговаривая с иностранными дипломатами, я был всегда настороже по следующей причине: их обыкновенно сопровождал специально состоявший при управлении Государственных театров молодой человек по фамилии Штейнгель (бывший барон)**, прекрасно говоривший по-французски и по-немецки и обладавший хорошими светскими манерами, а неофициально бывший агентом ГПУ. Миссия этого бывшего барона заключалась в том, чтобы следить за всеми разговорами послов с теми из представителей театров, с которыми они встречались, и, если нужно, доносить по начальству о характере разговоров. Предупрежденный о том, кем является Штейнгель, я всегда осторожно взвешивал каждое сказанное мною дипломатам слово и развлекался тем, что называл Штейнгеля "барон", против чего он не только не протестовал, но даже улыбался какой-то подленькой улыбкой»25.
Сопоставим это с сообщением М. Чудаковой о том, что «19 декабря (1933 г. — Л.П.) сын Елены Сергеевны (Булгаковой. — Л.П.) Женя*** передает ей для Булгакова вырезку из "Вечерней Москвы" — информация о том, что американский посол Буллитт был на "Днях Турбиных" и записал в книге отзывов: "Прекрасная пьеса, прекрасное исполнение"».
Добавим к этому, что, согласно дневнику Е.С. Булгаковой, в середине 30-х годов они систематически бывают у иностранных дипломатов и принимают их у себя, бывают в посольстве и кроме посла США знакомы также с послами Франции и Турции. Учитывая, что Штейгер долгие годы не вылезал из дипломатических и театральных кругов, осталось бы только поразиться, если б они с Булгаковым не встречались. Именно это я и сделал — поразился, — прочитав в дневнике Елены Сергеевны, что, когда Булгаковы уже утром уезжали с приема в одной из посольских машин, «с нами в машину сел незнакомый нам, но известный всей Москве и всегда бывающий среди иностранцев, кажется, Штейгер»26.
Занятное сочетание: «известный всей Москве» и «незнакомый нам»? Это с ее-то бесчисленными светскими связями?! Это барон-то с его изысканными манерами вперся в машину к незнакомым людям?! Да и ехать им совсем не по пути: Булгаковым от Арбата направо, а Штейгеру от Арбата налево. И как все это увязать с тем, что сцена казни барона была написана Булгаковым еще в конце 1933 года?27
Интуиция подсказывает, а опыт показывает, что, когда какой-то вопрос не находит ответа, можно ожидать, что за ним кроется что-то серьезное. В нашем же случае возник целый узел из четырех плотно связанных вопросов, так что, подозреваю, мы на пороге нового исследования и нового открытия. А барон...
С бароном Штейгером картина несколько прояснилась после того, как друзья привезли мне из Греции листочек бумаги, на котором был записан рассказ барона Штейгера бывшему личному помощнику наркома иностранных дел СССР Боголепову в камере внутренней тюрьмы НКВД, где они вместе сидели:
«...Я узнал, что он (посол США в СССР Дэвис. — Л.П.) получает партию новых сейфов с неизвестными нам системами кодов, чтобы НКВД не могло проникнуть в них. В то время в конце рабочего дня персонал посольства уходил домой, запирая за собой двери. Не было 24-часовой охраны. Мне поручили заказать через посольство один из новых сейфов для использования в Министерстве иностранных дел. На одном из приемов я пожаловался миссис Дэвис на отсталость русских в технике и спросил, не поможет ли она мне достать один из этих новых сейфов, добавив, что готов заплатить за него. Она ответила, что будет рада мне помочь, и попросила посла прислать из США еще один сейф. Через некоторое время мне позвонили, что он прибыл. Техники из НКВД разобрали замок, мы научились открывать их, и в дальнейшем все документы посольства регулярно фотографировались. Я лично отвечал за эту миссию и обычно сам приносил фотокопии в НКВД. Когда от меня получили все, что я мог дать, меня обвинили в сокрытии информации»28.
Этот рассказ неопровержимо доказывает, что сотрудники Американского посольства, и особенно посол Дэвис, страдали врожденным слабоумием, — ведь о сотрудничестве Штейгера с НКВД говорили даже в театральных буфетах. Впрочем, возможно, здесь все сложнее и ситуация копирует известную в истории разведки операцию «Цицерон», когда английский посол, ложась спать, клал в шкатулку на своем ночном столике «совершенно секретные документы», подсовывая своему камердинеру-шпиону дезинформацию. Тогда в слабоумии придется обвинить НКВД: неужели они поверили, что Джозеф Дэвис преподнесет советской разведке дубликат своих сейфов? Нет. Похоже, здесь все еще сложнее: получая фотокопии, НКВД знало, что это дезинформация, и могло определить, в чем хотят убедить русских американцы, каковы их цели. Но ведь и американцы знали, что русские не дураки и сообразят, что получают дезинформацию. Значит, американская дезинформация должна была быть рассчитана именно на то, что ее раскроют... И так до бесконечности.
А возможно и наоборот — здесь все проще: Штейгер наврал. Или наврал Боголепов. Или наврали оба. И так тоже до бесконечности. У нас же остались невыясненными место работы Штейгера и его контакты с Енукидзе (а ведь они проходили по одному уголовному делу). Поскольку и в списках работников управления Гос. театрами он не значился, пришлось по энциклопедиям, словарям и справочникам устанавливать род занятий лиц, осужденных вместе со Штейгером. Выяснилось, что большинство из них работало в Наркомате иностранных дел, однако барона и там не оказалось. Не значился он и в аппаратах ЦИК СССР, ВЦИК, ВСНХ. Тысячелистные справочники молчали. Нельзя же смотреть вообще все подряд...
Можно! Колонка за колонкой, страница за страницей, том за томом. Это непрофессиональное метание — дело в принципе безнадежное, но я все-таки наткнулся: «Уполномоченный Коллегии Наркомпроса РСФСР по внешним сношениям Штейгер Бор. Серг.»29. Господи, как все, оказывается, просто! Енукидзе — член Коллегии Наркомпроса, Штейгер — его подчиненный.
Теперь все цепочки и узлы связались: Булгаков, «Мастер и Маргарита», великий бал у Сатаны, барон Майгель, попугаи, Посольство США, Штейгер, Енукидзе, Наркомпрос, Чистые пруды, Комиссия по руководству театрами, Большой и Художественный театры, Аркадий Аполлонович Семплеяров... и выстрелы. Жуткая мысль сверкнула вдруг у меня — роковая пуля была «выпущена» Булгаковым за четыре года до гибели барона!!!
Вот так, спустя много-много лет, спаиваются вместе как будто не имевшие никакого отношения друг к другу звери, птицы, дома, люди и пули.
Недавно я еще раз приехал в дом на Средний Кисловский. Прасковья Григорьевна разрешила мне осмотреть квартиру и бывшую комнату Штейгера. Эта крохотная, не более 10 м² комнатушка никак не вязалась с обликом и громким титулом ее бывшего хозяина. Ничто в ней не напоминало теперь о тех далеких днях. И еще был я гостем в резиденции посла Соединенных Штатов. И путь мой туда начинался от Патриаршего пруда, и вел меня высокий незнакомый иностранец в сером костюме, и открывала двери прекрасная женщина из свиты хозяина, и видел я там лестницу, колоннаду и огромный камин, и встретил кота и попугая, и лилась настоящая человеческая кровь, но... об этом в следующий раз.
Когда книга была уже набрана, я получил копию следующего документа, обнаруженного А.К. Райтом в 1990 году:
Посольство Соединенных Штатов Америки
№ 249
Москва, 28 апреля 1937 г.
Содержание: об аресте Бориса С. Штейгера.
Совершенно секретно
Его Превосходительству Государственному Секретарю Вашингтон, округ Колумбия
Сэр, имею честь доложить, что Борис С. Штейгер, который в течение многих лет был одним из главных связующих звеньев между членами дипломатического корпуса и Кремлем, по-видимому, был арестован вечером 17 апреля 1937 года. <...>
Исчезновение г-на Штейгера, к сожалению, означает для посольства потерю одного из самых важных советских агентов.
С уважением Лой У. Хендерсон, Поверенный в делах.
Примечания
*. Секретарь посольства.
**. Бертенсон перепутал фамилию Штейгер с известным родом баронов Штейн-гелей (см. с. 118).
***. Сын от брака с Шиловским.
1. Существуют и другие версии смерти Н.А. Второва.
2. Здесь и далее роман «Мастер и Маргарита» цитируется по изданию: Михаил Булгаков. Избранное. М., 1980.
3. Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова // Москва. 1988. № 12. С. 48—49.
4. Peter S. Bridges. Spaso House // Foreign Service Journal. 1964. April.
5. Письмо г-на Джорджа Ф. Кеннана Л. Паршину от 7 сентября 1982 г. из Принстона в Москву. Публикуется с разрешения г-на Кеннана (архив автора).
6. 4.
7. 3, с. 45.
8. Wright A.C. Mikhail Bulgakov. Life and Interpretations. Toronto, 1978.
9. Стенограмма телефонного разговора г-на Джорджа Ф. Кеннана с Л. Паршиным от 27 октября 1982 г. Москва — Принстон. Публикуется с разрешения г-на Кеннана (архив автора).
10. Советский энциклопедический словарь. М., 1980. С. 433.
11. Wright A.C. Mikhail Bulgakov. Life and Interpretations. Toronto, 1978.
12. Виноградская И. Жизнь и творчество К.С. Станиславского. Москва: ВТО, 1976. Т. 4.
13. Из рассказа директора музея-квартиры Немировича-Данченко А.Л. Баратова 25 ноября 1982 г. Л. Паршину (архив автора).
14. Wright A.C. Mikhail Bulgakov. Life and Interpretations. Toronto, 1978.
15. Milne Lesley. К биографии М.А. Булгакова (публикация Milne) // Новый журнал. № 111 (1973).
16. Proffer E. Mikhail Bulgakov: Documents for a Biography //Russian Literature Triguatery. 1974. N 7.
17. Центральный гос. архив РСФСР. Ф. 2306. Оп. 2. Ед. хр. 526.
18. Здесь и далее роман «Мастер и Маргарита» цитируется по изданию: Михаил Булгаков. Избранное. М., 1980.
19. Правда. 1935. 8 июня. № 156. («В 1959 г. А.С. Енукидзе посмертно реабилитирован». Правда. 1962. 19 мая. № 139.)
20. Вся Москва. 1936. Ч. 2. С. 643.
21. Правда. 1937. 20 декабря. № 348. (Некоторые из осужденных были посмертно реабилитированы.)
22. Фриновский М. На страже завоеваний социализма // Правда. 1937. 20 декабря. № 348.
23. Весь Киев. 1910. Стб. 332.
24. Весь Киев. 1915. Стб. 322, 701.
25. Бертенсон С.Л. Вокруг искусства. Холливуд, 1957. С. 406.
26. 3.
27. Чудакова М.О. Творческая история романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» // Вопросы литературы. 1976. № 1. С. 236.
28. Peer de Silva. The CIA and the usues of intelligence. P. 15—16.
29. Вся Москва. 1936. Ч. 1. С. 63.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |