Глава XXVII

Когда работаю, я забываю обо всём. Не слышу, не вижу ничего — лишь чистый лист бумаги и привычный скрип пера. Да хоть из пушки пали — не обращу внимания! Но вот проходит время, чувствую, что мысль уже не так резва, что оскудело моё воображение... Нужен отдых. Тогда брожу по замку, разглядываю лепнину потолка, шикарное убранство залов. Мысль отдыхает, а образы возникают и накапливаются в голове как бы сами собой, без моего участия.

Вот прохожу мимо одной из комнат. Дверь приоткрыта. Даже не знаю, зачем я заглянул. Там у окна стоял Илиодор, а рядом с ним Марина. Можно было подумать, что высматривают что-то интересное в саду или обсуждают очередную мизансцену. Чуть притворил дверь, чтобы меня не видели, стою, смотрю и слушаю.

— Ну вот, опять он что-то пишет. Я рад, что его здесь нет. Мне нужно с вами поговорить, Марина.

— О чём? Ну говорите.

— Не знаю, как начать, — Илиодор словно бы в растерянности поводит взглядом по сторонам и неожиданно бухается перед Мариной на колени.

— Что с вами? — вскрикивает Марина.

— Единственная! С тех пор, как ты поселилась здесь с этим стареющим жлобом, жизнь потеряла для меня прежний смысл... Работаю, ем, пью, а думаю только о тебе... Я засыпаю и просыпаюсь с одной мыслью, лишь бы тебя увидеть, лишь бы обнять эти нежные плечи, прикоснуться к твоим коленям, — с этими словами Илиодор прижался лицом к её ногам и, обхватив их, попытался повалить Марину на диван...

— Перестаньте! Что вы делаете?

Марина вырвалась и теперь стоит, с недоумением глядя на Илиодора.

— Ты ангел! Ты отрада для моей души... — твердит Илиодор, продолжая ползать перед Мариной на коленях. — Ах, если б ты знала, как я страдаю от мысли, что рядом со мною в этом же доме ты, в одной постели с этим бездарем. Зачем он тебе? Отдайся мне, и я сделаю тебя счастливой!

— Илиодор, вы, наверное, пьяны!

— Дорогая, ненаглядная!

— О, господи! Помогите! Куда все подевались?

Марина оглядывается по сторонам — мне даже показалось, что меня увидела. Я отшатнулся от двери. А между тем, всё только начиналось...

— Я тебя хочу! — что есть мочи завопил Илиодор, стоя на коленях. — Ну пожалуйста! Хотя бы один раз. Что тебе стоит? А у меня будет божественное воспоминание на всю оставшуюся жизнь, — произнося эти слова, «бригадир» вскочил с колен, расстегнул брючный ремень и стал стягивать штаны.

— Илиодор! Вы с ума сошли! Опомнитесь! Сейчас же прекратите! Как вы можете?! — эти слова Марина выкрикивала уже на бегу, пытаясь увернуть от его объятий. Если бы не спущенные штаны...

Возможно, следовало бы написать, что на меня нашёл столбняк, что ноги внезапно приросли к полу. Но это же не верно! Столь же нелепым кажется предположение, будто я был заворожён тем, что увидел там, за дверью. Опять же нет, потому что всякое со мной бывало! Отчасти в оправдание могла бы возникнуть мысль, что вот будто бы Марина способна отдаться чуть ли не любому, даже этому похотливому козлу. Не стоило также забывать о том, что подобное зрелище обычно привлекает ожидаемым итогом, когда, наконец-то, парочка уляжется в постель. Но нет, ещё раз нет! В случившемся на моих глазах меня интересовал вовсе не процесс, тот самый, что принято теперь называть ёмким словом action, но моё собственное отношение к тому, что происходило на моих глазах. Я словно бы со стороны пытался рассмотреть, как поведу себя в этих обстоятельствах я. Я! А вовсе не Марина.

Понятное дело, когда видишь, как озабоченный субъект носится по комнате за твоей подругой, это не повод для того, чтобы заниматься анализом особенностей своего мировосприятия, то есть наличия или отсутствия неких предрассудков. Однако же, чем дольше это продолжалось, тем более желанной становилась для меня Марина, словно бы страсть, как зараза, постепенно переползала от этого придурка на меня, захватывая всё более обширные области в моём мозгу. И вот когда я убедился в том, что больше это держать в себе нельзя, мне ничего другого уже не оставалось, как, внезапно распахнув дверь, схватить пробегающую мимо Марину за руку, рвануть к себе и тут же захлопнуть дверь, для надёжности прислонившись к ней спиною.

Марина стояла передо мной, не произнося ни слова, часто дыша. И только смотрела на меня какими-то дикими, бессмысленными глазами. Однако всего того, за чем я некоторое время наблюдал, словно бы уже и не было. То есть попросту не происходило никогда. Так, спасшемуся после жуткой катастрофы, услужливое подсознание сообщает: «А ведь и не случилось ничего! Ни многочисленных жертв, ни пострадавших. А если не было, так и переживать особенно не стоит». И в самом деле, единственное, что теперь заботило меня — это страсть и требующее action неудержимое желание...

Жизнь вообще штука довольно-таки комическая временами...

А вскоре после этого между мной, Илиодором и Полем случился любопытный разговор.

— Нет, ребята, так дело не пойдёт, — снова стал качать права Илиодор. — Конечно, Марина хороша собой, однако француженка не может играть русскую княгиню.

— Ну что ты говоришь! — возмутился Поль. — Кому же, как не ей, она ведь княжеского рода, её прадедушка — самый настоящий князь...

— Да ладно, зрителю до лампочки все эти причиндалы. Тут нужен дар божий! Тут нужна настоящая актриса, а не девица с родословной. Короче, я настаиваю на замене.

— Но как же быть? — Поль готов уже подчиниться диктату режиссёра. — Где нам её искать? Опять же сроки поджимают...

— Да незачем далеко ходить, — Илиодор вынимает фото из бумажника. — Вот, в центре, это я. А как вам та, что с краю, пухленькая?

— Послушайте, вы что же, считаете, что в неё можно без памяти влюбиться? — я поражён таким примитивным пониманием своего сценария.

— А почему бы нет? Сами же говорили, что подоплёка этой связи в том, что наш герой желает приобщиться к аристократическим кругам.

— Это всего лишь мысль. Но ведь была ещё любовь! Если бы всё дело было в том, что не сбылись подобные желания, стоило ли садиться на иглу? Да и к тому же после октябрьских событий о какой аристократии можно говорить?

— Как это о какой? — Илиодор нежно гладит фотографию. — Ну ладно, хрен с вами! Не годится пухленькая, могу вам предложить другую. Там всё, как надо — актриса в третьем поколении, чуть ли не римский профиль, глаза, как Тихий океан. К тому же русская, без кровосмешений. Но если и тогда...

— Согласен, — Поль смотрит на меня, я вижу, что эта канитель ему изрядно надоела. — Вызывайте, я дорогу оплачу. Посмотрим, что за дива.

А через два дня к дверям замка подкатило такси. Выходит довольно стройная брюнетка. Я бы не сказал, что с римским профилем, но, в общем-то, вполне приемлемо. Смотрю, приглядываюсь... И что я вижу? Это же Екатерина, та самая, которая пыталась уговорить меня отдать театру пьесу. Когда брюнеткой стать успела? Вот потому только сразу не узнал. Ну что ж, если учесть, что тёмные волосы были и у Киры...

— Вам к лицу даже этот цвет волос.

— Ах, это вы? Я так и предполагала, хотя не успела прочитать сценарий, — Катя улыбается.

— Ну вот, теперь прочтёте. Впрочем, вас уже предупредили? — я намекаю на то, что ничего ещё не решено.

— Да, да! Я знаю, что будет конкуренция, — и смотрит с сомнением, даже с надеждой, на меня. — Надеюсь, вы не против?

— Против чего?

— Ну, там посмотрим, — говорит Катя. — Если позволите, я с дороги освежусь.

Уходит. А я думаю, что будет, если Илиодор с ней переспит? Какие ещё муки предстоит мне вытерпеть, чтобы Марина получила роль княгини? Да надо ли мне всё это?

Вот прозвучал гонг. Это означало, что через полчаса обед. С него-то всё и началось. Когда две симпатичные девицы оказываются за одним столом, внимание рассеивается. Трудно решить, кому стоит больше уделять внимания. Заговоришь с одной — обидится другая. Станешь по очереди комплименты раздавать — рискуешь получить сразу двух врагов вместо одного. Так ничего и не решив, уткнулся в тарелку с консоме, отдав всё остальное на волю случая...

Вот подали десерт, а за столом уже собирается гроза.

— Я слышала, в Москве сейчас проблемы с едой, — говорит Марина, обращаясь к Кате. — На полках в магазинах ничего, только гуманитарная говядина...

— Вовсе нет, — отвечает Катя. — Проблемы в прошлом. Когда есть деньги, можно многое себе позволить.

— Ах, вот в чём дело! То-то вы заметно пополнели.

— С чего вы взяли?

— Не знаю, как у вас, а здесь с такой фигурой можно получить разве что роль мамаши Кураж, да и то где-нибудь в глухой провинции.

У Кати, кажется, кусок пирога застревает в горле. Вот поперхнулась, извиняется, выходит из-за стола.

— Марина, ну зачем ты так? — вижу, что Поль огорчён, ему ни к чему подобные проблемы. Илиодор закуривает сигарету и чему-то улыбается, а я не знаю, что сказать. Всё потому, что и Марина дорога, но Катя тоже не чужая. Хоть и не пили с ней на брудершафт, но есть приятные воспоминания — признаюсь, я уже тоскую по Москве.

А вечером Катя прибегает, вся в слезах.

— Зачем только я сюда приехала?

— Да полно вам...

— Я никому здесь не нужна! И роль княгини вовсе не мне была обещана...

— Послушайте, Катя! Даже если вам не достанется эта роль, в сценарии есть много других интересных персонажей...

— Да-да! Мне только роли Маргариты Карловны и не хватало, — плачет. — Завтра же уеду!

— Ну погодите. Что-нибудь вам подберём. К тому же неразумно отказываться от бесплатного отдыха во Франции. Вот будет перерыв в работе, съездим с вами в Париж, развеемся немного.

— А я не хочу! Ничего мне этого не надо. А тут ещё этот ваш Илиодор чуть ли не сватается...

— Ну что поделаешь, бабник. Такая уж порода.

— Был бы не женат...

— Да что вы, Катя? От вас такого я никак не ожидал, — я и вправду удивлён.

— А почему бы нет? Не первая и не последняя...

— Но как же ваш худрук?

— Ой, да какая на него надежда? Крохотный театрик на двадцать мест. Сцена занимает половину зала.

— Ну, тут решайте сами. Но будь я женщиной, я бы за него... Нет, правда, даже под угрозой, что жизнь закончу под трамваем!

Просохли слёзы. Вот уже смеётся...

А я подумал: как странен этот мир! Как непоследовательны те, что делают его прекрасным для мужчины! Сегодня слёзы льёт из глаз, а завтра будет насмешничать и надо мной, и над Мариной. Уж я-то знаю, ночь не будет спать, а непременно придумает что-нибудь к утру.

Но где-то за полночь раздался стук в дверь моей спальни. С Мариной мы так не договаривались. Она почему-то не хотела признаваться в нашей связи Полю, и потому встречались мы только изредка, когда он уезжал по своим делам. Так что никаких догадок по поводу ночного визитёра не было.

Открываю дверь — там Катя, в одной ночной рубашке. И быстренько мимо меня в постель.

— Одной мне холодно и грустно, — объясняет. — Надеюсь, не прогонишь?

К счастью, комната Марины в другом крыле, рядом с Полем. Там же Илиодор. А я специально выбрал апартаменты на отшибе, чтобы спокойно поработать. Если возникнет необходимость — даже по ночам. Но вот теперь, в эту самую ночь, надеялся выспаться после хлопотного дня.

И что прикажете делать? Прогнать? Грубо указать на дверь, чтоб неповадно было? Но как-то не поднимается рука, да и язык не поворачивается. Девочка пришла за утешением, ей одиноко здесь, а я вот так...

Что ж, присаживаюсь на постель и говорю тихо, но настойчиво:

— Зачем же ставишь меня под удар?

— Илиодора испугался? — улыбается.

Ну до чего же девица непонятливая!

— Тут, видишь ли, вот какой расклад. Илиодор — всего лишь наёмный режиссёр. А финансирует фильм Поль на деньги тестя. Так вот Марине мы отдали роль только потому, что так пожелал её дядя Поль, — тут я слегка слукавил, как без этого? — Ну что, теперь тебе понятно?

— Нет, — отвечает. — Про всё это мне уже Илиодор сегодня рассказал. Я только не пойму, чем я-то перед тобой успела провиниться?

Если уж Илиодор до чего-то докопался, так этот уж наверняка начнёт трепать. Вряд ли Полю скажет, поскольку тогда и фильм поставит под удар. Однако Кате наверняка сообщил про нас с Мариной. Гляжу на неё, в её огромные, синие, как Тихий океан, глаза, и всё пытаюсь понять — ну вот зачем сюда явилась? А ей смешно, видите ли:

— В своём романе ты куда более решительный. Не такой квёлый, как сейчас.

— Тут дело не во мне, в Марине.

— Слышала я про ваш альянс, — произнесла это то ли с сожалением, то ли с издевкой. — Вот только не пойму, зачем это тебе нужно. Ну что ты в ней нашёл?

— Ты не поймёшь...

— Да знаю, напомнила тебе княгиню. Но так нельзя всю жизнь... Что, свет клином сошёлся на мечтах о великосветской даме?

— Сошёлся, не сошёлся, а вот так.

— Но были же у тебя другие женщины?

— Были. Но тогда я ещё не знал Марину...

Катя смотрит на меня, но уже без улыбки, видимо, с сочувствием. Так смотрят на дитя, заболевшее ветрянкой. Мол, поболеешь, и пройдёт. Да если бы! Нет, всё-таки завидует. Только кому — Марине или мне? Да, по большому счёту, тут не в чем и некому завидовать!

— И что будем делать? Мне уйти?

— Останься...

Не знаю, почему так, но вот и Катя тоже чем-то напомнила мне Киру. И правда, есть у неё чуть заметная склонность к полноте. И кожа такая же нежная и чистая, как у Киры. Я даже маленькую горбинку на носу у Кати разглядел. Не стану упоминать интимные подробности, однако должен признать, что и тут много общего у Кати с Кирой. Чем ближе утро, тем словно бы всё дальше Марина отодвигалась от меня. И вот уже лица не разглядеть, когда пытаюсь вызвать её образ из закоулков памяти. Остался разве что некий силуэт...

А утром всё началось как бы с начала, сызнова. Или, если угодно, продолжилось — особой разницы тут нет. Это как старый граммофон с заезженной пластинкой — гундосит что-то, слов не разберёшь, только мелодия понятна. Вот и теперь в ушах застряли обрывки непонятных фраз, и нескончаемый хоровод кляуз, и какофония истерических признаний. Пожалуй, лишь Илиодор чувствовал себя в своей тарелке — ему ли не знать, как всё это бывает. Он явно рассчитывал на какую-то выгоду лично для себя. То ли ожидал, что Поль увеличит гонорар, то ли надеялся под шумок затащить кого-нибудь из девиц в свою постель. Мне-то до всего этого какое дело?

Катя, судя по всему, тоже имела свой резон. Если есть возможность побороться за роль, надо использовать это на все сто процентов. Но вот на кого собиралась сделать ставку, так и не сказала. Вряд ли на меня. Несмотря на взаимную симпатию, я для неё был слишком «квёлый». Мог, конечно, при удобном случае слово за неё замолвить, однако вижу — поняла, что не готов предать Марину. К слову сказать, я был уверен, что и Марина не предаст меня. Ну а свидание с этой девочкой — это не в счёт, надо же было как-то успокоить. И всё бы хорошо, но только в уголке сознания возникла постепенно мысль: а может, стоило обычными средствами обойтись? Налил бы ей рюмку коньяку, погладил по головке и уложил в постель — но только не в свою, а в Катину, в её же комнате. Тогда бы не возникло ощущение, что вновь что-то сделано не так, что может наступить неизбежная расплата.

Постепенно всё улеглось, как-то обустроилось. Марина, что называется, осталась при своём, а Катя получила роль одной из подруг юной Киры, княжны с очаровательным именем Анжелика. В качестве компенсации за относительную неудачу образовался некий альянс между главным оператором фильма и моей новой протеже. Я даже не исключаю, что дело может завершиться свадьбой. Так я же и говорю, всё что ни делается, всё к лучшему.

Но вот как-то ближе к вечеру, после съёмок, прогуливаюсь по парку, размышляя о том, как бы мне переделать сцену, которую готовились снимать. Уже смеркается. Где-то на лугу поют цикады. Над головой проносятся стрижи, нашедшие пристанище под крышей дома. В общем, всё как у нас, в милой сердцу, но отвергнутой, покинутой России. Разве что чисто, убрано, в парке не найдёшь ни сухостоя, ни гнилого пня. Даже напрашивается определение — стерильно. Но я здесь о другом.

Итак, брожу в тени раскинувшейся вокруг замка вековой дубравы. Вдыхаю струящиеся надо мною ароматы леса. Кусты орешника обступают меня, как верные хранители этих мест, со всех сторон. Немудрено и заблудиться... И вдруг слышу разговор. По голосам довольно просто узнаю — это Поль с Мариной. Что-то в их словах заставило меня остановиться и прислушаться.

— И долго так будет продолжаться? — спрашивает Поль.

— Что ты имеешь в виду?

— Зачем ты избегаешь меня? И это после того, что между нами было.

— Ты сам во всём виноват. Иди к своей неподражаемой Элен и оставь меня в покое.

— Господи! Но почему? Как ты не хочешь понять? Женитьба для меня — это тот же бизнес. Так было в нашем роду всегда. Невесту выбирали из знатной, влиятельной семьи, чтобы, объединив материальные ресурсы, связи, добиться большего в жизни и для себя, и для детей. Что здесь особенного?

— А любовь?

— Любовь сама по себе. Ну вот припомни-ка свою прабабку Киру. Любила одного, а предпочла жить с князем.

— Я так не могу.

— Значит, между нами ничего уже не будет?

— Не знаю...

— И всё же?

— Оставь меня! — плачет.

— Марина! Если бы я мог...

— Ты мерзкий! Ты не можешь ничего! Из-за тебя я... — некстати замолчала.

Я слышу звуки быстро удаляющихся шагов. Стою и думаю. И перевариваю то, что только что услышал. А ощущение такое, будто снег выпал в сентябре!

Ах, бедная, несчастная Марина! Как ей не повезло! Тут мне припомнились её слова о том, что русские должны жениться исключительно на русских... Но что же произошло «из-за него»? О чём или о ком не договорила? Неужто сказано было про меня?

Стою, прижавшись к стволу дерева и чувствую, как сам деревенею. Как превращаюсь в вековой дуб и словно бы корнями прорастаю в землю. Вот так бы и остался здесь — полузасохшее дерево, не нужное абсолютно никому. Осколок прошлого, затерявшийся во времени.

Да пропади оно пропадом, это кино!.. Да если бы не роман, который должен скоро выйти из печати, я давно бы это бросил... Нет, вру! Вот говорил как-то, что не прощу, что не могу, не в состоянии простить измены. Но что же делать, если всё совсем не то, если обманула, уничтожила, унизила... Да уж, наверняка порочная, как все у них в роду! Все, кроме моей Киры... В итоге понял лишь одно — здесь меня уже ничто не держит. Украдкой собрал вещи, вышел через заднюю калитку и — в Париж! Ну а фильм... Да как-нибудь доснимут без меня.

И вот уже, сидя в поезде, пытаюсь снова для себя понять — когда она лгала? Тогда или сейчас? Или же, не задумываясь, просто доверяет чувствам и повторяет, как заклинание — «ты и я». Чем чаще повторяет, тем всё больше верит. Это как молитва...

Да нет же, зачем всё усложнять? Диагноз тут предельно прост — типичнейший самообман! Сегодня уверяет себя в одном, а завтра... завтра всё зависит от настроения, от случая. Даже от погоды, от того, кто как на неё взглянул, от отметок на экзаменах, от слов, сказанных её подругой, от фильма, просмотренного на ночь или от того, какой приснился сон.

А что если бедняжка попросту запуталась? Так одинокий путник бредёт неведомо куда и уверяет себя в том, что цель близка, что вот ещё чуть-чуть... Ну вот и я бреду. Только у меня своя тропа.

И всё же что это — лицемерие или распущенность? Я не могу разобраться, как так можно — говорить, что любишь, не любя. Предпочитаю промолчать. Или сказать, что без ума. Она же, судя по всему, сама не знает, любит ли кого-то. Но кого?

Что ж — это всё её проблемы. Только пусть их решает без меня.