Хвала тебе, Ай-Петри, великан,
Из какого-то рассказа
Улицы начинают казаться слишком пыльными. В трамвай сесть нельзя — почему так мало трамваев! Целый день мучительно хочется пива, а когда доберешься до него, в небо вонзается воблина кость, и, оказывается, пиво никому не нужно. Теплый в голове встает болотный туман, и хочется не моченого гороху, а ехать под Москву в Покровское-Стрешнево.
Но на Страстной площади, как волки, воют наглецы с букетами, похожими на конские хвосты.
На службе придираются: секретарь — примазавшаяся личность в треснувшем пенсне — невыносим. Нельзя же в течение двух лет без отдыха созерцать секретарский лик!
Сослуживцы, людишки себе на уме, явные мещане, несмотря на портреты вождей в петлицах.
Домоуправление начинает какие-то асфальтовые фокусы и мало того, что разворотило весь двор, но еще на это требует деньги. На общие собрания идти не хочется, а в Аквариуме какой-то дьявол в светлых трусиках ходит по проволоке и юродство его раздражает до невралгии.
Словом, когда человек в Москве начинает лезть на стену, значит, он доспел и ему, кто бы он ни был, бухгалтер ли, журналист или рабочий, ему надо ехать в Крым. В какое именно место Крыма?
— Натурально в Коктебель, — не задумываясь, ответил приятель, — воздух там, солнце, горы, море, пляж, камни, Карадаг, красота!
В эту ночь мне приснился Коктебель, а моя мансарда на Пречистенке показалась мне душной, полной жирных, несколько в изумруд отливающих мух.
— Я еду в Коктебель, — сказал я второму приятелю.
— Я знаю, что вы человек недалекий, — ответил тот, закуривая мою папиросу.
— Объяснитесь?
— Нечего и объясняться. От ветру сдохнете.
— Какого ветру?
— Весь июль и август дует, как в форточку. Зунд.
Ушел я от него.
— Я в Коктебель хочу ехать, — неуверенно сказал я третьему и прибавил: — Только прошу меня не оскорблять, я этого не позволю.
Посмотрел он удивленно и ответил так:
— Счастливец! Море, воздух, солнце...
— Знаю. Только вот ветер. Зунд.
— Кто сказал?
— Катошихин.
— Да ведь он же дурак! Он дальше Малаховки от Москвы не отъезжал. Зунд — такого и ветра нет.
— Ну, хорошо.
Дама сказала:
— Дует, но только в августе. Июль — прелесть.
И сейчас же после нее сказал мужчина:
— Ветер в июне — это верно, а июль—август будете как в раю.
— А черт вас всех возьми!
— Никого ты не слушай, — сказала моя жена, — ты издергался, тебе нужен отдых...
Я отправился на Кузнецкий мост и купил книжку в ядовито-синем переплете с золотым словом «Крым» за 1 руб. 50 коп. Я, патентованный городской чудак, скептик и неврастеник, боялся ее читать. Раз путеводитель, значит, будет «хвалить».
Дома при опостылевшем свете рабочей лампы раскрыли мы книжечку и увидали на странице 370-й (Крым. Путеводитель. Под общей редакцией члена президиума Моск. Физиотерапевтического Общества и т. д. Изд. «Земли и фабрики») буквально о Коктебеле такое:
«Причиной отсутствия зелени является «крымский сирокко», который часто в конце июля и августе начинает дуть неделями в долину, сушит растения, воздух насыщает мелкой пылью, до исступления доводит неврастеников. Нарушались в организме все функции, и больной чувствовал себя хуже, чем до приезда в Коктебель».
(В этом месте моя жена заплакала.)
«...Отсутствие воды — трагедия курорта, — читал я на странице 370—71, — колодезная вода соленая, с резким запахом моря...»
— Перестань, детка, ты испортишь себе глаза.
«...к отрицательным сторонам Коктебеля приходится отнести отсутствие освещения, канализации, гостиниц, магазинов, неудобство сообщения, полное отсутствие санитарного надзора и дороговизну жизни...»
— Довольно! — нервно сказала жена. Дверь открылась.
— Вам письмо.
В письме было:
«Приезжайте к нам в Коктебель. Великолепно. Начали купаться. Обед 70 коп.».
И мы поехали.
Вечерний выпуск «Красной газеты» (Ленинград), 27 июля 1925 г.
В одежде царственной из сосен.
Штабс-капитан в отставке Просин.
Неврастения вместо предисловия
Коктебельская загадка
Примечания