М.А. Булгаков — Л.Е. Булгаковой-Белозерской. 18—19 августа, 13 октября 1928 г. Конотоп — Одесса — Харьков

18 августа. Конотоп¹

Дорогой Топсон (это одно из моих многочисленных прозвищ. — Л.Е.Б.). Еду благополучно, и доволен, что вижу Украину. Только голодно в этом поезде зверски. Питаюсь чаем и видами. В купе я один и очень доволен, что можно писать. Привет домашним, в том числе и котам. Надеюсь, что к моему приезду второго уже не будет (продай его в рабство). Тиш, тиш, тиш.

Твой М.

18 августа 28 г. под Киевом.

Дорогой Топсон, я начинаю верить в свою звезду: погода испортилась!

Твой М.

Тиш, тиш, тиш!

Как тянет земля, на которой человек родился.

19 авг. Я в Одессе, гостиница «Империаль».

М.

13 октября 28 г. За Харьковом.

Дорогой Любан, я проснулся от предчувствия под Белгородом. И точно: в Белгороде мой международный вагон выкинули к черту, т. к. треснул в нем болт. И я еду в другом не международном вагоне. Всю ночь испортили...

Примечания

Письма.

1. Эти письма, извлеченные из рукописных воспоминании Л.Е. Белозерской (ОР РГБ), были прокомментированы ею самой: «У меня сохранилось много разных записок, открыток, посланных М.А. из различных мест. Вот 1928 год. Он едет на юг». Топсон — «это одно из моих многочисленных прозвищ». «Поясню, что такое «тиш, тиш, тиш». Это когда кто-нибудь из нас бушевал, другой так его успокаивал».

И еще приведем здесь одно важное свидетельство Л.Е. Белозерской: «Есть и рисунки. Существовал у нас семейный домовой Рогаш. Он появлялся всегда неожиданно и показывал свои рожки: зря нападал, ворчал, сердился по пустому поводу.

Иногда Рогаш раскаивался и спешил загладить свою вину. На рисунке М.А. он несет мне, Любанге, или сокращенно Банге, кольцо с брильянтом в 5 каратов. Кольцо это, конечно, чисто символическое... Из дорогих вещей М.А. подарил мне хорошие жемчужные серьги, которые в минуту жизни трудную я продала. А вот имя Банга перешло в роман «Мастер и Маргарита». Так зовут любимую собаку Пилата!..»

В это время М.А. Булгаков скорее всего дорабатывал пьесу «Бег», законченную весной 1928 г. и обсужденную в театре. Пьеса была снята с репертуара, но у Булгакова были еще надежды на осень, когда предстояло ее широкое обсуждение с приглашением А.М. Горького. И действительно, обсуждение состоялось. Алексей Максимович Горький говорил 9 октября 1928 г., что он не видит «никакого раскрашивания белых генералов». «Это — превосходнейшая комедия, я ее читал три раза и читал и другим товарищам. Это — пьеса с глубоким, умело скрытым сатирическим содержанием. Хотелось бы, чтобы такая вещь была поставлена на сцене Художественного театра... «Бег» — великолепная вещь, которая будет иметь анафемский успех, уверяю вас». В Том же духе выступил и Вл.И. Немирович-Данченко: «Главрепертком ошибся в своей оценке пьесы, по всей вероятности, потому, что в пьесе очень много комедийного, которое пропадает, когда пьеса читается не на публике»...

11 октября 1928 г. «Правда» сообщила о разрешении постановки «Бега» только в Художественном театре, как и «Дней Турбиных». Но это М.А. Булгаков посчитал победой. Отсюда и такой «бравурный» тон письма от 13 октября 1928 г., написанного «за Харьковом».

Л.Е. Белозерская оборвала цитирование этого письма от 13 октября, дав его завершение в пересказе: «Далее М.А. пишет о декларации, которую надо подавать в фининспекцию. (И приписка: «Не хочу, чтобы выкинули вагон!») Это выражение имеет свою историю. Мой племянник, когда был маленький, необыкновенно капризничал, особенно за едой. «Не хочу», только и было слышно. Тогда ему сказали: «Ну что ты капризничаешь? Ты уже все съел!» — Тогда он заорал: «Не хочу, чтобы съел!»