М.А. Булгаков — А.М. Файко. 1 декабря 1939 г. Барвиха

Барвиха, 1.XII.39

Дорогие друзья!¹ Спасибо Вам за дружеское внимание, за тюбетейки и ласковое отношение к Сергею.

Мои дела обстоят так: мне здесь стало лучше, так что у меня даже проснулась надежда.

Обнаружено значительное улучшение в левом глазу. Правый, более пораженный, тащится за ним медленнее. Я уже был на воздухе в лесу. Но вот меня поразил грипп. Надеемся, что он проходит бесследно.

Читать мне пока запрещено. Писать — вот видите, диктую Ел.С. — также. Пока желаю Вам всего самого хорошего, ну, конечно, здоровья в первейшую очередь!

Когда ко мне врачи станут допускать, сейчас же дадим знать об этом. Если захотите написать, передавайте прямо в квартиру нам, оттуда нам пересылают. Это удобнее всего.

Ваш М. Булгаков

Примечания

Письма. Публикуется и датируется по первому изданию (РГАЛИ).

1. Файко Алексей Михайлович (1893—1978) — советский драматург, окончил историко-филологический факультет МГУ, печататься начал в 1921 г. комедией «Дилемма». В различных театрах в 20-е годы были поставлены его драмы и комедии: «Озеро Люль» (1923), «Учитель Бобус» (1925), «Евграф, искатель приключений» (1926), «Человек с портфелем» (1928), «Не сотвори себе кумира» (1956) и др.

С М.А. Булгаковым А.М. Файко познакомился на заседании Московской ассоциации драматургов, сокращенно МАД, где Булгаков читал одну из своих пьес. В «Записках старого театральщика» А. Файко, которые публиковались на страницах журнала «Театр», есть и строчки о Булгакове. Таким вот запомнился «старому театральщику» М.А. Булгаков: «Булгаков был худощав, гибок, весь в острых углах, светлый блондин, с прозрачно-серыми, почти водянистыми глазами. Он двигался быстро, легко, но не слишком свободно» (см.: Театр. 1975. № 6. С. 139).

А.М. Файко чуточку иронизирует относительно тех, кто разыскивал дом, в котором действовала шайка Воланда, сам-то он хорошо знал этот дом, где протекало действие многих персонажей произведений М.А. Булгакова: «Но странное дело: в ту самую минуту, когда точный адрес московской резиденции Воланда установлен окончательно, азартность моих усилий начинает мне вдруг казаться наивной и несостоятельной. В конце концов, не все ли равно, в какой квартире он жил, этот Воланд? В 50-й? В 34-й? А может быть, во всех сразу? Важно другое: был дом. Реальный дом со своим реальным существованием. Пришел художник, вдохнул в него иную, фантастическую жизнь, населил сотнями образов, расширивших его до размеров вселенной. Потом колдовство кончилось, и дом снова вернулся в границы действительности. Но мне, связанному с ним пятьдесят лет, уже не отделаться от мысли, что рядом с моей текла здесь другая жизнь — вымышленная, призрачная и в то же время куда более прочная, чем моя, подлинная. Жизнь, которая переживет и дом Пигит и всех его обитателей. Нескончаемая жизнь искусства» (см.: Театр. 1971, № 11. С. 120).