М.А. Булгаков — Н.А. Булгаковой-Земской. 24 марта 1922 г. Москва

24 марта 1922 г. Москва

Милая Надя,

получил от Коли Г<ладыревского> твое и Варино письма от 3/III. Не могу выразить, насколько меня обрадовало известие о здоровье Вани¹.

* * *

У Боба² гостила сестра Анна Михайловна с мужем и сестра Катя. Первые двое ездили к своим родным в провинцию, потом опять вернулись к Бобу, прожили еще некоторое время и неделю, приблизительно, назад уехали в Тифлис, а Катя осталась у Боба жить. Поездка совсем выбила их из денег, и Боб выложил им 10 миллионов на дорогу.

У Боба все благополучно и полная чаша. Недели две назад у него появилась жена его университетского товарища с тремя детьми и нянькой. Все пятеро оказались в Москве оборванными и совершенно голодными. Конечно, Боб устроил их у себя на кухне и, конечно, голодные ребята так подчистили запасы Бобовой муки, что у того потемнело в глазах. Он стал применять героические усилия, чтобы пристроить мужа дамы к месту. Первым результатом их явилось то, что к даме, трем ребятам и старушечьей физии в платке присоединился еще и муж. Положение их всех из рук вон: аховое.

Но Боб такой человек, что ясности духа не теряет и надеется их куда-то приладить. Живет он хорошо. Как у него уютно кажется, в особенности после кошмарной квартиры № 50! Топится печка, Вовка ходит на голове. Катя кипятит воду, а мы с ним сидим и разговариваем. Он редкий товарищ и прелестный собеседник.

Вижусь я с ним кроме его квартиры еще на службе, т. к. состою в Н.Т.К.³ завед. издат. частью.

Оседлость Боба, его гомерические пайки и неистощимое уменье М.Д.⁴ жить наладят их существование всегда. От души желаю ему этого.

* * *

Дядю Колю, несмотря на его охранные грамоты, уплотнили. Дядю Мишу выставили в гостиную, а в его комнате поселилась пара, которая ввинтила две лампы: одну в 100, другую в 50 свечей и не тушит их ни днем ни ночью. В смысле питания д<ядя> Коля живет хорошо.

* * *

Кроме Н.Т. К. я служу сотрудником новой большой газеты (офф)⁵. На двух службах получаю всего 197 руб. (по курсу Наркомфина за март около 40 миллионов) в месяц, т. е. ½ того, что мне требуется для жизни (если только жизнью можно назвать мое существование за последние два года) с Тасей. Она, конечно, нигде не служит и готовит на маленькой железной печке. (Кроме жалования у меня плебейский паек. Но боюсь, что в дальнейшем он все больше будет хромать.)

* * *

Жизнь московскую описывать не стану. Это нечто столь феерическое, что нужно страниц 8 специально посвященных ей. Иначе понять ее нельзя. Да и не знаю, интересна ли она тебе? На всякий случай упомяну две-три детали, дернув их наобум.

Самое характерное, что мне бросилось в глаза: 1) человек плохо одетый — пропал; 2) увеличивается количество трамваев и, по слухам, прогорают магазины, театры (кроме «гротесков») прогорают, частн<ые> худ<ожественные> издания лопаются. Цены сообщить невозможно, потому что процесс падения валюты принял головокружительный характер, и иногда создается разница при покупке днем и к вечеру. Например: утром постное масло — 600, вечер<ом> — 650 и т. д. Сегодня купил себе англ<ийские> ботинки желтые на рынке за 4¼ миллиона. Страшно спешил, п<отому> ч<то> через неделю они будут стоить 10^*.

Прочее, повторяю, неописуемо. Замечателен квартирный вопрос. По счастью для меня, тот кошмар в 5-м этаже, среди которого я ½ года бился за жизнь, стоит дешево (за март около 700 тыс.).

Кстати: дом уже «жил<ищного> раб<очего> кооп<ератива>» и во главе фирмы вся теплая компания, от 4—7 по-прежнему заседания в комнате налево от ворот.

Топить перестали неделю назад.

Работой я буквально задавлен. Не имею времени писать и заниматься, как следует, франц<узским> язык<ом>. Составляю себе библиотеку (у букинистов — наглой и невежеств<енной> сволочи — книги дороже, чем в магазинах).

* * *

Большая просьба: попроси всех, если кто-нибудь будет писать обо мне Саше Гд<ешинскому>⁶, мой адрес дать на д<ядю> Колю и в точном начертании, как пишете Вы, чтобы не было путаницы и вздора. И немедленно напиши мне его адрес.

* * *

Сейчас 2 часа ночи. Настолько устал, что даже не отдаю себе отчета: что я, собственно, написал! Пустяки какие-то написал, а важное, кажется, забыл...

Пиши. Целую.
Михаил.

Примечания

Вопросы литературы, 1984, № 1 Письма. Публикуется и датируется по ксерокопии с автографа (ОР РГБ, ф. 562, к. 19, ед. хр. 23, л. 3—8).

*. Сейчас, собравшись запечатывать письмо, узнал: ботинки не английск<ие>, а америк<анские> и на картонной подошве. Господи, Боже мой! До чего мне все это надоело!⁷

**. Стонов Дмитрий Миронович (1892—1962) — известный русский советский писатель. — Сост.

***. Ю.Л. Слезкин читал свой роман «Столовая гора» в литературном кружке «Зеленая лампа» в 1922 г. В том же году Булгаков опубликовал статью об этом романе и его авторе в журнале «Сполохи», № 12. Роман же Слезкина был опубликован в 1925 г. под названием «Девушка с гор». — Сост.

1. Булгаков Иван. Афанасьевич (1900—1968) — брат Михаила Афанасьевича. После гражданской воины оказался за границей, в Париже.

2. Борис Михайлович Земский. В письме брату — Андрею Михайловичу — он писал о себе: «...Я сейчас состою постоянным членом Научно-Технического Комитета и Управл<ения> его делами, кроме того продолжаю состоять сотрудником ЦАГИ (Центральный аэродинамический институт им. Жуковского. — Сост.) на должности зам. заведующего Летным отделом. С осени получил лекции в Институте инженеров воздушного флота по механике, как ассистент проф<ессора> Чаплыгина. За все это получаю массу благ, но и работаю исключительно много. Зато вполне обеспечиваю все потребности своей семьи».

3. Н.Т.К. — Научно-технический комитет.

4. М.Д. — Мария Даниловна, жена Б.М. Земского.

5. Офф. — официальная. Речь идет о газете «Рабочий» — органе ЦК ВКП(б), которая стала выходить с 1 марта 1922 г.

6. Александр Петрович Гдешинский — друг детства Булгакова.

7. Писатель Юрий Львович Слезкин описывает жизнь Булгакова в то время таким образом: «Жил тогда Миша бедно, в темноватой, сырой комнате большого дома на Садовой, со своей первой женой Татьяной Николаевной. По стенкам висели старые афиши, вырезки из газет, чудаческие надписи. Был Булгаков стеснен в средствах, сутулился, поднимал глаза к небу, воздевал руки, говорил: «когда же это кончится?..» припрятывал «золотые», рекомендовал делать то же. Работал в «Гудке» и проклинал редактора. Читал свой роман о каком-то наркомане и повесть о докторе — что-то очень скучное и растянутое. Ходил ко мне и к Стонову^** чуть не каждый день. Любили мы его слушать — рассказывал он мастерски, зло, остроумно. Тогда же написал и свои «Записки на манжетах» — это было лучше. Вспоминал Кавказ со скрежетом зубовным... Его манера говорить схвачена у меня довольно верно в образе писателя в «Столовой горе». Когда я писал эту «Столовую гору» — она не была такая куцая, какой вышла из-под руки цензуры. Булгаков хвалил роман и, очевидно, вполне искренне относился с симпатией ко мне как писателю и человеку. Написал даже большую статью для берлинского журнала «Сполохи», где и была она помещена...»^***