17 ноября 1921 (Москва)
Дорогая мама1,
как Вы поживаете, как Ваше здоровье? Пишите, пожалуйста, как только выберете свободную минуту. Всякая весть от своих приятна, в особенности во время такой каторжно-рабочей жизни, которую я веду.
Очень жалею, что в маленьком письме не могу Вам передать подробно, что из себя представляет сейчас Москва. Коротко могу сказать, что идет бешеная борьба за существование и приспособление к новым условиям жизни. Въехав 1½ месяца тому назад в Москву, в чем был, я, как мне кажется, добился maximum'а того, что можно добиться за такой срок. Место я имею2. Правда, это далеко не самое главное. Нужно уметь получать и деньги. И второго я, представьте, добился. Правда, пока еще в ничтожном масштабе. Но все же в этом месяце мы с Таськой уже кой-как едим, запаслись картошкой, она починила туфли, начинаем покупать дрова и т. д.
Работать приходится не просто, а с остервенением. С утра до вечера, и так каждый без перерыва день. Идет полное сворачивание советских учреждений и сокращение штатов. Мое учреждение тоже попадает под него и, по-видимому, доживает последние дни. Так что я без места буду в скором времени. Но это пустяки. Мной уже предприняты меры, чтобы не опоздать и вовремя перейти на частную службу. Вам, вероятно, уже известно, что только на ней или при торговле и можно существовать в Москве. И мое, так сказать, казенное место3 было хорошо лишь постольку, поскольку я мог получить на нем около 1-го милл. за прошлый месяц. На казенной службе платят туго и с опозданием, и поэтому дальше одним таким местом жить нельзя.
Я предпринимаю попытки к поступлению в льняной трест4. Кроме того, вчера я получил приглашение пока еще на невыясненных условиях в открывающуюся промышленную газету5. Дело настоящее коммерческое, и меня пробуют. Вчера и сегодня я, т<ак> ск<азать>, держал экзамен. Завтра должны выдать ½ милл. аванса. Это будет означать, что меня оценили и, возможно тогда, что я получу заведование хроникой. Итак, лен, промышленная газета и частная работа (случайная), вот что предстоит. Путь поисков труда и специальность, намеченные мной еще в Киеве, оказались совершенно правильными. В другой специальности работать нельзя. Это означало бы, в лучшем случае, голодовку.
Труден будет конец ноября и декабрь, как раз момент перехода на частные предприятия. Но я рассчитываю на огромное количество моих знакомств и теперь уже с полным правом на энергию, которую пришлось проявить volens-nolens6. Знакомств масса и журнальных, и театральных, и деловых просто. Это много значит в теперешней Москве, которая переходит к новой, невиданной в ней давно уже жизни — яростной конкуренции, беготни, проявлению инициативы и т. д. Вне такой жизни жить нельзя, иначе погибнешь. В числе погибших быть не желаю.
Таська ищет места продавщицы, что очень трудно, п<отому> ч<то> вся Москва еще голая, разутая и торгует эфемерно, большей частью своими силами и средствами, своими немногими людьми. Бедной Таське приходится изощряться изо всех сил, чтоб молотить рожь на обухе и готовить из всякой ерунды обеды. Но она молодец! Одним словом, бьемся оба как рыбы об лед. Самое главное, лишь бы была крыша. Комната Андрея7 мое спасение. С приездом Нади вопрос этот, конечно, грозно осложнится. Но я об этом пока не думаю, стараюсь не думать, п<отому> ч<то> и так мой день есть день тяжких забот.
* * *
В Москве считают только на сотни тысяч и миллионы. Черный хлеб 4600 р. фунт, белый 14 000. И цена растет и растет! Магазины полны товаров, но что ж купишь! Театры полны, но вчера, когда я проходил по делу мимо Большого (я теперь уже не мыслю, как можно идти не по делу!), барышники продавали билеты по 75, 100, 150 т. руб.! В Москве есть все: обувь, материи, мясо, икра, консервы, деликатесы — все! Открываются кафе, растут как грибы. И всюду сотни, сотни! Сотни!! Гудит спекулянтская волна.
Я мечтаю только об одном: пережить зиму, не сорваться на декабре, который будет, надо полагать, самым трудным месяцем. Таськина помощь для меня не поддается учету: при огромных расстояниях, которые мне приходится ежедневно пробегать (буквально) по Москве, она спасает мне массу энергии и сил, кормя меня и оставляя мне лишь то, что уж сама не может сделать: колку дров по вечерам и таскание картошки по утрам.
Оба мы носимся по Москве в своих пальтишках. Я поэтому хожу как-то одним боком вперед (продувает почему-то левую сторону). Мечтаю добыть Татьяне теплую обувь. У нее ни черта нет, кроме туфель.
Но авось! Лишь бы комната и здоровье!
* * *
Не знаю, интересно ли Вам столь подробное описание Москвы и достаточно ли оно понятно для Вас, киевлян.
Пишу это все еще с той целью, чтобы показать, в каких условиях мне приходится осуществлять свою idee-fixe.
А заключается она в том, чтоб в 3 года восстановить норму — квартиру, одежду, пищу и книги. Удастся ли — увидим.
Не буду писать, п<отому> ч<то> Вы не поверите, насколько мы с Таськой стали хозяйственны. Бережем каждое полено дров.
Такова школа жизни.
По ночам урывками пишу «Записки земск<ого> вр<ача>». Может выйти солидная вещь. Обрабатываю «Недуг». Но времени, времени нет! Вот что больно для меня!
Наде
Просьба: передайте Наде (не в силах писать отдельно — сплю!), нужен весь материал для исторической драмы — все что касается Николая и Распутина в период 16- и 17-го годов (убийство и переворот). Газеты, описание дворца, мемуары, а больше всего «Дневник» Пуришкевича8 — до зарезу! Описание костюмов, портреты, воспоминания и т. д. Она поймет!
Лелею мысль создать грандиозную драму в 5 актах к концу 22-го года9. Уже готовы некоторые наброски и планы. Мысль меня увлекает безумно. В Москве нет «Дневника». Просите Надю достать, во что бы то ни стало! Если это письмо застанет ее перед отъездом, прошу ее привезти материалы с собой. Если ж она остается в Киеве, подождать Рождества и приезда Коли Гладыревского10 скопить материал и прислать с ним. А может, и раньше будет верная оказия.
* * *
Конечно, при той иссушающей работе, которую я веду, мне никогда не удастся написать ничего путного, но дорога хоть мечта и работа над ней. Если «Дневник» попадет в руки ей временно, прошу немедленно теперь же списать дословно из него все, что касается убийства с граммофоном, заговора Феликса и Пуришкевича, докладов Пур<ишкевича> Николаю, личности Николая Михайловича11, и послать мне в письмах (я думаю, можно? Озаглавив «Материал драмы»?). Может, это и неловко просить ее обременять этим, но она поймет. В Румянцевском музее нет комплектов газет 17 г.!! Очень прошу.
Дядя Коля и дядя Миша12 здоровы, живут хорошо. Лилю ни разу не видел, Земск<ие>13 хорошо.
Целую Вас, дорогая мама, крепко.
Тася также. Всех целуем
Михаил.
P.S. Самым моим приятным воспоминанием за последнее время является — угадайте, что?
Как я спал у Вас на диване и пил чай с французскими булками14. Дорого бы дал, чтоб хоть на два дня опять так лечь, напившись чаю, и ни о чем не думать. Так сильно устал.
Ивана Павловича15 целую крепко.
Косте:
пора написать письмо!
Пишите по адресу: Садовая 10, кв. 50.
Примечания
Известия АН СССР. Серия литературы и языка, т. 35. 1976. № 35. Письма. Печатается и датируется по ксерокопии, с автографа (ОР РГБ, ф. 562, к. 19, ед. хр. 2, л. 1—8).
1. Варвара Михайловна Булгакова, урожд. Покровская (1869—1922) мать Михаила Афанасьевича — вышла замуж второй раз за Ивана Павловича Воскресенского — друга семьи Булгаковых. Отношения между И.П. Воскресенским и детьми Варвары Михайловны были исключительно теплыми.
2. По прибытии в Москву Михаил Афанасьевич почти сразу находит работу в литературном отделе Главполитпросвета (Лито), куда его зачислили секретарем. Там он проработал до конца ноября 1921 г., когда Лито закрыли
3. Имеется в виду Лито.
4. Попытки Булгакова поступить на работу в Льнотрест не увенчались успехом.
5. Имеется в виду частная газета «Торгово-промышленный вестник», просуществовавшая не более двух месяцев и выпустившая шесть номеров.
6. Volens-nolens — волей-неволей (лат.).
7. Имеется в виду комната А.М. Земского, в которой жили Булгаковы во время пребывания Земских в Киеве.
8. Пуришкевич Владимир Митрофанович (1870—1920) — активный политический деятель начала XX века. Принимал непосредственное участие вместе с великим князем Дмитрием Павловичем и князем Феликсом Юсуповым в убийстве Григория Распутина. Заговор и убийство Распутина Пуришкевич подробно описал в своем «Дневнике».
9. Драмы этой Булгаков не написал ни в 1922-м, ни в последующие годы. В архиве писателя сохранились материалы, собранные им для этой работы. И все же, спустя много лет, в 1939 году, Булгаков довольно подробно описал Николая II в пьесе «Батум».
10. Гладыревский Николай Леонидович (1896—1973) — друг юности М.А. Булгакова, хирург.
11. Очевидно, речь идет о великом князе Николае Михайловиче (1859—1919), историке, председателе Русского исторического общества.
12. Николай Михайлович и Михаил Михайлович Покровские — дяди М.А. Булгакова, братья его матери, оба врачи, жили в Москве.
13. Имеется в виду семья брата А.М. Земского — Бориса Михайловича Земского.
14. Михаил Афанасьевич вспоминает свое короткое время пребывания в Киеве у матери в сентябре 1921 г. после всех мытарств, испытанных им на Кавказе.
15. Воскресенский Иван Павлович.
Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |