М.А. Булгаков — П.С. Попову. 7 мая 1932 г. Москва

7.V.<19>32. Москва

Эх, рановато было еще о «Мертвых душах», дорогой Павел Сергеевич!¹ Вы ломаете мой план. Но раз Вам угодно — извольте. Но потом, все-таки, я вернусь к «Дням Турбиных».

Итак, мертвые души... Через девять дней мне исполнится 41 год. Это — чудовищно! Но тем не менее это так.

И, вот, к концу моей писательской работы я был вынужден сочинять инсценировки. Какой блистательный финал, не правда ли? Я смотрю на полки и ужасаюсь: кого, кого еще мне придется инсценировать завтра? Тургенева, Лескова, Брокгауза — Ефрона? Островского? Но последний, по счастью, сам себя инсценировал, очевидно предвидя то, что случится со мною в 1929—1931 гг. Словом...

1) «Мертвые души» инсценировать нельзя. Примите это за аксиому от человека, который хорошо знает произведение. Мне сообщили, что существуют 160 инсценировок. Быть может, это и неточно, но во всяком случае играть «Мертвые души» нельзя.

2) А как же я-то взялся за это?

Я не брался, Павел Сергеевич. Я ни за что не берусь уже давно, так как не распоряжаюсь ни одним моим шагом, а Судьба берет меня за горло. Как только меня назначили в МХТ, я был введен в качестве режиссера-ассистента в «М. Д.» (старший режиссер Сахновский², Телешова³ и я). Одного взгляда моего в тетрадку с инсценировкой, написанной приглашенным инсценировщиком, достаточно было, чтобы у меня позеленело в глазах. Я понял, что на пороге еще Театра попал в беду — назначили в несуществующую пьесу. Хорош дебют? Долго тут рассказывать нечего. После долгих мучений выяснилось то, что мне давно известно, а многим, к сожалению, неизвестно: для того, чтобы что-то играть, надо это что-то написать. Коротко говоря, писать пришлось мне.

Первый мой план: действие происходит в Риме (не делайте больших глаз!). Раз он видит ее из «прекрасного далека» — и мы так увидим!

Рим мой был уничтожен, лишь только я доложил exposer⁴. И Рима моего мне безумно жаль!

3) Без Рима, так без Рима⁵

Именно, Павел Сергеевич, резать! И только резать! И я разнес всю поэму по камням. Буквально в клочья. Картина I (или пролог) происходит в трактире в Петербурге или в Москве, где секретарь Опекунского совета дал случайно Чичикову уголовную мысль покойников купить и заложить (загляните в т. I гл. XI). Поехал Чичиков покупать. И совсем не в том порядке, как в поэме. В картине Х-й, называемой в репетиционных листках «Камеральной», происходит допрос Селифана, Петрушки, Коробочки и Ноздрева, рассказ про капитана Копейкина и приезжает живой капитан Копейкин, отчего прокурор умирает. Чичикова арестовывают, сажают в тюрьму и выпускают (полицмейстер и жандармский полковник), ограбив дочиста. Он уезжает. «Покатим, Павел Иванович!»

Вот-с, какие дела.

Что было с Немировичем⁶, когда он прочитал! Как видите, это не 161-я инсценировка и вообще не инсценировка, а совсем другое. (Всего, конечно, не упишешь в письме, но, например, Ноздрев всюду появляется в сопровождении Мижуева, который ходит за ним как тень. Текст сплошь и рядом передан в другие уста, совсем не в те, что в поэме, и так далее.)

Влад<имир> Иван<ович> был в ужасе и ярости. Был великий бой, но все-таки пьеса в этом виде пошла в работу. И работа продолжается около 2-х лет!

4) Ну и что же, этот план сумели выполнить? Не беспокойтесь, Павел Сергеевич, не сумели. Почему же? Потому что, к ужасу моему, Станиславский всю зиму прохворал, в Театре работать не мог (Немирович же за границей).

На сцене сейчас черт знает что. Одна надежда, что Ка-Эс поднимется в мае, глянет на сцену.

Когда выйдут «Мертвые души». По-моему — никогда. Если же они выйдут в том виде, в каком они сейчас, будет большой провал на Большой Сцене⁷.

В чем дело? Дело в том, что для того, чтобы гоголевские пленительные фантасмагории ставить, нужно режиссерские таланты в Театре иметь.

Вот-с как, Павел Сергеевич!

А впрочем, все равно. Все равно. И все равно!

До следующего письма.

Ваш М.Б.

P.S. Если еще интересуетесь чем-нибудь в «Мертвых», пишите. Я на вопросы Вам отвечу точно. А то, сами понимаете, в одно письмо не вложишь историю двух лет. Да еще и богатую притом историю!

М.

Примечания

Новый мир, 1987, № 2. Затем: Письма. Публикуется и датируется по автографу (ОР РГБ, ф. 218, к. 1269, ед. хр. 4, л. 17—19).

1. П.С. Попов в письме к Булгакову от 2 апреля 1932 г. поставил множество вопросов по поводу постановки «Мертвых душ» на сцене, Булгаков считал их преждевременными, но все же стал отвечать. Работа над инсценировкой «Мертвых душ» была начата 17 мая 1930 г. В двадцатых числах ноября текст был окончен. 2 декабря прошла первая репетиция во МХА Те.

2. Сахновский Василий Григорьевич (1886—1946) — режиссер МХАТ, педагог, автор ряда книг по театральному искусству.

3. Телешева Елизавета Сергеевна (1892—1943) — актриса, режиссер педагог.

4. Общий замысел (фр.).

5. В следующем письме к Булгакову П.С. Попов очень сожалел, что вариант с Римом не прошел, ибо, по его мнению, это наиболее удачный замысел «в духе Гоголя».

6. Немирович-Данченко Владимир Иванович (1858—1943).

7. Премьера «Мертвых душ» прошла 28 ноября 1932 г. Сохранилась запись обсуждения спектакля, сделанная Вс. Вишневским. Вот как передано выступление Булгакова: «Каторжная работа режиссуры. Брался я с ужасом и болью. 160 инсценировок М.Д. уже есть.

8—9 я и сам видел. Что поставить М.Д. нельзя — я был убежден. Надо эпическое течение громадной реки. А конец роли? Куда? Я думал об этом. А сцена требует «конца». Я убедился, что роман также сзади наперед... герой сперва едет, потом объясняет, зачем. Я — наоборот — идея, затем осуществление. Брал косвенную речь Гоголя... Попытка — обрамить Римом. Я сделал пять вариантов... Рима не вышло. Гоголь писал в Риме — я хотел дать эту точку зрения».

Сохранилась запись обсуждения постановки «Мертвых душ» в МХАТе на заседании во Всероскомдраме 15 января 1933 г. Сделал ее в своем дневнике Ю. Слезкин, присутствовавший на заседании. Вот выдержки из этой записи: «Вечером доклад Андрея Белого о «Мертвых душах» Гоголя и постановке их в МХАТе. Битком набито. Мейерхольд, Эйзенштейн, Попова (от Корша), Топорков (играющий Чичикова в МХАТе) <...>

Маленький, худенький, с сияющими прозрачными глазами, в черной мурмолке и детскими локончиками из-под нее, с пышным бантом вместо галстука — по былой романтической моде — вот каким вновь после многих лет я увидел Белого. Впервые слушал я его в журнале «Аполлон» в 1909 году <...> Остался тот же жест <...> то же экстатическое выражение святого <...>

И как радостно слышать настоящие, полноценные свои слова после тысячи казенных речей в литературе. Большая любовь, огромное трудолюбие, талант, эрудиция <...> И как ярко, оригинально раскрыт Гоголь — его палитра, его инструментовка, его композиция, его видение...

— Возмущение, презрение, печаль вызвала во мне постановка «Мертвых душ» в МХАТе, — резюмировал Белый, — так не понять Гоголя! Так заковать его в золотые, академические ризы, так не суметь взглянуть на Россию его глазами! И это в столетний юбилей непревзойденного классика. Давать натуралистические усадьбы николаевской эпохи, одну гостиную, другую, третью и не увидеть гоголевских просторов <...>, гоголевской тройки, мчащей Чичикова-Наполеона к новым завоеваниям... Позор!» <...>

Ушел я с печалью. Все меньше таких лиц, как у Белого, встречаешь на своем пути... Вокруг свиные рыла — хрюкающие, жующие, торжествующие...»