М.А. Булгаков — П.С. Попову. 30 апреля 1932 г. Москва

Москва, 30.IV.<19>32 г.
III-е

Дорогой Павел Сергеевич!

Ваше милое письмо от 26-го я получил. Очень, очень признателен за выписку¹. После получения ее у меня на столе полный паспорт гражданина Вишневского со всеми особыми приметами. Этот Вс. Вишневский и есть то лицо, которое сняло «Мольера» в Ленинграде, лишив меня, по-видимому, возможности купить этим летом квартиру. Оно же произвело и рад других подвигов уже в отношении других драматургов и театров. Как в Ленинграде, так и в Москве².

Подвиги эти такого свойства, что разговаривать о Вс. Вишневском мне просто нежелательно. Но несколько слов все же придется сказать о «Днях Турбиных». Вс. Вишневский был единственным, кто отметил в печати возобновление. Причем то, что он написал, пересказу не поддается. Нужно приводить целиком. Привожу кусочек: «...все смотрят пьесу, покачивая головами, и вспоминают рамзинское дело...»³ Казалось бы, что только в тифозном бреду можно соединить персонажи «Турбиных» с персонажами рамзинского дела⁴.

Но я не считаю себя плохим экспертом. (Пусть это самомнение!) Это не бред, это ясная речь. Душевный комплекс индивида в полном порядке. Индивид делает первые робкие шаги к снятию декораций моих со сцены. Возможно, что шаги эти глупы. Ах, впрочем, дело не в этом!

Мне хочется сказать только одно, что в последний год на поле отечественной драматургии вырос в виде Вишневского такой цветок, которого даже такой ботаник, как я, еще не видел. Его многие уже заметили и некоторые клянутся, что еще немного времени и его вырвут с корнем.

А, да мне все равно, впрочем. Довольно о нем. В Лету! К чертовой матери!

Опять, опять к моим воспоминаниям. Сердце стучит тревожно, спешу записать их. Ждите их в IV-м письме.

Ваш М.Б.

Примечания

Новый мир, 1987, № 2. Затем: Письма. Публикуется и датируется по автографу (ОР РГБ, ф. 2189, к. 1269, ед. хр. 4, л. 15).

1. П.С. Попов прислал Булгакову почти полный текст заметки Вс. Вишневского под названием «Кто же вы?» из «Красной газеты» от 11 ноября 1931 г. В заметке, в частности, говорилось: «Государственный большой драматический театр выпустил ко дню новой премьеры («Дело чести») специальную газету. В ней декларируются — правда, осторожно — симпатии ГБДТ к театру Мейерхольда <...> Каковы генеральные пути ГБДТ? В брошюре <...> подчеркивается, что театр стремится к закреплению ведущей роли пролетдраматургии и к борьбе за высокое качество спектаклей.

Тем с большей силой, удивлением и недоумением хочется спросить ГБДТ сегодня, узнав о некоторых новых фактах: кто же вы идейно-творчески? Куда же вы, в концов концов, идете?..

Театр, многажды заверявший общественность о своем желании выдвигать пролетдраматургов, принял к постановке пьесы «Мольер» Булгакова и «Завтра» Равича. Идейно-творческая позиция Булгакова известна по «Дням Турбиных», «Дьяволиаде». Может быть, в «Мольере» Булгаков сделал шаг в сторону перестройки? Нет, это пьеса о трагической судьбе французского придворного драматурга (1622—1673 гг.). Актуально для 1932! Можно понять и одобрить замысел постановщиков «Тартюфа»: показом классиков. Но зачем тратить силы, время на драму о Мольере, когда к вашим услугам подлинный Мольер.

Или Булгаков перерос Мольера и дал новые качества. По-марксистски вскрыл «сплетения давних времен».

Ответьте, товарищи из ГБДТ! . . . . . .

Скажите в дружеской дискуссии, как принципиально совместить мейерхольдовскую выставку, мхатовский натурализм (в спектакле «Дело чести») и пьесы Булгакова и Равича?»

2. Вс. Вишневский многократно и последовательно выступал против постановки на сцене советских театров пьес Булгакова, считая их явлением чисто буржуазным. В своих высказываниях он был прямолинейным, бескомпромиссным и резким, но, безусловно, искренним. В связи с этим приведем очень любопытную запись из дневника Ю. Слезкина от 26 сентября 1932 г.: «Вишневский как всегда загнул (речь идет о заседании Всероскомдрама, на котором обсуждалась пьеса А. Файко «Неблагодарная роль». — Сост.) Все-таки Вишневский хоть и нарочно подчеркнутый, но настоящий парень среди всех этих маленьких, гнусненьких, подленьких людишек, из которых замешано всероскомдрамовское варево...»

3. Вс. Вишневский в статье «Театр и война» (с подзаголовком «В порядке постановки вопроса») писал: «Ну вот, посмотрели «Дни Турбиных»... И казалось, будто на сцене, глядя на Турбиных, собрались, став в стороне со скрещенными руками, большевики — герои пролетарских пьес... И сквозь весомый и победительный пласт пролетарской драматургии начали пробиваться какие-то голоса из прошлого. Махонькие, из офицерских собраний, с запахом «выпивона и закусона» страстишки, людишки, делишки. Мелодраматические узоры, немножко российских чувств, немножко музычки. Я слышу: «Какого черта! Ну, был Турбин, немножко строговатый, посамобичевался и получил осколок в череп. Ну и что?»... Чего достиг? Того, что все смотрят пьесу, покачивая головами и вспоминают рамзинское дело... Знаем, мол, этих милых людей...» («Советское искусство» от 21 февраля 1932 г.).

4. Ратин Леонид Константинович (1887—1948) — советский теплотехник. В 1921 г. член Госплана. Участник разработки плана ГОЭЛРО. Один из организаторов и первый директор Всесоюзного теплотехнического института (1921—1930). В 1930 г. осужден по известному делу пром-партии. Создал конструкцию промышленного прямоточного котла (котел Рамзина). Лауреат Государственной премии СССР 1943 г.