Никому не известно, где и почему разделилась компания злодеев, но свидетели утверждают, что примерно через минуту после того, как таинственная шайка покинула Садовую, Коровьева увидели в большом магазине Торгсина на углу у Никитских Ворот. Регент с большим достоинством вошел в зеркальные двери и приятно улыбнулся. Необыкновенно суровый мужчина, стоящий у дверей, преградил регенту путь и сказал:
— С котами, гражданин, в Торгсин строжайше воспрещается.
Регент поглядел на него с достоинством и ответствовал:
— С какими котами? Я вас не понимаю!
Мужчина в удивлении вылупил глаза, не понимая, куда же девался черный кот с примусом в лапах, вошедший вместе с Коровьевым. Делать было, однако, нечего, мужчина, дико улыбнувшись, пропустил Коровьева, а сам стал заглядывать во все закоулки, ища мерзавца-кота. Но нигде его не нашел и, пожимая плечами, опять утвердился на своем посту у выходных дверей.
В магазине Торгсина было до того хорошо, что у всякого входящего замирало сердце. Чего только не было в сияющих залах с зеркальными стеклами!
У самого входа, налево, за решетчатыми загородками, сидели неприветливые мужчины и взвешивали на весах и кислотой пробовали золотые вещи, которые совали им в окошечки разнообразно одетые дамы. Направо в кассах сидели девушки и выдавали ордера. А далее чуть не до потолка громоздились апельсины, груши, яблоки. Возведены были причудливые башни из плиток шоколаду, целые строения из разноцветных коробок папирос, и играло солнышко на словах «Золотой ярлык» и «Ананасы экспортные». А далее прямо чудеса в решете. Лежала за стеклами толстая, как бревно, в тусклой чешуе, поперек взрезанная семга двинская. В кадушках плавала селедка астраханская, грудами лежали блестящие коробки, и надпись свидетельствовала, что в них килька ревельская отборная. О сыре и говорить нечего, как мельничные жернова навален он был на прилавок, и, лишь проворный приказчик вонзился в него страшным ножом, он плакал и жирные слезы стекали из его бесчисленных ноздрей.
Вскинешь взор, и кажется, что видишь сон. Массандровская мадера, портвейн, херес, шампанское — словом, все вина, какие только может потребовать самый прихотливый потребитель, все были тут в бутылках.
— Хороший магазин, — звучно сказал Коровьев, хотя никто и не интересовался его мнением и никто не просил его магазин этот хвалить. И тут же он подошел к фруктам.
— С котами нельзя, — в негодовании сказала белая женщина.
— Извиняюсь, где вы видите кота? — спросил Коровьев и приставил ладошку к уху, как тугоухий. Женщина моргнула глазами и отшатнулась. На том самом месте, где почудился ей черный кот на задних лапах, стоял толстяк в клетчатом с продранным локтем, правда с кошачьей рожей, но в кепке и с примусом в руке.
— Почем мандарины? — осведомился Коровьев.
— 30 копеек кило, — ответила пораженная женщина.
— Жарко. Кушай, Бегемот, — пригласил Коровьев.
Спутник Коровьева передал примус Коровьеву, взял верхний мандарин, облупил его в один взмах и тут же, чавкнув, сожрал его, а затем принялся за второй.
Смертельный ужас поразил женщину.
— Вы с ума сошли! — закричала она. — Чек подавайте! Чек! — и уронила конфетные щипцы.
— Душенька, — задребезжал Коровьев, — не при валюте мы сегодня... Ну что поделаешь. Но клянусь вам, в следующий же раз, и никак не позднее четырнадцатого, отдадим. В кредит! — И он подмигнул.
А Бегемот лапу сунул в шоколадную пирамиду, выдернул плитку, отчего вся пирамида рухнула. Женщина сделалась желтой, как батумский лимон, и пронзительно и тоскливо завыла:
— Палосич!
И не успел еще Бегемот прожевать шоколадку, как Павел Осипович возник у прилавка.
Утро 25/I.34
Он вмиг оценил положение и, не вступая ни в какие пререкания с Коровьевым или Бегемотом, воскликнул:
— Сверчков! Милицию!
Пронзительная трель у дверей ответила Палосичу. Приказчики бросили ножи и выставили лица из-за прилавков. Бегемот отступил к громадной кадке с надписью «Сельдь керченская» и запустил в нее лапу.
— Ты что делаешь, гад?! — вскричал приказчик в белом халате и котиковой шапке.
Трель повторилась.
Вечер 25/I.34
Проглотив кусок керченской селедки, Бегемот повел речь:
— Граждане-товарищи! Что же это делается? Ему можно? — Тут он указал лапой на человека, одетого в сиреневое пальто. Этому человеку приказчик резал балык, источающий масло. — Ему можно? А коту, который починяет примуса, нельзя?
1/II.34
Трель загремела отчаянно. В гастрономическое отделение потянулась публика.
— Горько мне! Горько! — как на свадьбе, вскричал спутник Коровьева и ударил себя в грудь. Приказчик замер с ножом в руке. Тут спутник, очевидно самого себя расстроив, размахнулся и ударил кулаком в грудь сиреневого человека. Тот слетел с ног и рухнул прямо в кадку с керченским рассолом, так что брызнуло в разные стороны. В то же мгновение возникли двое милиционеров возле самых мандаринов.
Их явление было, впрочем, кратковременным. Коровьев преградил им путь со словами:
— Эх, добрые души! Ну чего вам-то ввязываться в это печальное дело?
Он дунул и крикнул:
— Исчезните!
После этого оба милиционера растаяли в воздухе буквально так, как тает кусок рафинаду в горячем чае.
Дикий голос рявкнул в толпе покупателей: «Иностранца бьют!» Павел Иосифович куда-то метнулся, кот овладел примусом и вдруг широко плеснул керосином прямо на фрукты. И ранее, чем успели мигнуть, спичку, что ли, кто-то успел швырнуть, только апельсины в ящиках за прилавком вспыхнули.
И все смешалось. Девушки выбежали из-за прилавка, крича: «Пожар!» Шарахнулась публика, а огонь, весело лизнув шоколадную пирамиду, бросился вверх, и загорелись бумажные розовые ленты на корзинах. Еще мгновение, и огонь пошел жрать полотняную штору на окне. Что-то затрещало и посыпалось, и видны были скачущие через прилавок приказчики, и лез на карачках из магазина в испорченном сиреневом пальто исступленный человек, и побежала публика из магазина, и вылетело стекло, и свистели опять, и слышен был вопль Павла Иосифовича: «Пропустите к телефону!»... Сам же господин Коровьев и спутник его тут же бесследно исчезли.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |