...Мне снился монастырь...
Слышно, как хор монахов в подземелье поет глухо: «...Святителю отче Николае...» Из тьмы возникает скупо освещенная свечечками, прилепленными у икон, внутренность монастырской церкви, где-то в Северной Таврии. Неверное пламя выдирает из тьмы конторку, в коей продаются свечи, широкую лавку возле нее, окно, забранное решеткою, шоколадный лик святого, полинявшие крылья серафимов, золотые венцы.
За окном безотрадный октябрьский вечер с дождем и снегом. На лавке, укрытая с головою попоной, лежит и страдает мадам Барабанчикова, химик Махров, в бараньем тулупе, примостился у окна и все силится что-то в нем разглядеть. В высоком игуменском кресле сидит Серафима Владимировна Корзухина. Она в черной шубе. Судя по лицу, Серафиме нездоровится. У ног Серафимы, на скамеечке, рядом с чемоданчиком, сидит Сергей Павлович Голубков, петербургского вида молодой человек, в черном пальто и в перчатках.
Монахи (поют таинственно). ... Святителю отче Николае, моли Бога о нас...
Голубков (прислушавшись). Вы слышите, Серафима Владимировна? Поют... У них внизу подземелье... пещеры, как в Киеве. Вы бывали когда-нибудь в Киеве, Серафима Владимировна?
Серафима. Нет. Что? В Киеве? Нет.
Голубков. Как странно. Временами мне начинает казаться, что я вижу сон. Бежим мы с вами, Серафима Владимировна, по весям и городам... Попали в церковь. Я, сидя на чемодане, заскучал по Петербургу. Вдруг вспомнилась так отчетливо моя лампа на Караванной, книги...
Серафима (шепотом). Зачем же вы бежали, Сергей Павлович? Нужно было остаться.
Голубков. О нет! Это бесповоротно, и пусть будет, что будет. И потом, вы уже знаете, что скрашивает мой путь... С тех пор, как мы встретились в коридоре вагона, под фонарем, прошло ведь, в сущности, немного времени... один месяц скитаний, а между тем мне кажется, что я знаю вас уже давно. Мне чудится коридор теней, освященных вашими глазами. И когда они со мной, я не чувствую тяжести. Мысль о вас я легко несу через октябрьскую мглу. Пусть нам светит фонарь в теплушке. Я донесу вас в Крым и сдам вашему мужу. (Помолчав.) А вы будете рады, Серафима Владимировна? Когда увидите его? Молчите? Ну, тогда я вам скажу. Я успокоюсь за вас, но в то же время буду страдать.
Серафима. Почему?
Голубков. Мне станет скучно без вас. Мне иногда мучительно хочется представить себе, каков он. Что это за человек. Скажите, он умен? Он смел? Быть может, добр, красив?
Серафима. Вы же видели его карточку. Он очень богат.
Голубков. И больше никаких слов для него у вас нет? О... печально. Но а зачем же вы связали с ним свою жизнь?
Серафима. Я петербургская женщина. Вышла, ну и вышла.
Голубков. Ну что ж, я думаю, что завтра все разъяснится. Вот близок Крым, я привезу вас и сдам ему.
Серафима молча кладет руку на плечо Голубкову.
(Погладив руку.) Позвольте, да у вас жар!
Серафима. Нет, пустяки.
Голубков. Как пустяки! Жар, ей-богу. Этого еще не хватало!
Серафима. Вздор, Сергей Павлович! Пройдет...
Далекий, мягкий пушечный удар. Все прислушались. Барабанчикова шевельнулась и простонала.
(Вставая.) Послушайте, мадам. Вам нельзя оставаться без помощи. Я или мой спутник проберемся в поселок, там, наверно, есть акушерка.
Барабанчикова. Нет!
Голубков. Я сбегаю.
Барабанчикова молча схватывает его за полу пальто.
Серафима. Почему вы не хотите, голубушка?
Барабанчикова (капризно). Не надо!
Серафима и Голубков в недоумении.
Махров (интимно, Голубкову). Загадочная, загадочная и весьма загадочная особа...
Голубков (шепотом). Вы думаете, что...
Махров (уклончиво). Ничего я не думаю, а так... лихолетье, сударь. Мало ли кого не встретишь на своем пути. Лежит дама, а кто ее положил? Для чего?
Пение под землей смолкает.
Паисий (появляется бесшумно, череп, испуган). Отец игумен спрашивает, документы в порядке ли у вас, господа честные? (Задувает все свечи, кроме одной.)
Серафима, Голубков и Махров тревожно роются в карманах, достают документы. Барабанчикова высовывает руку из-под попоны и выкладывает на нее паспорт. Слышны шаги, бряцанье шпор.
Баев (входит, в коротком полушубке, забрызган грязью, возбужден). А, чтобы их черт задавил этих монахов. У, гнездо! Ты, святой папаша, где винтовая лестница на колокольню?
Паисий. Здесь, здесь, здесь...
Баев (второму буденовцу.) Посмотри.
Второй буденовец с фонарем исчезает в железной двери.
(Паисию.) Был огонь на колокольне?
Паисий. Что вы, что вы, какой огонь!
Баев. Огонь мерцал. Ему, ежели я что-нибудь на колокольне обнаружу, я вас всех до единого и с вашим седьмым шайтаном вместе к стенке поставлю. Шпионы! Сукины дети!.. Фонарями махали генералу Чарноте?
Паисий. Господи, что вы!
Баев зажигает карманный электрический фонарь, и в снопе света вспыхивает группа — Серафима, Голубков, Махров.
Баев. Это кто такое? Ты, папа римский, брехал, что в монастыре ни одной души посторонней нету? Ну, будет сейчас у вас расстрел!
Паисий. Что вы!! Беженцы они из поселка. Беженцы... Прибежали!
Серафима. Товарищ, нас всех застиг обстрел в поселке. Ну, мы бросились в монастырь. Куда же нам деваться? (Указывая на Барабанчикову.) Вот женщина, у нее роды начинаются.
Паисий (сатанеет от ужаса, держится за ручку двери, каждую минуту готовый улизнуть. Бормочет). Господи, Господи, только это пронеси. Святый и славный великомученик Димитрий мироточец, твою же память празднуем сегодня.
Баев (передавая фонарик первому буденовцу). Свети! (Берет паспорт Барабанчиковой, читает.) Барабанчикова... замужняя... Где муж?
Барабанчикова громко и жалобно простонала.
Нашла место-время рожать! (Швыряет паспорт и обращается к Махрову.) Документ!
Махров. Вот документики. Я химик из Мариуполя.
Баев. Химик! Химики-ботаники!.. А как ты во фронтовой полосе, ботаник, оказался? Видно, скучно с добровольцем в Мариуполе?
Махров. Я продукты ездил покупать, огурчики...
Баев. Огурчики?..
На железной лестнице загрохотали шаги. Второй буденовец вбегает.
Что? Что?
Второй буденовец (тревожно). Товарищ Баев! Товарищ Баев! (Что-то шепчет Баеву на ухо.)
Баев. Да что ты врешь! Скудова?
Второй буденовец. Верно говорю... Главное, темно, товарищ командир...
Баев. Ну, ладно, ладно. Марш!..
Оба буденовца исчезают.
(Швыряет документы и начинает выходить. Проходя мимо Паисия, говорит тому.) Монахи, стало быть, не вмешиваются в гражданскую войну?
Паисий. Нет, нет...
Баев. Только молитесь? За кого же вы молитесь, сердце твое и печень? За Черного барона или за Советскую власть? А? Ну, ладно, до скорого свидания, химики. У, гнида безбородая! (Исчезает, погрозив всем на прощание револьвером.)
За окном глухая команда, топот, и все смолкает, как бы ничего и не было. Паисий часто и жадно крестится, зажигает свечи и исчезает.
Махров. Расточились... В форме... ишь ты, Недаром сказано: и даст им начертание на руцех или на челах их... Звезда-то пятиконечная...
Голубков. Что такое случилось здесь? (Шепотом Серафиме.) Здесь уже должны быть белые... Местность в их руках. (Громко.) Бой... отчего все это произошло? Отчего?
Барабанчикова (внезапно). Оттого это произошло, что генерал Крапчиков — задница, а не генерал!
Крупная пауза.
(Серафиме.) Пардончик, мадам.
Голубков (машинально). Ну?..
Барабанчикова. Ну что «ну»? Ему прислали депешу, что конница появилась, а он, язви его душу, в преферанс сел играть.
Голубков. Ну?
Барабанчикова. Шесть без козырей объявил.
Махров. Ого-го-го, до чего интересная особа!
Голубков (насторожившись). Простите, вы не коммунистка?
Барабанчикова. Да ну вас!
Голубков. Простите, вы, по-видимому, в курсе дела. У меня были сведения, что здесь в Курчулане Штаб Генерала Чарноты стоял?
Барабанчикова. В Курчулане? Вон у тебя какие подробные сведения!
Серафима. Сергей Павлович!
Голубков. Нет, просто интересно узнать, что происходит...
Барабанчикова. Ну, был Чарнота! Как ему не быть! Был и весь вышел.
Голубков. А куда же он отправился?
Барабанчикова. В болото.
Махров. А откуда у вас столько сведения, дама?
Барабанчикова. Очень уж ты, архипастырь, любопытен.
Махров. Почему вы меня именуете архипастырем?!
Барабанчикова. Ну, ладно, ладно, нечего!
Паисий вбегает, подкрадывается к окну, затем гасит все свечи, кроме одной.
Голубков. Что еще?
Паисий. Ох, сударь! И сами не знаем, кого нам еще Господь посылает и будем ли мы живы к ночи. (Проваливается сквозь землю.)
Слышен глухой, многокопытный топот.
Махров. Пожаловал кто-то. (Исподтишка крестится.)
На окне вспыхивает и танцует пламя.
Серафима. Пожар?
Голубков (всматриваясь). Нет, это факелы! (Прижимается к окну, глядит, потом оборачивается, глаза у него ошалевшие.) Ничего не понимаю. Серафима Владимировна, белые войска. Клянусь Богом, белые! Офицеры в погонах! (Вскрикивает.) Свершилось! Поймите, Серафима Владимировна, — белые!! Мы перешли фронт!
Барабанчикова (садится, закутанная в попону, говорит кисло). Ты, интеллигент! Заткнись мгновенно! Здесь не Петербург, а Таврия, коварная страна. «Погоны... погоны...» [Если на тебя погоны нацепить, это еще не значит, что ты стал белый. А ежели я себе красную звезду на голову надену, ты уж будешь передо мной плясать, Интернационал напевать?] А если отряд переодетый, тогда что?
Вдруг мягко ударил колокол, как басовая струна.
Ну, зазвонили. Засыпались монахи-идиоты! (Голубкову.) Какие штаны?
Голубков. Красные! А вон еще въехали... у тех синие с красными боками.
Барабанчикова. «Въехали, с боками...» Черт тебя возьми. С лампасами, может быть?
Слышна протяжная картавая команда де Бризара: «...первый эскадрон... слезай...» Шум. Барабанчикова, прислушавшись, меняется в лице.
Что такое? Да быть не может!.. (Голубкову.) Кричи «ура», кричи, говорю тебе! Смело кричи! (Сбрасывает с себя попону и тряпье и вскакивает в виде Чарноты. Он в черкеске, со смятыми серебряными генеральскими погонами. Револьвер засовывает в карман, подбегает к окну, свистит в свисток, кричит.) Смирно! Здравствуйте, гусары, здравствуйте, донцы! Полковник Бризар, ко мне!
Серафима, Голубков и Махров застывают в неподвижности. Дверь открывается, и первой вбегает Люська. Она в косынке сестры милосердия, в кожаной куртке и в высоких сапогах со шпорами.
Люська. Гриша!.. Гри-Гри!.. (Бросается на шею Чарноте.) Не может быть! Не верю глазам!
Вбегает де Бризар в коротком полушубке и красных чакчирах, за ним ротмистр и Крапилин с факелом.
Глядите, господа! Живой! Спасся! (Подбегает к окну, кричит.) Полки! Слушайте! Генерала Чарноту отбили у красных!
Де Бризар. Ваше превосходительство! Гриша! (Целуется с Чарнотой.)
Люська. Мы по тебе панихиду отслужили. Как ты спасся?
Чарнота. Числил себя в гробу и смерть видел близко, как твою косынку. Сели к Курчулане в карты играть с Крапчиковым, шесть без козырей... Слышу пулеметы. Буденный свалился с небес! Весь штаб перебили, я отстрелялся, вскочил в окно и огородами к учителю Барабанчикову. Давай, говорю, учитель, документы! А он, сукин сын, до того передрейфил, что я сюда приползаю под покровом темноты... глядь, бабьи документы сунул, женины! Мадам Барабанчикова... и удостоверение — беременная! А у монахов обыск в кельях идет. Говорю — переодеваться некогда! Кладите меня, как есть, в церкви. Лежу, рожаю... Слышу, шпорами — шлеп, шлеп...
Люська. Кто?!
Чарнота. Баев, командир буденовского полка.
Люська. Ах...
Чарнота. Думаю, куда же ты, Баев, товарищ, шлепаешь? Ведь смерть твоя лежит под попоной! Бери, думаю, меня скорее за плечико, открывай попону! Будут тебя, командир, хоронить с музыкой... И не тронул попоны!
Люська. А!! (Визжит.)
Чарнота. Фу... (Голубкову.) Смотришь, петербургский житель? Никогда не видел, как кавалерийские генералы рожают? Ну, больше и не увидишь!
Де Бризар. Орден мадам Барабанчиковой!
Чарнота. А мне кубаночку и шашку!
Ротмистр. Пожалуйста, ваше превосходительство. (Подает Чарноте свой ятаган.)
Чарнота. Спасибо, ротмистр!
Снимает с головы Крапилина шапку-кубанку, надевает ее и выходит, за ним устремляется Люська и ротмистр.
Здравствуй, племя казачье! Здорово, станичники!!
Покатился вал, рев — в эскадронах и сотнях закричали «ура».
Де Бризар (Крапилину). А ну, освети их! Эти откуда? Ну, не будь я краповый черт, если я на радостях кого-нибудь в монастыре не повешу. Я-то уж попону приподниму! (Махрову.) Ты, социалист! Видно, красные тебя второпях забыли. Ну, у тебя и документа спрашивать не нужно, твои волосы — твой документ! Крапилин!
Паисий (вырастает). Что вы. Это их высокопреосвященство. Высокопреосвященнейший Африкан!
Де Бризар. Что ты, сатана чернохвостая, несешь? Свету больше, Крапилин! Что такое?.. Ваше высокопреосвященство, как вы сюда попали?..
Африкан. В Курчулан ездил, благословлять Донской корпус, и меня нечестивые пленили во время набега. Спасибо игумну, снабдил документиками.
Де Бризар. Прошу извинения... А эти кто?
Африкан. Не знаю, полковник. Бог их ведает!
Де Бризар (Серафиме). Женщина, документ!
Голубков. Это...
Серафима. Я — жена товарища министра в правительстве генерала Врангеля. Меня зовут Серафима Владимировна Корзухина. Я застряла в Петербурге, а мой муж уже в Крыму. Теперь я бегу к нему. Вот фальшивые документы, а вот мой настоящий паспорт. (Подает бумаги.)
Де Бризар. Черт! Mille excuses, madame!..1 (Голубкову.) А вы, гусеница в штатском! Документ! Впрочем, я не удивлюсь, если вы окажетесь обер-прокурором святейшего синода!
Голубков. Я не гусеница, простите. И отнюдь не обер-прокурор. Я сын знаменитого идеалиста Голубкова. А сам я — приват-доцент при кафедре философии. Бегу из Петербурга к белым, потому что там жить невозможно, и вот сопровождаю Серафиму Владимировну.
Де Бризар. Очень приятно... Ноев ковчег!
Кованый люк в полу открывается, и из него подымается первым дряхлый игумен, а за ним вытекает хор монахов со свечами.
Игумен (Африкану). Ваше высокопреосвященство! (Монахам.) Братие! Сподобились мы в один день принять две радости. О, день осиянный! Возвращение христолюбивого воинства видеть и высокопреосвященного владыку от рук нечестивых социалов спасти и сохранить.
Ему подают жезл и мантию со скрижалями. Африкан взволнован, подчиняется, и монахи облекают его в мантию.
Игумен. Владыка, прими вновь жезл сей! Вспомни, владыко, боговдохновенные книги: O, praesul! Attrahe peccantes, rege justos, punge vagantes...2 (Бормочет.) Прими жезл сей, им же утверждай паству, да правиши, яко и слово имаши отдать за ю нашему Богу во дни суда!
Монахи (поют хрустальными тенорами). Тон дэспо́тин кэ архиереа!3
Африкан. Воззори с небес, Боже, и виждь и посети виноград сей, его же насади десница твоя...
Монахи (поют). Ис полла́ э́ти дэ́спота!..4
Чарнота вырос в дверях, за ним Люська и Крапилин с факелом.
Чарнота (потрясен). Что вы, отцы святые, белены объелись, что ли?! Тьфу, черт! (Растерянно крестится.) Святые чернецы, вы не ко времени эту церемонию затеяли! Ну-ка хор, того...
Африкан. Братие! Выйдите!
Монахи начинают уходить в землю и исчезают.
Чарнота (Африкану). Красные сейчас будут здесь.
Африкан. Как, опять?!
Игумен. Что вы! Не допустит Господь всемогущий вторичного надругательства над святым местом.
Африкан. Ваше превосходительство, всепокорнейше прошу поставить меня в известность.
Чарнота. Что ж. Извольте. Буденный режет у нас сейчас тыл. От Крыма нас отрезает.
Африкан, Голубков. От Крыма?
Чарнота. Карту мне!
Де Бризар (Крапилину). Свети!
Чарнота (тоскует над картой). Ах, Крапчиков, Крапчиков, беспросветный ты генерал! И где же ты теперь сам, Крапчиков, чтоб ты мог полюбоваться на свою работу, на побитую сводную дивизию, на порезанный штаб!
Де Бризар. Из Курчулана сообщали, что его самого убили...
Игумен. Царствие небесное. В селениях горних...
Чарнота. И чтоб его в этих селениях черти в преферанс обыграли!
Люська. Ах, мать его Крапчикова, мать! Мы что же, в мешке сидим?
Чарнота. В мешке, Люси! (Внезапно впадает в ярость.) Прекратить мне этот звон. По станичникам звоните, Буденного на меня приманиваете! Так я уж видел его один раз!
Паисий проваливается сквозь землю, и колокол смолкает.
(В тоске над картой.) В Курчулане щель искал?
Де Бризар. Заперто!
Чарнота. Амур-могила, белый гроб! (Отзывая де Бризара в сторону, шепчет.) Постой. Вот что... Стой... Нет... Стой... на Алманайке брод есть?
Де Бризар (по карте). Есть.
Чарнота. Стой, понял! Возьмешь, стало быть, свой полк, пойдешь с ним на Алманайку. Шумно пойдешь, с песнями, а на Алманайке еще больше зашумишь из пулеметов! И сейчас же вернешься на Бабий Гай и переправишься хоть по гло́тку.
Де Бризар. Понял, ваше превосходительство!
Чарнота (шепчет). Я с Запорожским и с донцами подамся в молоканские хутора и хоть позже тебя, я выйду на Арбатскую Стрелу. Там соединимся.
Де Бризар. Понятно, ваше превосходительство. (Кричит в окно.) Гусарскому садиться! Песенников вперед!
За сценой слышен шум. глухие команды.
Игумен. Что же это? Белое войско покидает нас?
Чарнота. Покидает, святой отец!
Игумен. Господи Иисусе!
Африкан. Вы в Крым идете?
Чарнота. Слух такой, ваше преосвященство, что вся армия в Крым идет. К Хлудову под крыло!
Африкан. Как же это такое? А? Что стряслось такое?
Чарнота. Неустоечка вышла...
Люська. Призрак ходит в Курчулане, призрак ходит по тылам!
Чарнота. Корпус идет за мной по пятам... Ловит! Драпать надо, ваше высокопреосвященство! А то ароматнейший случай получится, как Буденный нас к морю придушит!
Африкан. Значит, я с вами должен ехать?
Чарнота. Да иначе не выгребетесь!
Африкан (растерянно). Где мой полушубок?
Паисий подбегает, растерянно хлопочет, помогает Африкану снять мантию и надеть полушубок.
Игумен. А как же братия, ваше высокопреосвященства? Монастырь?
Африкан. Всеблагий Господь да будет им защитником и покровителем. Где двуколка? (Исчезает.)
Де Бризар (подавая Чарноте фляжку). На дорогу.
Чарнота. Мерси! (Пьет.)
Голубков (очнувшись). Что такое? А? (Чарноте.) Позвольте... Красные опять занимают местность?
Чарнота (Голубкову). А вы кто такой?
Голубков. Я приват-доцент Голубков, из Петербурга. Мы в Крым бежим. И вот попали в такое положение.
Чарнота. Да, положение... Красные занимают местность надолго.
Голубков. Серафима Владимировна, вы слышите?
Серафима (в игуменском кресле, глухо). Что? Да, слышу. (Лицо ее розовеет, на щеках пятна, по-видимому, ей очень нездоровится.)
Люська (де Бризару). Маркиз, дайте мне хлебнуть.
Де Бризар. Ради Бога! (Подает фляжку.)
Голубков. Серафима Владимировна, что с вами? У вас жар? (Отчаянно.) Серафима Владимировна, возьмите себя в руки хоть на минутку. Послушайте, они уезжают.
Серафима. Ну что ж... Ах, да...
Голубков. Этого еще недоставало!
Люська (подходит к Серафиме). Вы — Корзухина? Позвольте познакомиться. Люси Корсакова. (Указывая на Чарноту.) Мой муж. (Расцветает от коньяку.)
Серафима. Мне очень приятно.
Люська. Если вы не хотите попасть в руки красным, я советую вам сейчас же ехать с нами. Драпаем в Крым!
Голубков. Серафима Владимировна, послушайте Меня. Надо ехать, как говорит... (Люське.) Позвольте представиться — Сергей Голубков.
Люська. Очень рада. Корсакова. (Серафиме.) Э! Да у вас жар!
Голубков. Серафима Владимировна, действительно, надо же как можно скорее решить вопрос. (Чарноте.) Господин генерал! Прошу вас, возьмите нас с собою. По-видимому, Серафима Владимировна заболела. А с вами есть лазарет?
Чарнота. Вы в университете учились?
Голубков. Да.
Чарнота. Производите впечатление совершенно необразованного человека. Ну, а если вам пуля в голову попадет на Бабьем Гае? Лазарет вам поможет, да? Интеллигенция! Спит и во сне лазареты видит. (Де Бризару.) Полковник. Пора!
Де Бризар. Слушаю. Ваше превосходительство, разрешите, я даму возьму с собою!
Люська. Ну, куда на Алманайку, подстрелят, вот и вся сласть! Уж лучше с Запорожским. Я за ней ухаживать буду. Жаль бабу. Достанется красным!
Де Бризар. Я тоже могу ухаживать.
Чарнота. Брось, граф.
Де Бризар (Серафиме). Я не понимаю ваших колебаний, chère madame. Позвольте представиться, командир гусарского полка, маркиз де Бризар. По-видимому, вы не отдаете себе отчета в том, что происходит. Сейчас красные захватят монастырь и спустят шку... пардон, спустят кожу с вас, мадам, вместе с монахами.
Игумен. Владычица, заступись! (В землю.) Братие, молитесь!
Монахи (в утробе земли). Святителю отче Николае, моли Бога о нас!
Серафима (глухо). Благодарю вас, господа. Не беспокойтесь. А знаете что, Сергей Павлович, я, кажется, здесь останусь, в монастыре, прилягу.
Голубков (в ужасе). Что вы, Серафима Владимировна, что вы говорите! Что мне делать, господа?
Серафима. А вы одни поезжайте.
Голубков. Нет, это немыслимо.
Де Бризар (глянув на браслет-часы, в окно). Полк, шагом... (Пауза.) Отставить! (Голубкову.) Ваша дама заболела. (Серафиме.) Позвольте представиться — де Бризар. Поймите, сударыня... Впрочем, я говорить не мастер. Крапилин, ты красноречив, уговори даму!
Крапилин. Так точно, ехать надо!!
Де Бризар (в окно). Полк! Шагом марш...
За окном тронулся и запел гусарский полк: «Ты лети, лети, сокол!..»
Стой! Отставить! Крапилин, ты красноречив, уговори даму!
Крапилин. Так точно, ехать надо!!
Де Бризар. Ну, как угодно, я еду! (В окно.) Марш. (Исчезает.)
За окном пошел полк и запел: «Ты лети, лети, сокол, высоко и далеко!»
Голубков. Серафима Владимировна, поднимайтесь, поднимайтесь. Опомнитесь, Крым, муж...
Серафима. Да, муж... я пить хочу... и в Петербург.
Голубков. Что, что это такое?
Люська (победоносно). Это сыпняк! Вот что. Ну нет, мне человека жалко. Генерал, вели-ка ее брать.
Чарнота (взглянув на часы на руке. В окно). Донской пошел!
За окном забренчал и пошел донской полк: «Зеленеет степь родная, колосятся волны нив!..»
(Крапилину.) Снимай бурку, возьмешь в обозе шинель.
Крапилин (передает факел Паисию, снимает бурку). Слушаю, ваше превосходительство!
Чарнота. Закутывай, выноси!
Крапилин и Голубков закутывают Серафиму в бурку.
Голубков (Люське). Бога ради, позаботьтесь о ней!
Люська. Натурально. Неси!
Крапилин и Голубков уносят Серафиму, за ними бросается Паисий с факелом и Люська. Все исчезают.
Игумен (простирая руки крестом). Белый генерал, неужели же ты не отстоишь монастырь, давший тебе приют и спасение!
Чарнота. Что ты, папаша, меня расстраиваешь? Колоколам языки подвяжи!! Садись в подземелье! Прощай! (Исчез.)
За окном летит полк. Поет: «Три деревни, два села...»
Паисий (появился без факела, черен, испуган). Отец игумен, а отец игумен, что же делать нам, а? Ведь красные прискачут сейчас! А мы белым звонили? Что же нам, венец мученический принимать?
Игумен (в тоске.) Поди, Паисий, поди на колокольню, выглянь, может, что видно...
Паисий, схватив свечку, проваливается в железную дверь. Ветер доносит обрывки песен: «И высоко, и далеко...»
Монахи (поют в подземелье). Святителю отче Николае...
Игумен. Паисий, что?
Паисий (откуда-то с неба). Темно, отец игумен, не видать ничего, темно...
Игумен (тоскует перед иконой). O, praesul! Attrahe peccantes, rege justos... Ах, пастырь, пастырь, недостойный, покинувший овцы своя!
Монастырь угасает, расплывается во тьме, и сон первый кончается...
Конец первого действия.
Примечания
1. Тысяча извинений, мадам! (Франц.)
2. О, предстоятель! Привлеки грешных, правь праведными, укрепи колеблющихся... (Лат.)
3. Τον δεσπότην χαι Αρχιερέα! — Господина и архиерея! (Греч.)
4. Ειζ κολλά ετη δέσποτα!.. Многая лета, Владыко!.. (Греч.)
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |