Прошло два месяца. Начало марта. Кабинет кутаисского военного генерал-губернатора. Губернатор сидит за письменным столом и читает «Новое время» И, судя по всему, прочитанным недоволен.
Адъютант (входит). Телеграмма, ваше превосходительство.
Губернатор. Нуте-с...
Адъютант (читает). «Кутаисскому военному Губернатору. Секретно. Доношу о небывало беспокойном поведении рабочих на заводе Ротшильда. Подпись: полицмейстер города Батума».
Губернатор. Пожалуйста!.. Опять!.. Ах да... Ведь это на другом заводе тогда было? У меня все путается в голове из-за этих батумских сюрпризов.
Адъютант. Тогда было на манташевском.
Губернатор. Безобразие!.. (Перечитывает телеграмму.) И притом такая манера телеграфировать! Вот я, например, сижу перед вами, вообразите — Соломон Мудрый, ничего не разберу! Что это значит — «беспокойное поведение»?.. Беспокойное поведение может принимать различные формы, что подтвердит вам любой врач. Можно, например, вскрикивать и заламывать руки. Но если, предположим, я вас укушу или, скажем, начну бить стекла в кабинете, то это будет уже совсем другой вид беспокойного поведения. Как вы полагаете?
Адъютант. Я полагаю, ваше превосходительство, что они хотят устроить забастовку.
Губернатор. Безобразие! Тогда так и надо телеграфировать: они хотят... и... это... устроить... эту... А то он своими телеграммами только сеет во мне тревогу Он нервирует. И что случилось с Батумом? Было очаровательное место, тихое, безопасное, а теперь черт знает что там началось! «Небывало беспокойное»... Темно, воля ваша, темно. Пишет вот вроде этого журналиста (подчёркивает ногтем место в газете): «время, которое мы переживаем, исполнено глубочайшего смысла». И все! Спрашивается, какого смысла? Что это за смысл? (Смотрит на стенную карту.) Прямо на карту не могу смотреть... Как увижу «Батум», так и хочется, простите за выражение, плюнуть! Нервы напряжены ну буквально как струны.
Адъютант. Что прикажете ответить полицмейстеру, ваше превосходительство?
Губернатор. Прежде всего, чтобы он телеграфировал внятно. Внятно-с.
Адъютант. Подробности?
Губернатор. Ну да... э... нет, нет! Только, ради бога, без этого слова! Я его хорошо знаю: он накатает мне страниц семь самых омерзительных подробностей. А просто — внятно. Что там и как.
Адъютант. Слушаю. (Выходит.)
Губернатор (над газетой). Но какого смысла? Вот в чем вопрос и штука!
Адъютант (входит). Телеграмма, ваше превосходительство.
Губернатор. Пожалуйста.
Адъютант (читает). «Ваншейдт уволил на Ротшильде триста семьдесят пять человек. Подпись: полицмейстер города Батума».
Губернатор. Сколько?
Адъютант. Триста семьдесят пять.
Губернатор. Гм... И опять — не угодно ли? Уволил! Почему уволил? Зачем? Ведь он целую, так сказать, роту уволил. Позвольте, этот Вайнштейн... это... э... управляющий?
Адъютант. Так точно, Ваншейдт.
Губернатор. Это безразлично. А важна опять-таки причина увольнения и смысл его. Смысл! Запросить.
Адъютант. Слушаю. (Выходит и через короткое время возвращается.) Срочные, ваше превосходительство.
Губернатор. Да, да. Содержание.
Адъютант (читает). «Вследствие падения спроса на керосин жестянках на заводе Ротшильда Вайнштейном уволено триста девяносто человек. Подпись: корпуса жандармов ротмистр Бобровский.
Губернатор. По крайней мере ясная телеграмма. Но, позвольте, тут уж кто-то другой, какой-то Вайнштейн?
Адъютант. Это тот же самый, просто в одной из телеграмм ошибка.
Губернатор. Но в какой из телеграмм?
Адъютант. Затрудняюсь сказать, ваше превосходительство.
Губернатор. Ну, конечно, это все равно. А важно вот что... гм... «Падения»... Полицмейстер телеграфирует — триста семьдесят пять человек, а ротмистр — уже триста девяносто... Впрочем, и это не важно, а важно... э... Вторую телеграмму, пожалуйста.
Адъютант (читает). «На Сидеридисе неспокойно. Умоляю обратить внимание. Подпись: Сидеридис».
Губернатор. Так прежде всего — кто этот, как его?
Адъютант. Сидеридис, ваше превосходительство.
Губернатор. Ах да, завод.
Адъютант. Так точно, керосин.
Губернатор. И обратите внимание на стиль: «Сидеридис, на Сидеридисе»... И опять это противное слово «неспокойно». Что это за пошлую манеру они взяли так телеграфировать! Не всякая краткость хороша. «Умоляю!» Вместо того, чтобы умолять, он бы лучше толком сообщил, что там такое. Запросить объяснения.
Адъютант. А на телеграмму Бобровского?
Губернатор. А что же на телеграмму Бобровского? Что-с? «Падения»! Что же я тут-то могу поделать? Не закупать же мне у него керосин! Законы экономики и... э... к сведению.
Адъютант. Слушаю. (Выходит и вскоре возвращается.) Помощник начальника жандармского управления полковник Трейниц.
Губернатор. Да-да-да, пожалуйста. (Входящему Трейницу.) Очень рад вас видеть, Владимир Эдуардович...
Трейниц. Здравия желаю, ваше превосходительство.
Губернатор. Прошу садиться, полковник. Я пригласил вас специально, чтобы серьезно побеседовать насчет Батума. В течение самого короткого времени этот прелестнейший, можно сказать, уголок земного шара превратился черт знает во что!
Трейниц. Да, в Батуме нехорошо.
Губернатор. Ну, вот видите! Сегодня меня буквально завалили телеграммами, одна неприятнее другой. Вдруг начал вопить этот... э... Сидеридис. Это какое-то непрерывное напряжение. Я уже говорил, нервы как струны. Вибрация... Нужно уяснить причины батумских явлений. Ведь они имеют какой-нибудь корень.
Трейниц. Как же. Мне лично корни батумских явлений уже ясны.
Губернатор. Ну, вот видите, как хорошо. Так в чем же суть?
Трейниц. По моим сведениям, в Батуме сейчас работает целая группа агитаторов во главе с Пастырем.
Губернатор. Пастырем? Это еще кто? Пастырь...
Трейниц. Это — некий Иосиф Джугашвили.
Губернатор. Джугашвили?.. Кто же он такой?
Трейниц. Года три тому назад его, ваше превосходительство, исключили из тифлисской семинарии за неблагонадежность. После этого он в течение некоторого времени работал в Тифлисе же, в обсерватории. Очень скоро сказались первые плоды его деятельности, в том числе организация социал-демократического кружка на заводе Карапетова, забастовки на конке и в железнодорожных мастерских и, наконец, прошлогодняя первомайская демонстрация. Впрочем, всего не перечислишь.
Губернатор. Я не могу понять, простите, как же тифлисский... этот... розыск не ликвидировал этого музыканта сразу?
Трейниц. Почему — музыканта, ваше превосходительство?
Губернатор. Вы сказали — служил в консерватории?
Трейниц. В обсерватории.
Губернатор. Да, да, но это безразлично. А как же они так?.. Э... не обезвредили?..
Трейниц. Они потеряли его, ваше превосходительство.
Губернатор. Ай-яй-яй! Да как же так? Ведь они должны же были...
Трейниц. Ну, формально они сделали что полагается. В том числе бесплодный обыск. Они отнеслись неряшливо к этому лицу, плохо взяли его в проследку, и он ушел в подполье.
Губернатор. Ай-яй-яй!
Трейниц. Да вот, не угодно ли? На мою телеграмму о приметах они отвечают буквально. (Вынимает из портфеля листок, читает.) «Джугашвили. Телосложение среднее. Голова обыкновенная. Голос баритональный. На левом ухе родинка». Все.
Губернатор. Ну скажите! У меня тоже обыкновенная голова. Да, позвольте! Ведь у меня тоже родинка на левом ухе! Ну да! (Подходит к зеркалу.) Положительно это я!
Трейниц. Ну, не совсем так, ваше превосходительство. Дальше телеграфирую: «Сообщите впечатление, которое производит его наружность». Ответ: «Наружность упомянутого лица никакого впечатления не производит».
Губернатор. Действительно, это... э... Я не понимаю, что нужно для того, чтобы, ну, скажем, я произвел на них впечатление. Неужели же нужно, чтобы у меня из ноздрей хлестало пламя? Но, однако, придется заняться этим... э... семинаристом серьезно.
Трейниц. Он уже теперь не семинарист. Он, ваше превосходительство, член Тифлисского комитета РСДРП.
Губернатор. Виноват.
Трейниц. Российской социал-демократической рабочей партии.
Губернатор. Так это, стало быть, э... важное лицо?
Трейниц. Да, это очень опасный человек. Предупреждаю вас, ваше превосходительство, что движение в Батуме теперь пойдет на подъем.
Губернатор. Что же вы намерены предпринять?
Трейниц. В два двадцать пять я уезжаю в Батум.
Губернатор. Очень, очень хорошо. Желаю вам полного успеха.
Трейниц. Честь имею кланяться, ваше превосходительство. (Выходит.)
Губернатор подходит к зеркалу, рассматривает ухо. Скрипнула дверь.
Губернатор (вздрогнув). Телеграмма?
Адъютант. Никак нет, ваше превосходительство. К вам господин Ваншейдт.
Губернатор. Тот самый? Сам приехал? Что такое? Пожалуйста.
Адъютант (в дверь). Прошу вас. (Пропускает входящего и скрывается.)
В руках у вошедшего измятый котелок. Вошедший в пальто.
Ваншейдт. Ваше превосходительство. (Кланяется.)
Губернатор. Прошу садиться. Вы из Батума?
Ваншейдт. Из Батума.
Губернатор. Вы... э... управляющий ротшильдовским заводом? Э... этого... черноморско-каспийского?
Ваншейдт. Управляющий.
Губернатор. Да, простите: как, собственно, точно ваша фамилия? Вайнштейн? Или Вайншедт?
Ваншейдт. Ваншейдт, ваше превосходительство.
Губернатор. Тэ дэ?
Ваншейдт. Дэ тэ.
Губернатор. Ну, вот видите... это уже совсем по-новому! Но что же вы так официально... э... в верхней одежде? Не угодно ли вам снять пальто?
Ваншейдт. У меня, ваше превосходительство, рукав в пиджаке с корнем вырван. Я ведь прямо с завода, на квартиру даже не заезжал, кинулся в поезд и к вам. (Идет к вешалке в углу, снимает пальто, вешает его, кладет на полочку котелок.)
Губернатор. Так что же случилось? На вас лица нет.
Ваншейдт. Ваше превосходительство, ужас! Что у нас на заводе творится, это прямо нельзя описать! Пришлось уволить триста восемьдесят девять человек.
Губернатор. Триста восемьдесят девять? Большое количество! Я полагаю, что это вследствие падения спроса?
Ваншейдт (удивленный проницательностью Губернатора). Вы угадали, ваше превосходительство. И они после этого устроили настоящий ад!
Губернатор. Чего же они хотят?
Ваншейдт. Они, конечно, хотят, чтобы их обратно приняли.
Губернатор. Так, так...
Ваншейдт. Но этого мало. Они также требования выставили...
Губернатор. Агитаторы, конечно, работали?
Ваншейдт. Тучи агитаторов, нельзя себе представить, что там делается!
Губернатор. Вы пробовали повлиять на них?
Ваншейдт. Пробовал, ваше превосходительство.
Губернатор. И что же?
Ваншейдт. Они меня кровопийцей назвали.
Губернатор. И что же вы?
Ваншейдт. Не на дуэль же мне их вызывать, ваше превосходительство. Я еле из конторы выскочил. Ведь они меня уж за пиджак хватали.
Губернатор. Что такое! Это чудовищно... Вы в список этих уволенных, я надеюсь, поместили самых беспокойных?
Ваншейдт. Само собою разумеется. Я захватил список с собой. (Роется в карманах, вытаскивает листок.) Ну, уж это прямо чудеса! Как же это так?.. Извольте поглядеть.
Губернатор. Но позвольте... ведь это прокламация?..
Ваншейдт. Конечно, прокламация!
Губернатор. Какая наглость!
Ваншейдт. А где же список? (Идет к вешалке, шарит в карманах пальто.) Пожалуйста, ваше превосходительство, еще одна.
Губернатор. Но каким же образом... э... это к вам попало?
Ваншейдт. Не знаю. Прошу на завод войска.
Губернатор. Гм... Сколько ж вам нужно войск на завод?
Ваншейдт. Два батальона.
Губернатор. Помилуйте, господин Ванштейн! У вас сколько в Батуме заводов?
Ваншейдт. Восемь керосиновых.
Губернатор. Ну, вот-с! Ведь это, господин Ванштедт... язык арифметики неумолим... потребуется шестнадцать батальонов! А шестнадцать батальонов — это дивизия! И если к ней придать, как это полагается, конный дивизион артиллерии... а госпитали, интендантство!.. Это... э... Я понимаю серьезность вашего положения и, конечно, дам вам стражников.
Ваншейдт. Сколько дадите, ваше превосходительство?
Губернатор. Пять человек.
Ваншейдт. Дайте сорок.
Губернатор. Ну, шесть.
Ваншейдт. Тридцать пять.
Губернатор. Помилуйте, господин Ваншейт... ну, семь.
Ваншейдт. Пятнадцать.
Губернатор. Господин Вайнштейн, это странно, мы как будто торгуемся...
Адъютант (входя). Срочная, ваше превосходительство.
Губернатор. Читайте.
Адъютант (читает). «Кутаисскому военному Губернатору. Копия — жандармское управление, полковнику Трейницу. Секретно. Срочно. Батуме забастовал ротшильдовский завод. Стали все цеха. Полторы тысячи человек. Ожидаю беспорядки. Ротмистр Бобровский».
Губернатор. Что?!
Ваншейдт. Вот, ваше превосходительство!
Губернатор. Сколько времени?
Адъютант. Половина третьего.
Губернатор. Ушел! Телеграфируйте сейчас же на вокзал, чтобы дали паровоз, салон. Я еду в Батум. И... это... ко мне на квартиру, чтобы... это... чемодан!
Адъютант. Слушаю. (Бежит к дверям.)
Ваншейдт. Я с вами, ваше превосходительство.
Губернатор. Что? Ах да, да...
Чья-то рука в самых дверях подает Адъютанту телеграмму.
Адъютант. Срочная.
Губернатор. Ну, ну?
Адъютант (читает). «Панаиота побили на Сидеридисе. Подпись: Сидеридис».
Губернатор (взревел). Что же это такое?! Я вас спрашиваю! Это еще что? Какой Панаиот? Что это значит? Почему побили? Телеграфируйте этому Сидеридису, чтобы он сию минуту перестал телеграфировать мне глупости! Кто это Панаиот?
Ваншейдт. Панаиот, ваше превосходительство, это главный приказчик у Сидеридиса.
Губернатор. Так черт же их... так и телеграфируйте: почему его побили? Шинель мне!
Курьер бросается к вешалке, Ваншейдт — тоже.
Губернатор (всовывая руки в рукава). Зачем побили? Ведь если побили, значит, есть в этом избиении какой-то смысл! Подкладка, цель, смысл!! (Поспешно выходит, за ним бросается Ваншейдт.)
Темно.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |