Картина четвертая

Вечер. Кабинет Дубельта. Дубельт за столом. Дверь приоткрывается, входит жандармский офицер Ракеев.

[Офицер.] Ваше превосходительство! [Меняев] там. (Выходит.)

Через некоторое время дверь открывается и входит Меняев. Пауза. Дубельт пишет, потом поднимает глаза.

Меняев. Здравия желаю, ваше превосходительство!

Дубельт. А, наше вам почтение! Как твое здоровье, любезный?

Меняев. Вашими молитвами, ваше превосходительство.

Дубельт. И в голову мне не впадало даже за тебя молиться! Но здоров? А что же ночью навестил? Давно не видались?

Меняев. Ваше превосходительство, находясь в неустанных заботах...

Дубельт. В заботах твоих его величество не нуждается. Служба твоя — секретное наблюдение, каковое наблюдение ты и должен наилучше выполнять. И говори не столь витиевато, ты не [в университете лекцию читаешь.]

Меняев. Слушаю. В секретном наблюдении за камер-юнкером Пушкиным...

Дубельт. Погоди, любезный. (Звонит.)

Сейчас же показывается жандармский офицер Ракеев.

Пушкина дело.

Офицер. Готово, ваше превосходительство. (Подает Дубельту папку на стол и скрывается.)

Дубельт. Продолжай, любезнейший.

Меняев. Проник дважды я в самое квартиру камер-юнкера Пушкина.

Дубельт. Ишь, ловкач! По шее тебе не накостыляли?

Меняев. Миловал бог.

Дубельт. Как камердинера его зовут? Фрол, что ли?

Меняев. Никита.

Дубельт. Ротозей Никита! Далее.

Меняев. Первая комната, ваше превосходительство, столовая...

Дубельт. Это в сторону.

Меняев. Вторая комната — гостиная. В гостиной на фортепиано лежат сочинения означенного камер-юнкера.

Дубельт. На фортепиано? Какие же сочинения?

Меняев.

Буря мглою небо кроет,
Вихри снежные крутя...
То, как зверь, она завоет,
То заплачет, как дитя
То по кровле обветшалой
Вдруг соломой зашумит,
То, как путник запоздалый,
К нам в окошко застучит.

Дубельт. Экая память у тебя богатая!

Меняев. К упомянутому стихотворению господин Пушкин и музыку сочинил, которую свояченица его на фортепианах разыгрывает [громко].

Дубельт. Ну, почтеннейший, это ты напраслину возводишь. Насчет музыки то есть я говорю.

Меняев. Помилуйте, ваше превосходительство!

Дубельт. Фортепиано тоже в сторону!

Меняев. С превеликой опасностью проник я в кабинет и обнаружил на полу лежащую чрезвычайной важности записку. «Приезжай ко мне немедленно. Вся надежда на тебя». А записку подписал неизвестный человек — [Жулковский.]¹

Дубельт звонит. Офицер входит.

Дубельт. Павла Максимовича ко мне.

Офицер уходит. Дверь открывается, и входит Павел Максимович, чиновник.

Дубельт. [Жулковский?]

Павел Максимович. Леонтий Васильевич, все перерыли, такого нет в Санкт-Петербурге.

Дубельт. Надо, чтоб был.

Павел Максимович. Нахожусь в недоумении, ваше превосходительство, нету такого.

Дубельт. Что за чудеса такие?

Другая дверь приоткрывается, из нее высовывается Боголюбов.

Боголюбов. Ваше превосходительство, Жуковский это. Шуточно подписался. (Скрывается.)

Дубельт (делает знак. Павел Максимович и жандармский офицер выходят). Сукин ты сын! Грамотный!.. Дармоеды! Наследника цесаревича воспитатель! Василий Андреевич Жуковский! Действительный статский советник! Почерк должен знать!

Меняев. Ай, проруха! Ай!.. Виноват, ваше превосходительство!

Дубельт. На ноги канцелярию поставил, два [часа] рыщут! Морду тебе бить, Меняев!

Меняев. Виноват, ваше превосходительство!

Дубельт. Дальше.

Меняев. Дальше-с, в кабинете у камер-юнкера Пушкина в правом верхнем ящике письменного стола лежит письмо...

Дубельт. Кому?

Меняев. Письмо французское, адресовано оно господину голландскому посланнику...

Дубельт. Меняев! Смотрел внимательно?

Меняев. Ваше превосходительство! Черновичок. Половина замарана. Что по-французски, что по-русски...

Дубельт протягивает руку. Меняев изумлен.

Дубельт. Подай копию. Меняев, копию подай!

Меняев. Ваше превосходительство, французское — это раз! А потом сами посудите, на [минуту] заскочил в кабинет, и так руки трясутся, ведь это рыск...

Дубельт. Жалованье получить у вас руки не трясутся ни у кого.

Меняев. Ваше превосходительство, кажись, я все силы, все меры...

Дубельт. Так вот что, Меняев! Завтра опять туда, и все по этому делу о письме...

Меняев. Ваше превосходительство, да ведь часы-то я починил! Завтра это...

Дубельт. Часы починить каждый может! Ты сломать сумей и опять починить. Словом, ступай.

Меняев. Ваше превосходительство, велите приказать мне жалованье выписать. Я ведь с прошлого месяца ничего не получал.

Дубельт. Жалованье? За этого [Жулковского] с тебя еще следует дополучить. Иди в канцелярию, скажи, что я приказал, чтобы тебе тридцать рублей выдали.

Меняев. Ваше превосходительство, что же тридцать рублей?

Дубельт. И Иуда Искариотский, един от обою на десяти иде ко архиереям, да предаст его им... Они же, слышавши, возрадовашася, и обещаша сребреники дати... И было этих сребреников, друг любезный, тридцать! В память его и вам всем плачу.

Меняев. Ваше превосходительство, дайте тридцать пять.

Дубельт. Тридцать пять рублей сумма для меня слишком грандиозная. А за каждое слово из письма, что выпишешь, русское, я тебе заплачу по полтиннику. Ступай! Да смотри лишнего не выпиши.

Меняев выходит. Дубельт звонит. Резко меняется. Напевает: «Буря мглою...» В ту же минуту открывается дверь. Боголюбов.

Погодите, Павел Максимович, одну минуту.

Боголюбов. Ваше превосходительство, срочнейшей важности дело. (Вынимает из кармана бумагу.) У меня копия... Угадать извольте?

Дубельт. И гадать нечего. Письма к Геккерену.

Боголюбов. Ваше превосходительство! Прямо вы колдун! (Подает письмо Дубельту.)

Дубельт. Отправлено?

Богомолов. Завтра утром велел отвезти Никите в Голландское посольство.

Дубельт. Так. Благодарю вас, Петр Петрович.

Богомолов. Кроме того, ваше превосходительство, третьего дня я был на завтраке у Салтыкова.

Дубельт. Что новенького говорит старый [врун]?

Богомолов. Шумное собрание было! Грехи! Про государя императора рассказывает так: «видел le Grand bourgeois...»

Дубельт. Вы, Петр Петрович, это на отдельной записочке относительно завтрака у Салтыкова.

Богомолов. Слушаю, ваше превосходительство. А кроме того, Петя Долгоруков.

Дубельт. Bancal?

Богомолов. Он самый. Ведь что несет, лоботряс. Вторую ногу переломить ему. Списочек показывал с пушкинского стихотворения.

Дубельт. Брюлловская картина?

Богомолов. Точно так. (Подает бумагу.)

Дубельт. Давно не читал стишков, благодарю вас. [Петр Петрович, мне одному надо остаться, у меня тут...]

Богомолов. [Слушаю-с, слушаю-с, ваше превосходительство!] Не смею беспокоить. (Идет.)

Дубельт (вслед). Петр Петрович, деньжонок не надобно ли? Прошлый месяц не брали.

Богомолов. Покорнейше благодарю, Леонтий Васильевич. Рубликов двести, двести пятьдесят?

Дубельт. А я вам триста, э! Для ровного счета, а? Вы скажите Павлу Максимовичу, что я распорядился.

Богомолов. Имею честь, ваше превосходительство! (Уходит.)

По уходе Богомолова Дубельт читает копию стихотворения, потом откладывает ее. Потом берется за копию письма к Геккерену, внимательно, жадно читает, думает, напевает сквозь зубы: «Буря мглою небо кроет...», свистит. Потом прислушивается, подходит к окну, становится настороженным, поправляет мундир и эполеты, садится за стол. Дверь в кабинет распахивается. Первым появляется жандарм, который останавливается у двери и вытягивается. Затем в дверь быстро входит Бенкендорф, делает знак глазами Дубельту, оттесняет жандарма, останавливается у дверей. Вслед за ним входит Николай. Он в шинели и в каске.

Николай (Дубельту). Здравствуй!

Дубельт (стоя). Здравия желаю, ваше величество! В штабе Корпуса жандармов, ваше императорское величество, все обстоит благополучно.

Николай. Проезжали с графом. Вижу, у тебя огонек. Не помешал ли я тебе? Занимаешься?

Дубельт (негромко). Пономарев, шинель!

Николай сбрасывает на руки жандарму шинель, отдаст каску. Тот выходит. Бенкендорф пододвигает Николаю кресло.

Николай (садится. Потом Бенкендорфу). Садись.

Бенкендорф садится.

(Дубельту.) Садись, Леонтий Васильевич.

Дубельт. Слушаю, ваше величество. (Остается стоять во время сцены.)

Николай (оглядевшись). Стены покрасил?

Дубельт. Так точно.

Николай. А хорошо! Работаешь?

Дубельт. Стихи читаю, ваше величество. Только что получил. Собирался его сиятельству докладывать. Николай. Докладывай. Я не буду мешать.

Дубельт (Бенкендорфу). Бездельники и нарушители общественного спокойствия в списках распространяют. По поводу брюлловского распятия. (Читает.)

...Но у подножия теперь креста честнаго,
Как будто у крыльца правителя градскаго,
Мы зрим — поставлены на месте жен святых —
В ружье и кивере два грозных часовых.
К чему, скажите мне, хранительная стража?
Или распятие — казенная поклажа,
И вы боитеся воров или мышей?
<...>
Иль опасаетесь, чтоб чернь не оскорбила
Того, чья казнь весь род Адамов искупила,
И чтоб не потеснить гуляющих господ,
Пускать не велено сюда простой народ?

(Подает листок Бенкендорфу.)

Пауза.

Николай. Прочти еще раз последние строки.

Бенкендорф читает.

Этот человек способен на все, исключая добра. Господи Вседержитель! Ты научи, как милостивым быть! Старый болван Жуковский! Вчера пристал ко мне и сравнивал его с Карамзиным! Как поворачивается у балаболки язык! Карамзин был святой жизни человек! А этот, этот!.. Казалось бы, не мальчик — отец семейства! Ох, мое долготерпение, только оно его и спасает. Не его жаль — его жену, хорошая женщина, семью жаль. Пусть ему совесть будет наказанием.

Бенкендорф. Он этого не понимает, ваше величество.

Николай. Что делает он в последнее время?

Дубельт. В карты играет, ваше величество.

Николай. И то дело для семейного человека. Продолжай, Леонтий Васильевич.²

Дубельт. Имею честь донести вашему сиятельству, что в столице в ближайшие дни я ожидаю дуэль каковой состоится не позднее после завтрашнего дня.

Бенкендорф. Между кем и кем?

Дубельт. Между двора его величества камер-юнкером Пушкиным и поручиком кавалергардского полка бароном Егором Осиповичем Геккереном Д'Антес. Сейчас мой шпион перехватил письмо Пушкина к барону Геккерену.

Николай. Прочитай письмо.

Дубельт. Осмелюсь сообщить — письмо неприличное.

Николай. Прочитай письмо.

Дубельт (Читает). «Господин барон, я принужден сознаться, что ваша роль неприлична. Вы — представитель коронованной главы — служите сводником вашему сыну. Подобно старой развратнице, вы подстерегаете мою жену, чтобы говорить ей о любви вашего незаконнорожденного сына, и когда больной сифилисом он оставался дома, вы говорили, что он умирает от любви к ней. Я не желаю, чтобы жена моя продолжала слушать ваши родительские увещания. Я не желаю, чтобы ваш сын осмеливался разговаривать с ней, так как он подлец и шалопай. Имею честь быть, господин барон, ваш покорный и послушный слуга Александр Пушкин».

Пауза.

Николай. Этот человек дурно кончит. Я говорю тебе, Александр Христофорович, он дурно кончит.

Бенкендорф. Он бретер, ваше величество.

Николай. Были ли случаи нашептывания Геккереном?

Бенкендорф. Леонтий Васильевич!

Дубельт. Были, ваше величество. (Заглянув в бумаги.) И последний раз на балу у Воронцовой вчера.

Николай. Это сводник! Посланник! Оба хороши!

Пауза.

Прости, Александр Христофорович, что такую обузу тебе дал. Ты истинный мученик.

Бенкендорф. Таков мой долг, ваше величество!

Николай. О, головорез! Ни о семье не думает, ни о том, что срамом покрывает должность, мундир! Позорной жизни человек! Ничем и никогда не смоет с себя пятна И умрет не по-христиански! Время, время отмстит ему за эти стихи, за поруганную национальную честь. (Встает.)

[Бенкендорф. Какие меры прикажете взять, ваше величество?]

Николай. [Не потакать головорезам.] Предупредить дуэль. Обоих без промедления под суд! И впредь чтоб знали. Спокойной ночи! Не провожай, Леонтий Васильевич. (Встает, выходит.)

Бенкендорф за ним. Дубельт один. Через некоторое время возвращается Бенкендорф, садится.

Бенкендорф. Много в столице таких, которых вышвырнуть бы надо.

Дубельт. Найдется.

Бенкендорф. Хорошее сердце у императора!

Дубельт. Золотое сердце!

Бенкендорф. Как же быть с дуэлью?

Пауза.

Дубельт. Это как прикажете, ваше сиятельство?

Бенкендорф. Поступите согласно монаршей воли Извольте послать на предполагаемые места дуэли с тем, чтобы их накрыли на месте. [Арест.] Примите во внимание, место могут изменить.

Дубельт. Понимаю, ваше сиятельство.

Пауза.

Бенкендорф. Д'Антес этот какой стрелок?

Дубельт. Туз — пятнадцать шагов.

Пауза.

Бенкендорф. Императора жаль!.. Ах!..

Дубельт. Еще бы!

Бенкендорф. Примите меры, Леонтий Васильевич, чтобы жандармы не ошиблись. А то поедут не туда...

Дубельт. Помилуйте, ваше превосходительство!

Бенкендорф. А то поедут не туда! Спокойной ночи, Леонтий Васильевич. (Уходит.)

[Дубельт один. Внезапно дверь открывается.

Примите меры, а то или не туда, или опоздают! (Скрывается.)]

Дубельт (один. Думает). Не туда... (Напевает.) Буря мглою небо кроет... Не туда... Тебе-то хорошо говорить! (Звонит.)

Дверь приоткрывается.

(В дверь.) Павла Максимовича!

Темно.

Примечания

1. Вместо «Жулковский» вписано «Вильям Джук». Имя «Жулковский» впервые появилось в разделе «Дубельт» подготовительных материалов к пьесе, как утверждают исследователи. Это имя восходит к подлинному доносу на Пушкина агента III Отделения М.Я. фон Фоку в феврале 1828 г.

2. Здесь Булгаков делает ссылку на тетрадь с подготовительными материалами к пьесе, где есть текст Дубельта: «Дубельт. Помимо сего, ваше сиятельство, в последнее время получили распространение стишки, писанные уже лет пятнадцать тому назад». Впоследствии в тексте пьесы появилась сцена чтения эпиграммы, которую приписывали Пушкину:

В России нет закона.
Есть столб, а на столбе — корона.