Озарение открытием

Интерес к любому городу возникает уже с его названия и потом плавно перетекает к его географическому положению, комфортности проживания горожан, историческим событиям, достопримечательным местам. Известность города в немалой степени связана и с пребыванием в нем знаменитых личностей: поэтов, писателей, деятелей искусства и культуры.

Все это предмет гордости горожан и формирует городской патриотизм, повышает интеллектуальный уровень. Во Владике, как любовно называют свой город люди, открыты памятники А.С. Пушкину, М.Ю. Лермонтову, К.Л. Хетагурову, М.А. Булгакову...

Вот о Михаиле Афанасьевиче Булгакове мы и поговорим в этой книге. Можно сказать, что не так уж много времени он находился в городе на Тереке. Примерно два года. А между тем именно здесь произошло самое глобальное переломное событие в его жизни: бывший врач стал литератором, испытавшим первые радости драматурга в общении со зрителем.

В своей автобиографии М.А. Булгаков писал о Владикавказе: «...Жил в далекой провинции и поставил на местной сцене три пьесы. Впоследствии в Москве в 1923 году, перечитав их, торопливо уничтожил. Надеюсь, что нигде ни одного экземпляра их не осталось... Не при свете свечки, а при тусклой электрической лампе сочинил книгу «Записки на манжетах»...» [6, т. 5: 604]. «Затаенная мечта выйти на аплодисменты публики владела мной с детства», — признавался он С. Ермолинскому [4: 477].

Вот и все! Поэтому наша задача узнать как можно больше о жизни в «далекой провинции» и первых литературных успехах будущего великого и необычного русского советского писателя Михаила Афанасьевича Булгакова. Правда, путь к истине будет проходить через множество загадок, неясностей и недосказанностей. Таков тот переломный и важный период, который застал писателя во Владикавказе. Кстати, на это обращали внимание впоследствии и столичные булгаковеды. Приведем свидетельство Леонида Паршина из его книги «Чертовщина в Американском посольстве в Москве, или 13 загадок Михаила Булгакова: ...«Много загадок оставил нам М.А. Булгаков. Некоторые из них имеют особый характер. Проникнуть в них не позволяют ни архивные исследования, ни изучение биографии писателя, ни литературоведческие разработки, ни расспросы хорошо знавших Булгакова людей, ни другие традиционные методы работы...» [9: 150].

Но мы все же попробуем и возьмем на вооружение именно те факты, приведенные московским автором. И, кроме того, привлечем еще одно направление, почему-то не очень уважаемое столичными авторами книг, — это поиски и находки краеведов. Ничего не поделаешь: ни писатель, ни его владикавказское окружение не оставили нам ответы на многие вопросы.

...Откровенно говоря, писать о пребывании М.А. Булгакова на берегах Терека мы никогда не думали и не хотели. На то были веские причины. И главная: не совсем корректно идти по следам первого исследователя и повторять, даже при некоторых сделанных лично находках, о давно сказанном, прокомментированном и устоявшемся в биографии писателя. Тем более худо-бедно, но уже в первое время, когда творчеством Булгакова стали увлекаться и «наверху» разрешили писать о нем научные работы, в книгах стали появляться и сведения о пребывании писателя во Владикавказе. В основном эти сведения первым булгаковедам поведала первая жена писателя — Татьяна Николаевна Лаппа-Кисельгоф, проживавшая в Туапсе. Они значительно дополняли его биографические ранние произведения «Богему» и «Записки на манжетах», а порой и подвергали сомнению художественный вымысел писателя. Правда, цельной картины владикавказского периода Татьяна Николаевна реконструировать не смогла — пожилая женщина уже многое забыла — но и сохраненное ею и записанное Л. Яновской. М. Чудаковой, Л. Паршиным и др. позволило не покрыть туманом безвестности два года их жизни на Северном Кавказе. Кстати, очень важных в судьбе будущего всемирно известного писателя земли советской. При этом не надо забывать, что и сейчас возможны дополнения и порой изменения по поводу отдельных эпизодов их владикавказской жизни и деятельности. Как например, в романе Юрия Слезкина «Столовая гора», написанном хорошим русским языком, с привлечением интересных деталей и событий того времени, в котором почти вся литературоведческая рать видит в одном из героев — Алексее Васильевиче Турбине — Михаила Афанасьевича Булгакова. Весьма редкий случай, когда знаменитый писатель становится объектом литературного интереса в те годы, когда о своем значении не ведал еще ни он, ни его окружение!

Первым большим событием в изучении жизни и творчества раннего Булгакова явилась книга Д.А. Гиреева — талантливого ученого и известного писателя, доцента Северо-Осетинского госуниверситета им, К.Л. Хетагурова.

Его книге «Михаил Булгаков на берегах Терека», вышедшей в 1980 г., дал путевку в жизнь Константин Симонов, Гиреев фактически совершил подвиг и привлек к имени полузапрещенного в то время в провинции писателя массы читателей. К тому же он нашел в архивах ценные документы, которыми широко пользуются и поныне многие современные исследователи. Читатели, естественно, не придали значения манере изложения ученого, работавшего в жанре популярного литературоведения, а вот в мире булгаковедов к документальной повести, вышедшей в Северо-Осетинском издательстве, отнеслись довольно прохладно. И все равно книга Гиреева оставалась единственным источником владикавказского периода Булгакова и пользовалась среди читателей и библиофилов большим успехом. Вспоминается, как спустя некоторое время после ее издания одному из авторов повезло участвовать в одной необычной акции. На сцене Северо-Осетинского государственного академического театра им. Владимира Тхапсаева после спектакля мхатовцев «Мастер и Маргарита» Девлет Гиреев вручил актерам свою книгу с автографом. В гримерках, которые мы посетили, актеры, еще не переодевшись, в гриме с жадностью библиофилов листали ее страницы.

А когда в журнале «Театр» (1987, № 6) были опубликованы документальные находки Г. Файмана в виде подборки газетной и журнальной хроники «Местный литератор Михаил Булгаков», у многих появилось твердое убеждение в том, что теперь только требуется лишь свести все найденное в одну работу и владикавказский период Михаила Булгакова будет изучен основательно. Ведь многое уже известно, подтверждено документами, найдены и первые газетные заметки, а еще в середине 20-х писатель даже стал одним из героев романа, изданного в столице... Так решили мы, пока... не раздался телефонный звонок. Сусанна Николаевна Казарова, множество раз помогавшая в краеведческих поисках, и на этот раз, как всегда, обстоятельно и загадочно начала разговор: «И вы, конечно, прочитали книгу Гиреева о Булгакове. Вещь замечательная, но, простите старого человека за дотошность, в одном месте я обнаружила досадную неточность. Она касается места, где речь идет о проживании в Петровском переулке присяжного поверенного Туаджина Пейзулаева. Как вы думаете, удобно поправлять известного ученого?

— Ничего особенного, Девлет Азаматович был бы только рад этому. Жанр книги непростой — художественное произведение, но с привлечением документальных фактов и, вполне возможно, что какая-то неточность и прокралась на страницы книги...

Мысленно листаем страницы книги, вот военврач Булгаков, сдав раненых в госпиталь, не знает, к кому направиться во Владикавказе, и вдруг вспоминает голос жены Таси: «Запомни: Петровский переулок, 8». И здесь его встречает Татьяна Павловна Пейзулаева, которую попросила об этом их соседка, Лариса Леонтьевна, двоюродная сестра жены, срочно выехавшая к мужу в Пятигорск.

— А знаете, почему я так настойчива? — спрашивает Казарова. Дело в том, что Туаджин Пейзулаев не мог проживать в доме на Петровском, № 8. Потому, что там в то время как раз проживала наша семья... И, кстати, дом-то был не двухэтажным, а одноэтажным. И Сусанна Николаевна подробно расписала все дома и жителей этого небольшого переулка, замкнутого между проспектом Мира и улицей Ленина...

А вскоре в беседе с писателем Леонидом Паршиным Татьяна Николаевна Лаппа заявила, что у нее никогда не было сестры Ларисы Леонтьевны, проживающей во Владикавказе, а Т. Пейзулаев являлся соседом Булгаковых, когда им дали комнату по улице Слепцовской!.. [9: 90].

Не секрет, что столичные исследователи, даже не страдающие снобизмом, снисходительно относятся к провинциальным коллегам: «Увольте... Какие Вам консультации, да еще в академическом издании?» И порой серьезно ошибаются. Особенно, если это касается такой деликатной темы, как история улиц и домов... Открываем первое советское собрание сочинений М.А. Булгакова в пяти томах. Итак, том первый (М.: Худ. лит., 1989), страницы 192—193. Здесь помещены две фотографии. Подпись под первой: «Владикавказ (совр. г. Орджоникидзе). Здание, где в 1920 г. Булгаков работал в подотделе искусств Владикавказского наробраза». Да, подотдел несколько раз менял свои адреса. Но, когда в подотделе работал Булгаков, это учреждение располагалось на третьем этаже другого особняка, на бывшем Александровском проспекте, построенного для местного коммерческого клуба, имевшего зал для концертов и хорошую библиотеку. Фотография этого особняка также помещена в первом томе с надписью: «Владикавказ (совр. г. Орджоникидзе), «Первый Владикавказский советский театр», где в 1920—1921 гг. шли ранние пьесы М.А. Булгакова».

В общем издатели перепутали здание театра с бывшим коммерческим клубом. Досадно, что впоследствии поклонники творчества писателя будут приходить к так называемому театру и недоумевать, как в его небольшом, уютном зале шли первые пьесы мастера!

Эстафету перепутанных названий приняли и авторы «Булгаковской энциклопедии» (Соколов Б.В. Булгаковская энциклопедия. — М.: Локид: Миф, 2000). На странице 203 фотография двухэтажного здания. К ней подпись: «Владикавказ. Летняя читальня в парке Трек. Здесь летом 1921 г. проходил диспут о Пушкине, в котором участвовал М.А. Булгаков».

У читателей моего поколения подобные подпись и фотография вызвали бы снисходительную улыбку, а у краеведов — настороженность. В нескольких строчках здесь сразу две ошибки. Все-таки диспут о Пушкине проходил не в 1921 г., а июне—июле 1920 г. Ошибка вторая: Пушкинский диспут проходил, как известно, не в летней читальне Трека, а в летнем театре, бывшем в дореволюционное время одним из самых оригинальных архитектурных строений не только городского парка и Трека, но и всего Владикавказа. Неизвестный архитектор создал его из дерева в мавританском стиле, и со стороны озера оно напоминало больше дворец из восточной сказки. Вначале построили два здания с венецианскими проемами окон, увенчанных шпилями, а между ними расставили лавочки. Вскоре два здания соединили деревянными резными решетками и куполообразным строением.

В 30-е годы XX века здание подверглось незначительным переделкам, перед входом разбили цветник и установили скульптурную композицию: Ленин и Сталин, отдыхающие на лавочке, и украсили вход надписью «Лекторий», ибо летний театр уже построили в другом месте парка. Деревянные конструкции первого летнего театра не выдерживали сырой владикавказский климат и требовали постоянных ремонтов. Кстати, один из таких ремонтов произошел перед известным Пушкинским диспутом, о чем пишет Юрий Слезкин в романе «Столовая гора».

Наконец, наступил момент (в начале 40-х XX в.), когда руководству парка надоело ремонтировать владикавказскую достопримечательность и с ней навсегда расстались.

А в здании, изящно пристроенном к террасе р. Терек и выходящем прямо на площадку городского парка, действительно в разное время располагались читальня с газетами и журналами, бильярдная, помещение для игр в шашки и шахматы. А на первом этаже, уже выходящем к Треку, работали ресторанчик и администрация парка. Но это уже произошло в советское время. Причем первый этаж был сложен из кирпича, а второй построили из дерева в виде большой веранды. Так что устанавливать здесь мемориальную доску, посвященную знаменитому Пушкинскому диспуту, не придется.

Неизвестно, будет ли когда-нибудь признана булгаковедами в качестве историко-литературного источника книга московского писателя Варлена Стронгина «Любовь Михаила Булгакова» (М.: Изд-во Центрополиграф, 2000). Если да, то владикавказский отрезок биографии писателя предстанет совершенно искаженным. Могут возразить; стоит ли обращать внимание на книги беллетристов, получивших «широкую дорогу» в современных частных издательствах, признающих, и то не всегда, только внутреннюю цензуру? Наверное, стоит, если книга издана в столичном издательстве и повествует о личности, интересующей немалую читательскую аудиторию, о чем говорит и солидный по нынешним временам тираж — 10 000 экземпляров!

Конечно, после знакомства с книгой Стронгина хотелось бы написать, что биографические неточности не умаляют достоинств работы автора, который решил поведать о судьбе первой жены писателя Татьяны Николаевны Лаппа-Кисельгоф. Но, честное слово, писать подобное не хочется. И не дают это сделать курьезы и неточности. Если можно не обратить внимание на утверждение автора, что директора издательства «Ир» в г. Орджоникидзе уволили за издание книги Девлета Гиреева, или о встрече с дочерью издателя Казарова и владельца газеты «Терек» (где все неправда, но кто об этом знает), то когда речь идет об истории города, все же необходимо быть предельно правдивым, ведь пройдет какое-то время и придуманные писателем опусы могут стать цитатами в серьезных книгах. Как, например, никогда не существующая встреча жен Булгакова и Кострикова-Кирова. «Лия (такое имя придумал Стронгин Марии Львовне Маркус, жене Кирова) зачастила в театр, когда во Владикавказ приехали Сталин и Орджоникидзе на открытие Съезда народов Терека, где была провозглашена Горская Автономная республика... Сергей (С.М. Киров — ред.) приходит домой очень поздно, — сказала Лия Тасе, — он пишет доклад Сталину.

Тася изменилась в лице:

— Мой отец сам писал доклады, отчеты. Странный нарком национальностей Сталин, очень странный, если не может сам написать доклад...» [11: 285].

И далее, прочитав подобные открытия, уже не удивляешься другим... придуманным: что Сережа опытный журналист и в тюрьме начал писать повесть о любви, а «Сталин учился лишь в грузинской духовной семинарии, путает Гоголя с Гегелем» [11: 285].

Согласно так называемой свободе слова, нынче в книгах можно придумывать что угодно и как угодно. Поэтому, почему бы не затащить на страницы фолианта почти в 500 страниц затасканную историю, правда, в своем изложении: «У осетин удивительное желание найти свое родство с именитыми людьми, видимо, вызванное вековой отсталостью. Здесь поговаривают, что настоящая фамилия Сталина Джугаев и отец его осетин княжеского рода, только мать грузинка» [11: 324]. Оказывается, по Стронгину, у Булгакова были планы «написать историю Ленинского бульвара, некогда Нестеровского, а потом Александровского, но он не решился».

И правильно сделал, ибо Ленинского бульвара никогда во Владикавказе не существовало, так же, как и бронзового памятника Александру I, «красовавшегося у входа на Александровском проспекте» [11: 254]. Жаль, конечно, нагружать будущих историков Владикавказа подобными нелепостями — ведь будут рыться в архивах и опрашивать старожилов, где стоял бронзовый царь, ну ладно, и это можно простить. Но вот зачем причислять несуществующий монумент к высокому искусству и придумывать монолог Булгакова (он говорит жене): «Я мог бесконечно смотреть на памятник Александру во Владикавказе. Это — Искусство. Настоящее. Оно не умирает. Может кому-то нравится, кому-то — нет, но человеку, понимающему в творчестве толк и не делящему людей на пролетариев и буржуев, памятник Александру будет приятен всегда, если, увы, его когда-нибудь не снесут и не поставят на его месте аляповатую фигуру Маркса или Ленина...» [11: 380].

Кстати, для любопытных: памятник Карлу Марксу в столице Северной Осетии на проспекте так и не поставили, а первый монумент В.И. Ленину воздвигли по проекту известного скульптора В.В. Козлова! Не хочется относить все это к столичному снобизму (подумаешь, история какого-то кавказского города), и все же трудно понять: неужели «беллетристы» могут так неряшливо относиться к историческим фактам, тем более если они чуть ли не на каждой странице подчеркивают достоверность своей книги?

Не обошел вниманием Стронгин и знаменитый Пушкинский диспут, устроенный пролетарскими поэтами, редактором газеты «Коммунист» Астаховым, а потому предложил обогатить булгаковедение. Оказывается, оппонентов М.А. Булгакова и Б.Р. Беме должен был поддержать еще один известный в городе человек... «Все с надеждой смотрели на Александра Тихоновича Солодова — друга Кирова, Куприна и самого блестящего в городе фельетониста, который за свой фельетон «Смех и слезы» долгое время преследовался полицией. Но Солодов лишь криво улыбался, видимо, понимая, что собравшимся не совладать со стоящими у входа красноармейцами и судьба диспута предрешена» [11: 319].

Все верно: Солодов и большой друг Кирова, и блестящий фельетонист, но ни на красноармейцев, ни на пролетарских поэтов повлиять в 1920 году он не мог, потому что еще в апреле 1914 г. застрелился в редакции газеты «Терек». Об этом печальном факте писал Девлет Гиреев в романе-хронике «Гибель Фемиды» (Орджоникидзе: — Ир, 1983. — С. 3).

Спорить с издательством «Центрполиграф» о том, что «книга Варлена Стронгина «Любовь Михаила Булгакова» выделяется в ряду жизнеописаний Михаила Булгакова оригинальностью замысла и увлекательной формой подачи материала», думаю бесполезно, но отметить еще раз весьма приблизительное, скорее, неверное представление о пребывании М.А. Булгакова и его первой жены Татьяны Николаевны Лаппа во Владикавказе в 1920—1921 гг. — необходимо!

Поэтому желание представить, как все происходило в действительности, и является основной задачей этой книги. Авторы предлагают читателям не повествование о владикавказском периоде мастера и не «краеведческие атрибуции», а владикавказские загадки М.А. Булгакова. Поверьте! Их немало!