Я.С. Лурье. Рукописи М.А. Булгакова в Пушкинском Доме

Переписка с друзьями¹

Довольно широко отразилась в собрании Пушкинского Дома переписка М.А. Булгакова с его ближайшими друзьями — Павлом Сергеевичем Поповым и Николаем Николаевичем Ляминым. Оба были филологами (П.С. Попов по основной специальности — философ); оба работали в 20-х гг. в Государственной академии художественных наук (ГАХН), где Н.Н. Лямин заведовал кабинетом теоретической поэтики, а П.С. Попов «служил под Колиным начальством». С Н.Н. Ляминым М.А. Булгаков познакомился в 1925 г., с П.С. Поповым — несколько позже (во время постановки «Дней Турбиных» в 1926 г.),² но переписка с Поповым, сохранившаяся в собрании, начинается одновременно с перепиской с Ляминым и обширнее ее.

Переписка М.А. Булгакова с П.С. Поповым издавалась частями; ныне она опубликована полностью.³ В собрании Пушкинского Дома основной корпус писем Булгакова представлен копиями, и лишь незаконченное письмо от 8 июня 1932 г. и краткое от 29 января 1937 г. сохранилось в подлиннике (334). Все письма П.С. Попова сохранились в подлинниках, и обращение к рукописям дает более полное представление о них, чем то, которое можно было получить до сих пор лишь по обширным цитатам в научной литературе. Первое из дошедших до нас писем П.С. Попова сохранилось в Альбоме постановки «Дней Турбиных». Это записка от 8 декабря 1926 г. с просьбой дать пьесу для прочтения (75, л. 29). Остальные письма, включающие приписки жены Попова А.И. Толстой (внучки Льва Толстого) (446), охватывают время с 1928 по 1939 г.⁴

Обращают на себя особенное внимание последние письма П.С. Попова. 5 декабря он написал Булгакову чрезвычайно трогательные строки, несомненно вызванные желанием выразить умирающему писателю всю меру преклонения перед его талантом. Говоря, что творчество Булгакова свидетельствует о том, «что свет, который разжигали романтики, Гофман и т. д., горит и блещет, вообще, что искусство слова на покинуло людей. Ты тут для меня на таком пьедестале, на который не возносил себя ни один артист...» — это мастерство «чувствовать себя не только центром зрительного зала, но и всей вселенной. Мне даже иногда страшно, что я знаком с тобой, что позволяешь себе шутить с тобой, что я говорю тебе ты — не профанируешь ли этим благоговейное чувство, которое имеешь». 12 декабря 1939 г. датируется последнее дошедшее до нас письмо Попова Булгакову: «Сегодня я был у Викентия Викентьевича и узнал интересные новости, тебя касающиеся, которых ранее не знал. Именно — о твоем Пушкине и о том, что он включен в план 1940 года. Реплики Станицына, Москвина, Леонидова — все это мне было крайне интересно <...> В. В. был очень, очень мил и о тебе говорил очень сочувственно и трогательно».

Менее обширна переписка Булгакова с Н.Н. Ляминым и его женой Н.А. Ушаковой. Датированные письма охватывают 1932—1939 гг. (письма Булгакова — 329, письма Лямина — 437). Наиболее раннее отражение этой переписки — недатированные письма в Альбоме «Дней Турбиных» (75, л. 9, 12 об.), а также недатированная карандашная записка (среди писем Лямина) о смерти их общего знакомого, писателя С.С. Заяицкого, умершего в 1930 г.⁵

Как это ни парадоксально, именно злоключения П.С. Попова (высылка из Москвы в 1930 г.) и Н.Н. Лямина (ссылка 1936 г.) были причиной того, что переписка их достаточно широко представлена в фонде Булгакова. Из старых друзей Булгакова только товарищ его детства А.П. Гдешинский находился вне Москвы — в Киеве, и потому переписка с ним (письма Гдешинского — № 374; письма Булгакова — № 314), длившаяся на протяжении 1923—1939 годов, также дошла до нас.⁶

Переписка с другими друзьями Булгакова велась тоже, когда личные свидания оказывались невозможными. Это относится, в частности, к Якову Леонтьевичу Леонтьеву (325, 429). В 1934 г. М. А. и Е.С. Булгаковы находились в Ленинграде в связи с гастролями МХАТ и лечением (электризацией); Я.Л. Леонтьев работал в это время в дирекции Художественного театра. Администраторы ленинградских Домов культуры не выплатили Булгакову причитающихся ему авторских отчислений за спектакли «Дней Турбиных» — эти отчисления были одним из важнейших средств существования Булгакова при его постоянном безденежьи. Я.Л. Леонтьев, находясь в Москве, пытался помочь Булгакову, в связи с чем М.А. и Е.С. написали ему благодарственное письмо (в ИРЛИ его нет). В ответ Леонтьев послал телеграмму: «Изумлен. Подавлен. Благодарю. Целую», сопроводив ее письмом-комментарием от 14 мая: «Когда я говорю с Вами о Ваших делах и когда я ясно ощущаю, как незаслуженно Вас обижают, а это последнее слово я понимаю не только денежно (а не доплачивая Вам за такое блестящее произведение Михаила Афанасьевича, мне просто стыдно и обидно), мне всегда кажется, что я чего-то не договорил, чего-то не доделал и, быть может, не так расшифровал блатные знаки юрких администраторов, которые искусство жульничать считают также одной из разновидностей нашего союза Рабис». В письме (машинописная копия) 26 июня Булгаков упоминал 500-й спектакль «Дней Турбиных» и поздравительную телеграмму Немировича, «в которой ни одного звука не упомянул об авторе». В ответном письме от 30 июня Я.Л. Леонтьев вновь возвращался к бессовестному поведению представителей ленинградских Домов культуры и Всекомдрама и замечал: «Конечно, странно и жаль, что Владимир Иванович не написал ничего ни Вам, ни о Вас, но я почему-то уверен, что «Дни Турбиных» от этого не стали хуже». Дальнейшие письма Булгакова из Ленинграда от 6 и 9 июля (машинописные копии) посвящены тем же сюжетам — спорам с администраторами и лечению.

Последующая переписка отражает изменение в служебном положении обоих корреспондентов. 15 сентября 1934 г., находясь на лечении в Евпатории, Я.Л. Леонтьев сообщил, что он «с МХАТ распростился окончательно». 17 октября 1935 г. и 2 января 1936 г. он писал Булгаковым две краткие записки — уже в качестве администратора Большого театра. 24 февраля 1936 г. Леонтьев писал Булгакову в связи с тем, что заболел и не мог прийти в гости; 23 августа в письме, адресованном Булгаковым в Синоп (Сухуми), и 28 сентября в письме из Кисловодска он уже выступал в роли посредника Булгакова в переговорах с ГАБТ о либретто «Минина и Пожарского». В письме от 5 октября 1936 г. (машинописная копия) Булгаков говорит о своем переходе на работу в ГАБТ из МХАТа как о решенном деле: «А, впрочем, да упадут они в Лету. Туда им и дорога. Не знаю только, падая, наделают ли каких-нибудь пакостей или нырнут беззвучно. Вероятно, наделают для порядку»; далее следуют многократно цитированные размышления о десятилетнем юбилее «Дней Турбиных».

От другого друга Булгакова, обретенного им в Большом театре, дирижера Александра Шамильевича Мелик-Пашаева в собрании ИРЛИ (443) сохранилось письмо от 15 июля 1937 г. из Дома отдыха в Поленово и недатированная телеграмма «Сердечно жму руку. Желаю бодрости и здоровья. Привет Елене Сергеевне».

Со своим другом художником В.В. Дмитриевым Булгаков, судя по материалам ИРЛИ, обменивался лишь телеграммами делового характера — в тех случаях, когда они оказывались в разных городах (318, 382). Телеграммами (511) представлено в собрании ИРЛИ и общение с Н.Р. Эрдманом, за которого Булгаков ходатайствовал перед Сталиным.

Дружил Булгаков и с проживавшей в Ленинграде семьей художников Радловых — Н.Э. Радловым и его женой Н. Шведе-Радловой. 28 января 1935 г. Радлова писала Булгаковым о переводчике английских пьес В.Б. Метальникове; 25 августа о своем пребывании в Тригорском (471). В письме 13 сентября 1935 г. (335; машинописная копия) Булгаков отвечал: «В Тригорском я никогда не был, полагаю, что никогда и не буду, но ты так ясно все описала, что картина у меня перед глазами. Да, пьесу я закончил — ту самую с Вересаевым. Ох, и труда же на нее было положено! Сложная штука: Пушкин ни разу не появляется на сцене, но все движется вокруг него и, по мере моих сил, для него. Люся теперь азартно стучит на машинке, переписывая... Теперь поглядим, как судьба распорядится этим произведением. Мы никуда не уезжаем... Лелеем мечту побывать за границей, подавали заявление, нам отказали... Мне нестерпимо много приходится работать...». К письму — приписка Е.С. Булгаковой: «...Миша тебе очень скупо написал про пьесу. А по-моему, это совершенно замечательная вещь... Если пьеса пойдет — будут плакать на ней...»⁷

С теми же из друзей, которые постоянно жили в Москве, Булгаков общался обычно лично и по телефону. Именно поэтому переписка его с С.А. Ермолинским и его женой ограничивается приглашением их прийти в ресторан есть пельмени (319), а переписка с Ф.М. Михальским шуточным «пропуском в укрепленную зону по проезду Художественного театра «Отель Шеврез»», выданным Михальским «Мишеньке» и «Леночке Булгаковым» 13 декабря 1937 г. с записью: «Просьба не опаздывать, так как суп... суп?.. с-у-у-п!?!.. может перекипеть» (отголосок «Алисы в стране чудес») и запиской на «визитной карточке Елене Булгаковой»: «Излишняя толщина одежды стесняет движение тела; богатство мешает движению души. Демосфен» (444).

Переписка с писателями

Широко представлена в собрании Пушкинского Дома переписка с деятелями литературы и искусства.

С М. Горьким Булгаков общался и как с государственным деятелем (см. с. 144), и как с писателем. В недатированном письме Горький восторженно отозвался о пьесе Булгакова «Мольер» (162 — фотокопия); 30 сентября и 25 декабря 1931 г. Булгаков благодарил его за этот отзыв (332, копии); 5 августа 1933 г. в теплом письме Булгаков выражал желание повидать больного писателя (332, копия рукой Булгакова).

Рано началась переписка Булгакова с публицистом и литературоведом И.Г. Лежневым. Исай Григорьевич Лежнев — заметная фигура в литературной жизни 20—30-х гг. Социал-демократ (большевик) в дореволюционные годы, он во время революции и гражданской войны активно сотрудничал в советской печати (в том числе в «Известиях»); в 1922—1926 гг. редактировал журнал «Россия» («Новая Россия»), считавшийся сменовеховским. Однако позиция его (как и В.Г. Тана-Богораза, также сотрудничавшего в журнале) была иной, чем позиция сменовеховцев-эмигрантов: проблема «признания» советской власти для него, жившего в Советской России, никогда не вставала. В № 4 и 5 за 1925 г. в «России» печаталась «Белая гвардия» Булгакова. В 1926 г. журнал «Россия» был закрыт, и И.Г. Лежнев выслан за границу (с репрессиями против Лежнева был, возможно, связан обыск у Булгакова 7 мая 1926 г. — ср. № 524).⁸ В 1930 г. Лежнев, находясь в эмиграции, резко изменил свои взгляды, вернулся в СССР и вступил в 1933 г. в партию (по рекомендации И.В. Сталина), а в 1934 г. выступил на съезде писателей с резко сталинистских позиций. Несмотря на спор, возникший уже в 1925 г. о возвращении не допечатанной до конца рукописи романа,⁹ Булгаков даже в 1936 г. в «Театральном романе» вывел Лежнева в образе редактора Рудольфи — фигуры демонической, но по-своему величественной. 22 августа 1935 г. Е.С. Булгакова записала в дневнике: «Появился сегодня Лежнев <...> Несколько лет не видел Мишу <...> Начал с разговора о том, что литературы у нас нету <...> Нервен, возбужден, очень умен...» (РГБ, ф. 562, к. 28, ед. хр. № 24).¹⁰ Первое из писем И.Г. Лежнева (426) — от 5 июня 1923 г. с просьбой поскорее прислать для «Голоса работника просвещения» (в редактировании которого также участвовал Лежнев) «очерк о пиновцах». О ПИНО — Практическом институте народного образования — М. Булгаков написал несколько очерков («Каэнпе и Капе» и «В школе городка III интернационала» // Голос работника просвещения. 1923. № 4); в письме Лежнева речь идет, очевидно, об очерке «Птицы в мансарде» (1923. № 7—8. 15 июня.). Там же Лежнев спрашивал и об очерке для № 9—10 (1923 г.) журнала «Россия», выходившего под его редакцией — журналы с этими очерками не вышли в свет.¹¹ 8 февраля 1925 г. Лежнев посылает Булгакову корректуру «Белой гвардии» (очевидно, для № 5 за 1924—1925 гг.) В недатированном письме того же года Лежнев приглашает Булгакова принять участие в вечере, посвященном трехлетию журнала «Россия» (вечер состоялся 6 апреля в Колонном зале Дома Союзов) на тему ««Россия» и Россия», и прочитать на нем отрывок из «Белой гвардии». 24 апреля он писал Булгакову, что «засел <...> за большую работу, которая требует уединения и покоя. Поэтому переселился за город. Но нет добра без худа: сноситься с хорошими людьми приходится по почте»;¹² он просит зайти в издательство, где, как он надеется, «будут первые экземпляры № 5», и дать ему конец романа.¹³ 7 июня Лежнев просил занести окончание «Белой гвардии» для № 6, а 17 августа дал расписку о получении этого окончания (№ 6 в свет не вышел).

Вскоре после выхода № 4 и 5 «России» с неоконченным текстом «Белой гвардии» роман этот очень высоко оценил М.А. Волошин.¹⁴ Через Н.С. Ангарского (Клестова), издававшего Булгакова в альманахе «Недра», Волошин передал Булгакову приглашение приехать в Коктебель. С этим связана краткая переписка между ними (основное общение было устным — в Коктебеле). Письма Булгакова сохранились в фонде М.А. Волошина (ф. 562, оп. 3, № 296), письма Волошина — в фонде Булгакова (371). 10 мая 1925 г., ссылаясь на Н.С. Ангарского, Булгаков спрашивал, мог ли бы он получить комнату на даче Волошина;¹⁵ Волошин ответил 28 мая письменным приглашением и просил «привезти с собою все написанное (напечатанное и ненапечатанное)». 10 июля Л.Е. Белозерская и Булгаков писали Волошину с обратного пути, а 19 октября Булгаков переслал деньги, которые остался должен Волошину, сообщив на почтовом переводе: «Меня совсем придавило мое издательство: лопнуло, и только сегодня я получил то, что мне должны» (речь идет, очевидно, об издательстве «Россия», где печаталась «Белая гвардия»), 4 апреля 1926 г. Волошин вновь пригласил Булгакова на дачу, прося привезти «с собою окончание «Белой гвардии», которой знаю только 1 и 2 части, и продолжение «Роковых яиц»». В ответном письме 2 мая Булгаков благодарил за открытку и присланную ему акварель, но выражал сомнение, что ему удастся приехать в Коктебель.

Переписка Булгакова с В.В. Вересаевым значительно обширнее, чем переписка с Волошиным. Завязалась она также в 1925 г. (хотя личное знакомство началось раньше).¹⁶ Письма Вересаева к Булгакову, находящиеся в ИРЛИ (230), относятся к 1926—1940 гг.,¹⁷ письма Булгакова (226) — к 1933—1939 гг. Это — лишь часть переписки обоих писателей; корреспонденция Вересаева представлена в значительной степени подлинными письмами; корреспонденция Булгакова — в основном копиями. Письма Булгакова к Вересаеву 1925—1939 гг., сохранившиеся в архиве Вересаева в РГАЛИ, ныне опубликованы;¹⁸ еще ранее была опубликована Е.С. Булгаковой переписка обоих писателей¹⁹ за 1935 г. в связи с работой над пьесой «Пушкин (Последние дни)». Однако ряд писем из собрания Пушкинского Дома еще не был опубликован. В особенности это относится к письмам Вересаева. 27 августа 1926 г. Вересаев писал Булгакову (из Коктебеля), что тот напрасно не поехал, вопреки его совету, на заседание «квалификационной комиссии по писательской части»: «...были бы Вы теперь избавлены от созерцания управдома» (об этом управдоме и своем заявлении в «Комиссию по улучшению быта ученых» Булгаков писал ему в письме от 19 августа, не сохранившемся в ИРЛИ);²⁰ он посылал «отзыв», который должен был ускорить рассмотрение анкеты Булгакова. В письме от 17 июля 1931 г. (из Звенигорода) Вересаев просил Булгакова чаще видеться с ним: «...если причина — что Вы стесняетесь того, чего я очень просил Вас не снесняться, и о чем, видя Вас, я совершенно и абсолютно не думаю, то это для меня очень печально. Мне всегда очень радостно и приятно видеть вас». 12 августа в письме, уже цитировавшемся в литературе, Вересаев писал Булгакову (в ответ на его обширное послание о «двух теориях», объясняющих отношение к Булгакову со стороны властей),²¹ что «надежда на заграничный отпуск — надежда совершенно безумная. Да, вот именно — «кто поверит?» Из двух теорий я больше присоединяюсь ко второй (предположение о полном отсутствии у начальства интереса к Булгакову. — Я.Л.). И думаю, рассуждение там такое: «...писал, что погибает в нужде, что готов быть даже театральным плотником; — ну, вот, устроили, получает чуть не парт-максимум. Ну, а насчет всего остального — извините!» Он советовал своему младшему коллеге продолжать писать, даже если его не печатают.²² 3 ноября Вересаев приглашал Булгакова прийти послушать чтение его романа («Сестры»?); 2 апреля 1932 г. просил принять его племянницу В.М. Нольде и «дать ей разумный совет».

Ко 2 августа 1933 г. относится копия наиболее раннего из писем Булгакова к Вересаеву, сохранившихся в ИРЛИ (оно опубликовано), к 17 октября — автограф; черновик незаконченного письма.²³

1 марта 1934 г. Вересаев выражал удовольствие по поводу переезда Булгакова на новую квартиру и приглашал его на постановку своей пьесы «Конец Андрея Ивановича» в Доме печати; 9 марта посылал билеты. Письма Булгакова от 6 марта, 26 апреля и 11 июля (опубликованные)²⁴ сохранились в копиях. В ответном письме 24 июля Вересаев писал по поводу новых безуспешных попыток Булгакова съездить за границу: «До чего мне больно за Вас! Какая непрерывная нервная трепка! И сколько на это без нужды уходит сил, которые бы так полезны были для литературы! Эх!.. Крепко вас обнимаю и желаю силы душевной. И что Вам Италия! Как будто и у нас нельзя устроить себе отдых и покой... Но не в Ленинграде же!» Наиболее острая переписка 1935 г. (связанная с совместной работой и спорами в связи с пьесой «Пушкин») сохранилась и в фонде Булгакова и в фонде Вересаева в машинописных копиях (она опубликована).²⁵

11 марта 1936 г. Вересаев, презрев все недоразумения предшествующего года, обратился к Булгакову с письмом по поводу снятия со сцены «Мольера»: «Я глубоко потрясен снятием Вашей пьесы. Неизбывно труден Ваш творческий путь! Желаю Вам силы душевной перенести этот новый удар. Крепко Вас обнимаю». Ответные письма Булгакова (они опубликованы)²⁶ в ИРЛИ отсутствуют. 25 ноября Вересаев пишет (в связи с изменением планов Большого театра, где стал работать либреттистом Булгаков): «Вместо Болотникова — Минин и Пожарский! Ловко!»

4 октября 1937 г. обнаружились материальные трудности у самого Вересаева: его биография Пушкина была запрещена, и он засел за огромный труд — перевод «Илиады» и «Одиссеи»; в связи с этим он вынужден был попросить Булгакова возвратить деньги, данные им взаймы после снятия «Мольера»; 5 октября Булгаков этот долг вернул (письмо об этом, ныне опубликованное,²⁷ в фонде ИРЛИ отсутствует).

Последние письма обоих писателей (рукописная копия письма Булгакова 26 марта 1937 г., копия письма Вересаева 12 марта 1939 г., копия письма Вересаева Е.С. Булгаковой 29 января 1940 г.) связаны с денежными хлопотами по так и не поставленному при жизни Булгакова «Пушкину» (в фонде Булгакова два соглашения, 1939 и 1940 гг. о разделе гонорара за пьесу). Кроме того, сохранились еще недатированные письма и записки Вересаева, в числе их пересланное им письмо В. Львова-Рогачевского с просьбой к Булгакову принять «молодого талантливого критика студента ГИСа Н.С. Лучанского», пишущего работу о творчестве Булгакова.

Дружба М.А. Булгакова с В.В. Вересаевым обнаруживает еще один любопытный факт его биографии. Весьма далекий в юные годы от революционной среды, Булгаков в 20—30-х гг. сближается с рядом давних деятелей революции. В числе них — социал-демократы Н.С. Ангарский-Клестов (переписка с ним в фондах ИРЛИ не сохранилась, но общение было тесным — именно он напечатал в «Недрах» «Роковые яйца» и «Дьяволиаду» и пытался напечатать «Собачье сердце»), В.В. Вересаев, Е.И. Замятин.

К этой же категории корреспондентов принадлежал также старый революционер-народник, впоследствии эсер Евгений Евгеньевич Колосов. Он обратился к Булгакову 23 мая 1932 г. (408) с письмом (на машинке с приписками о том, что он всегда пишет «на машинке» и указанием своего адреса на станции Болшево), прося его помочь достать билет на «Дни Турбиных»: «Простите меня за эту просьбу, но прежде, чем Вы откажете, позвольте Вам объяснить, в чем тут дело. Я уже немолодой, русский писатель и старый подпольный работник. Значит, человек вдвойне изувеченный. Первый раз я был арестован 4 марта 1897 года на так называемой «Ветровской демонстрации», а последний раз 6 сентября 1930 года в гор. Ташкенте (был там в ссылке после 3 лет изолятора). Всего при самодержавии я арестовывался 6 раз, при советской власти 5 раз. Итого 11 «приводов», говоря современным языком. Провел в тюрьмах в общей сложности больше 8 лет, исключительно, к счастью, в одиночном заключении. Из них больше половины в советских тюрьмах. Перечислять, что я написал и напечатал до революции — слишком долго! После революции издал несколько книг. В 1923 г. «Сибирь при Колчаке» (изд. «Былого», была, увы! конфискована), в 1924 году «Государева тюрьма — Шлиссельбург» (с пред. Н.А. Морозова, 2-е изд. в (1)930), в том же (1)930 книгу «Народовольческая журналистика» с послесловием В.Н. Фигнер (полемическим); сейчас печатаю (как будто все-таки напечатают!) роман шлиссельбуржца Юрковского «Булгаков» (написан на каторге) со своими комментариями и пр. в изд. «Академия»; подготовляю к печати (там же) большую коллекцию писем Г.А. Лопатина (в 30 печ. л.), и т. д., и т. д. Я беспартийный, не состою ни в каком профсоюзе, не служу и никогда не служил и органически не могу служить; не имею продкарточек; живу вместо комнаты на чердаке в Старых Горках на ст. Болшево и в общем прекрасно себя чувствую. Но вот в последние дни меня беспокоит мысль, что я во что бы то ни стало должен посмотреть «Дни Турбиных». Имейте в виду, я автор книги «Сибирь при Колчаке», и уже одно это заставляет меня так стремиться исполнить это мое желание, которое даже не желание, а обязанность, нравственный долг. Простите еще за личную деталь: на днях моя дочь (взрослая, современная, хотя и не партийная) случайно, на улице, купила билет на «Турбиных» и пришла оттуда потрясенная всем своим существом, и настаивает, чтобы я во что бы то ни стало пошел на Вашу пьесу. Но нет никакой возможности достать билет, никакой! <...> Обратиться же за содействием мне не к кому, кроме Вас. <...> Был в свое время в хороших отношениях с Горьким и Андреевой Мар. Ф., оба они здесь, но я к ним ни с какими просьбами обращаться не желаю».

Писал Булгакову в 1927 г. писатель-символист и «мистический анархист» Г.И. Чулков (506), приглашая его на чтение своей пьесы «Хромой Франциск».

Среди переписки с писателями старшего поколения (также с революционным прошлым) несколько необычным представляется письмо Булгакову известного историка и писателя Павла Елисеевича Щеголева 4 февраля 1929 г. (510). На бланке ленинградского Драмсоюза (ленинградского отделения Общества драматических писателей и композиторов, соответствующего московскому отделению — МОДПиК) П.Е. Щеголев, как председатель правления, ссылается на фельетон в «Вечерней Москве», где «в строках о Драмсоюзе и МОДПиКе напечатано: «Во главе Модпика стоят коммунисты, и Михаил Булгаков, выражая, по-видимому, мнение некоторых членов и руководителей Драмсоюза, заявил: я не буду входить в ту организацию, во главе которой стоят коммунисты». Прошу Вас ответить, в какой мере соответствует действительности это сообщение: 1) делали ли вы подобное заявление и 2) чьим мнением вы руководствовались, делая подобное заявление». Соответствующий текст действительно читался в фельетоне «Овладеем ли мы театром?», помещенном в «Вечерней Москве» за 4 февраля 1929 г. (№ 28, с. 3) — он приводился в изложении доклада В. Киршона. Ответ Булгакова не сохранился, но содержание его нетрудно представить себе, поскольку травля Булгакова и клевета на него были в те годы излюбленным занятием «неистовых ревнителей», к числу которых принадлежал и В. Киршон.

Из представителей старой литературной плеяды может быть упомянут еще Евгений Венский — сотрудник «Сатирикона», писавший потом в петроградско-киевской юмористической газете 1918 г. «Чертова перечница», а затем вместе с Булгаковым в «Гудке». В письме, написанном, очевидно, после «Дней Турбиных» и начала литературной славы Булгакова (365), он просил его помочь «протолкнуть» его пьесы, ссылаясь на то, что МХАТ поставил «Квадратуру круга» В. Катаева, пьесу «диапазона минского Теревсата» (театра революционной сатиры — популярное в то время сокращение).

С другим писателем, С.М. Городецким, Булгаков переписывался лишь в связи с работой в Большом театре в качестве либреттиста в 1938 г. (376).

Переписка Булгакова с Евгением Ивановичем Замятиным — письма Булгакова Е.И. (321) и Л.Н. (322) Замятиным и письма их Булгакову (391, 392) — опубликованы.²⁸

Переписка Булгакова с писательницей С.З. Федорченко, автором книги «Народ на войне», представлена в ИРЛИ только ее письмами (499) — ответные письма Булгакова сохранились в ЦГАЛИ. 14 марта 1927 г. С. Федорченко в краткой открытке извещает Булгаковых о своей болезни и невозможности выйти из дома (Дома-музея Толстого, где она жила с мужем). 24 ноября она приглашает их прийти на чтение «Гражданской войны» (одна из частей «Народа на войне»), а 11 декабря сообщает о переносе очередного чтения на другой день.

Несколько раньше Булгакова вошли в литературу Ю.Л. Слезкин и Д.М. Стонов, но связи с ними обнаруживаются только в начальный период писательской деятельности Булгакова. К 20-м гг. относятся два письма Ю.Л. Слезкина с Украины, где он проводил свой летний отдых (480)²⁹ — речь в них идет о перспективах печатания обоих авторов в издательстве «Накануне» (Москва — Берлин); с конца 20-х гг. какие-либо связи между ними прерываются; Слезкин, как известно, был прототипом интригана Ликоспастова в «Театральном романе». Д.М. Стонов послал Булгакову (без даты) вырезку своего рассказа «Мука» из журнала «Рупор» с надписью: «Дорогому моему собрату Михаилу Афанасьевичу Булгакову. А рассказ-то — между нам<и> — скверненький. Ничего, простите. Кажется, я прошел уже эту стадию ученичества. Впрочем, о себе говорить не буду — совестно. Думаю когда-нибудь с Вами выпить на брудершафт. И тогда... тогда дело другого рода...».³⁰

Из товарищей по «Гудку» Булгакову писали В. Катаев, Е. Катаев (Петров) и С. Гехт. В архиве сохранилась телеграмма Катаева (402), связанная, очевидно, с тем, что М. Булгаков по просьбе Катаева читал вместо автора инсценировку катаевских «Растратчиков» (1928 г.) для артистов МХАТа: «Пятницу утром моя комедия выходит машинки днями читка Художественном надо повидаться жду ответа. Валентин Катаев.». С. Гехт написал Булгакову письмо после просмотра «Турбиных» в 1933 г. (375): «Я только вчера смотрел — впервые — «Дни Турбиных». Разумеется, очень понравилось. Считаю единственно неудачной сценой — эпизод с петлюровцами. Тут вам изменило искусство диалекта и художественной правды. Но и на старуху бывает проруха и нет совершенства на земле». Далее — о семье Турбиных: «...что же делает сейчас эта семья. <...> Продолжение просто необходимо. <...> А мысль требует: что же сейчас делает Николка, Мышлаевский, Лариосик, Шервинский <...>. Нельзя бросать героев, которые, как нам это сейчас понятно, не все сделали».

Письмо Евгения Петрова, подписанное «E. Kataeff» (403), относится к явно более позднему времени: «Дорогой Михаил Афанасьевич, податель сего мой коллега по Институту. Собирается писать о Вас работу. Очень меня обяжете, если дадите ему возможность провести эту работу получше». Письмо это, может быть, следует сопоставить с запиской Львова-Рогачевского, пересланной Вересаевым, о критике-студенте Н.С. Лучанском, пишущем работу о М.А. Булгакове (хотя непонятно, о каком институте писал Евг. Петров) — во всяком случае оно свидетельствует о том, что попытки изучать творчество Булгакова предпринимались (не только П.С. Поповым) еще при его жизни.

Более поздние литературные связи Булгакова мало отразились в его корреспонденции. Из числа писателей, с которыми Булгаков сблизился в последние годы жизни, небольшие следы в его архиве оставил лишь драматург Алексей Михайлович Файко (497). Булгаков и Файко были соседями по квартире, и Файко писал ему лишь тогда, когда либо Булгаков, либо он были в отъезде. 28 августа 1937 г. «сосед Файко» сообщал уезжавшему Булгакову о полученной в его отсутствие корреспонденции; 18 июля Файко писал из Белоруссии, где вел консультации по писанию оперных либретто, 9 декабря 1939 г. — из Таджикистана (шуточная подпись — «Файкевич»), где посвящал «таджиков в премудрости драматургии» (завершается корреспонденция несколькими телеграммами с пути — Сталинабад, Самарканд, Чкалов) с запросами о состоянии здоровья Булгакова.

Переписка с деятелями искусства

Переписка с деятелями искусства представлена в собрании беднее, чем переписка с писателями, — в большинстве своем они были москвичами, и общение чаще было устным. Известны в научной литературе письма В.Э. Мейерхольда 1927 г. (442) с просьбой предоставить ему «новую пьесу» и отказ автора, мотивированный отсутствием такой пьесы.³¹ Работавший тогда в Большом драматическом театре Ю.М. Юрьев писал Булгакову дважды (127, 512) — по поводу постановки пьес «Бег»³² и «Багровый остров». Переписка с О.Л. Книппер-Чеховой ограничилась ее справкой об адресе М.П. Лилиной (406). Переписка с В.В. Лужским отразилась в заявлении Булгакова 4 июня 1926 г. с категорическим запретом структурных изменений пьесы (Музей МХАТ) и в двух письмах Лужского по поводу сокращения пьесы и присутствия Булгакова на премьере (48, Альбом 1—75). Переписка с И.Я. Судаковым относится к 1928 г., в связи с попыткой постановки «Бега» (130), и к 1933 г., когда МХАТ гастролировал в Ленинграде: Судаков подробно писал 20 июня Булгакову об этих гастролях (61); Булгаков 21 июня благодарил его и обещал снова начать работу над «Бегом: «Насчет БЕГА не беспокойтесь. Хоть я и устал, как собака, но обдумываю и работаю». Письмо Н.М. Горчакова 8 июля 1936 г., написанное в Синопе (Сухуми) (377), явно имеет целью смягчить шуткой довольно напряженные отношения между ним и Булгаковым после снятия «Мольера» и поспешного отказа от постановки «Ивана Васильевича».³³ Большинство мхатовцев также писали во время летних каникул. П.А. Марков тоже писал в связи с постановкой «Бега» в 1928 г. (130), а спустя несколько лет (438, без годовой даты) из Канева о подготовляющейся инсценировке «Мертвых душ» и, обнаруживая, очевидно, знакомство с начатым уже «Консультантом с копытом» (будущим «Мастером и Маргаритой»): «Тревожит ли тебя в лунные ночи тень Буби (?)»; 26 июля он откликался на смерть В.В. Лужского: «По совести очень жаль этого старика, хитрого царедворца, энтузиаста и столпа». Спустя несколько лет он телеграфировал из Сочи, очевидно, в связи с согласием Булгакова после ухода из МХАТ предоставить театру пьесу «Батум»: «Сердечно рад восстановлению отношений театром. Очень верю пьесу». Письма о летнем отдыхе писали М.М. Яншин (514), Н.П. Хмелев (501) и художник В.В. Дмитриев (382). Радость по поводу окончания «размолвки с театром» и ожидание пьесы о Сталине высказывал и дружественный Булгакову артист Г.Г. Конский (411).

К 1930—1938 гг. относится переписка с секретарем В.И. Немировича-Данченко О.С. Бокшанской: письма и телеграммы Бокшанской (358) и письмо Булгакова Бокшанской (308, копия) и его же проект письма Сталину, написанный по просьбе Бокшанской (358). Большинство писем имеет интимно-дружеский характер. Первые письма Бокшанской — открытки, адресованные Булгакову и его второй жене Л.Е. Белозерской 22 мая и 5 июня 1930 г. из Тифлиса. 1 августа 1930 г. Бокшанская пишет Булгакову официальное письмо с просьбой дать отзыв на пьесу-феерию «Легенда» Татьяны Майской (о разборе этой же пьесы просил Булгакова и старый большевик Феликс Кон — 409; резко отрицательный отзыв М.А. Булгакова сохранился — 262) с дружеской припиской, 24 августа — телеграмму в Ленинград. В мае 1933 г. О.С. Бокшанская обращается уже к третьей жене Булгакова — своей сестре Е.С. Булгаковой («Люсенька») и к Булгакову с просьбой помочь К.С. Станиславскому в составлении письма Сталину в защиту В.И. Немировича-Данченко. С 1932 г. Немирович-Данченко находился в Италии, где заключил ряд контрактов на театральные постановки; между тем необходимо было его срочное возвращение в Москву; но это требовало выплаты значительной неустойки. Булгаков после его известного обращения к Сталину в 1929—1930 гг. считался специалистом по этому эпистолярному жанру. 23 мая 1933 г. он написал такой текст письма (очевидно, от имени Станиславского):

«Многоуважаемый Иосиф Виссарионович!

Позвольте побеспокоить Вас просьбой по важнейшему делу, касающемуся Художественного театра.

Дело это вот в чем: Владимир Иванович Немирович-Данченко застрял за границей в самом тяжелом положении — ему не на что выехать в СССР.

А между тем здесь он совершенно необходим. Ему нельзя задерживаться за рубежом, — ему нужно быть здесь, в Театре.

Я прошу Вас, Иосиф Виссарионович, предоставить ему возможность погасить его долговые обязательства, которые держат его, с тем чтобы он в срочном порядке мог вернуться в Союз.

Сумма, которая ему необходима, составляет 1500 долларов.

Искренне уважающий Вас...»

Вариант письма, предложенный П.А. Марковым, был более пространным. Неизвестно, чей вариант был послан Сталину, но затруднения были преодолены, и 10 декабря В.И. Немирович-Данченко писал О.С. Бокшанской о своей благодарности Станиславскому,³⁴ не зная, вероятно, какую роль в этом эпизоде сыграл М.А. Булгаков.

Сохранились еще письмо Булгакова Бокшанской от 21 июня с благодарностью за обстоятельное письмо из Ленинграда и два письма Бокшанской Булгаковым: поздравление 5 сентября 1938 г. с «800-разием» «Дней Турбиных» и краткая записка: «Детишки, будьте счастливы».³⁵

Сохранилась и записка Булгакову от секретаря Станиславского Р.К. Таманцевой (489), в частности — с просьбой явиться к В.И. Немировичу-Данченко. Уход Булгакова из МХАТа (который Марков и Конский хотели считать временной «размолвкой») отразился в его письме директору театра М.П. Аркадьеву (304) и в заявлении 15 сентября 1936 г. (529):³⁶ «Ввиду того, что тяжелое состояние мое, вызванное снятием моих последних пьес, лишает меня возможности продолжать службу в МХАТ, я прошу меня от нее освободить». Косвенное отражение это заявление получило в письмах В.В. Вересаеву 2 октября (230) и Я.Л. Леонтьеву 5 октября 1936 г. (429).

Отношения М.А. Булгакова с театром им Е.Б. Вахтангова, где ставилась его «Зойкина квартира», обнаруживаются из письма режиссера А.Д. Попова, выражавшего недовольство тем, что автор не хочет переделать пьесу из четырехактной в трехактную и проявляет «недоверие к театру» (465).³⁷ От В.В. Кузы, бывшего одним из инициаторов постановки «Зойкиной квартиры», сохранилась не вполне понятная записка (422, без даты): «Михаил Афанасьевич! Вы очень красноречиво смотрите. Я вас понял». Письмо Булгакова Кузе было написано уже позже, в 1935 г. — в нем сообщалось о делах Вахтанговского театра, МХАТа, МХАТ-II и о том, что Булгаков заканчивает «с Вересаевым работу над пушкинской пьесой».

Переписка с руководителем МХАТ-II И.Н. Берсеневым ограничивается двумя письмами 1926—1927 гг. (353), в которых режиссер сперва отказывался от «пьесы на предложенную тему», а затем просил «предоставить пьесу», если на нее не претендует МХАТ I.

В течение ряда лет Булгаков поддерживал постоянную связь с режиссером ленинградского Красного театра В.Е. Вольфом (223).³⁸

В Пушкинском Доме хранится также переписка Булгакова с представителями музыкального искусства (С.А. Самосуд, Б.А. Асафьев, В.П. Соловьев-Седой и др.).

Переписка с общественными деятелями

Нет необходимости подробно останавливаться на письмах М.А. Булгакова государственным деятелям. Машинописными копиями представлены в ИРЛИ (338) письма-заявления А.Е. Енукидзе 3 сентября 1929 г., правительству СССР 28 марта 1930 г., И.В. Сталину 30 мая 1931 г., 11 июня 1934 г. (с сопроводительным письмом в секретариат Сталина 14 июля 1934 г.) и 4 февраля 1938 г., ныне опубликованные в печати,³⁹ а также письмо И.В. Сталину, М.И. Калинину, А.И. Свидерскому и А.М. Горькому в июле 1929 г., приводившееся в цитатах. Однако в вышедшем недавно издании писем Булгакова произвольно опущен текст, сохранившийся и в копии собрания ИРЛИ и в оригинале: «В 1926-м году в день генеральной репетиции «Дней Турбиных» был в сопровождении агента ОГПУ доставлен в ОГПУ, где подвергался допросу. Несколькими месяцами раньше представителями ОГПУ у меня был произведен обыск, причем отобраны были у меня «Мой дневник» в 3-х тетрадях и единственный экземпляр сатирической повести моей «Собачье сердце».⁴⁰ С письмом 1929 г. связаны и письма А.М. Горькому 3 и 28 сентября 1929 г.; письмо 1 мая 1934 г. — с заявлением о поездке за границу, направленным тогда же Енукидзе (332).

Не останавливаясь подробно на содержании этих писем и на их роли в жизни писателя, отметим лишь, что встречающееся в литературе утверждение о том, что телефонный звонок Сталина 18 апреля 1930 г. в ответ на письмо 28 марта 1930 г. «вернул Булгакова к творческой жизни», не соответствует действительности. Творческая работа Булгакова в 1929 г. не прерывалась. В 1930 г. его действительно взяли на работу режиссером в МХАТ, в 1932 г. были возобновлены «Дни Турбиных», но в остальном ничего не изменилось. Ни одна оригинальная пьеса Булгакова, написанная после 1928 г., так и не увидела по-настоящему света рампы («Мольер» был снят после семи спектаклей; шла только искаженная театром инсценировка «Мертвых душ»); из всего написанного им была напечатана после 1929—1930 гг. лишь одна сцена из «Бега» — «Сон седьмой».⁴¹ Обо всем этом Булгаков писал Сталину и в 1931, и в 1934 гг. — никакой реакции его письма не вызвали. Нельзя поэтому утверждать, что в судьбе Булгакова виноват не «вождь», а «группа критиков и литераторов во главе с Билль-Белоцерковским».⁴² Сталин не уничтожил Булгакова так, как уничтожил П. Васильева, Б. Пильняка, И. Катаева, И. Бабеля и О. Мандельштама, но за судьбу его (как и за судьбу А. Платонова) в конечном счете нес ответственность именно «вождь».

Письмо Булгакова В.М. Молотову 1930 г. (330) имело гораздо более узкое значение, чем его письма Сталину: Булгаков жаловался на «дурное качество» своей квартиры (в Нащокинском переулке — ул. Фурманова), где «нет не только возможности без помехи работать, но даже спать из-за необыкновенной звукопроводности стен...», и просит предоставить ему квартиру, «если это возможно, несколько большего размера и иного качества, в другом доме...» (речь шла, очевидно, о строящемся писательском доме в Лаврушинском переулке, где Булгаков квартиры не получил — ср. 527).

Совсем иной характер, чем эти официальные письма, носила переписка Булгакова с женой Горького, руководительницей политического Красного креста Е.П. Пешковой. Письмо Булгакова Е.П. Пешковой не дошло до нас, но отражением его служит доверенность, приложенная писателем к заявлению председателю Совнаркома 1926 г. (524): «Рукописи мои — три тетради под заглавием «Мой дневник», писанные от руки, и экземпляр моей повести «Собачье сердце», писанной на машинке — которые находятся в ОГПУ и которые, по сообщению от А.М. Горького, мне обещано вернуть, доверяю получить Екатерине Павловне Пешковой». В связи с этим Булгаков, очевидно, писал Е.П. Пешковой, которая ответила ему 14 августа 1928 г. (461): «Михаил Афанасьевич! Совсем не «совестно» беспокоить меня. — О рукописях Ваших я не забыла <...> Как только получу их, извещу Вас...».⁴³

Переписка с другими корреспондентами

Особое место в эпистолярии Булгакова составляет его переписка с малознакомыми лицами, не игравшими видной роли в общественной жизни, литературе и искусстве.

К этой группе корреспондентов принадлежали прежде всего различные начинающие писатели, обездоленные деятели театра и просители, обращавшиеся к Булгакову в тот период, когда он стал широко известен после постановки и возобновления «Дней Турбиных» (344, 349, 458, 478, 479).

Как литературный критик и консультант он был сугубо объективен и, если это казалось ему необходимым, — беспощаден. Мы уже упоминали о Т. Майской, обращавшейся к Булгакову через посредство Ф. Кона и через секретаря В.И. Немировича-Данченко — Бокшанскую. Как ни авторитетны были лица, рекомендовавшие эту писательницу, М.А. Булгаков оценил ее «революционную феерию» «Легенда» резко отрицательно, указав на множество «тягчайших дефектов» и «чудовищных ошибок» в языке и сюжетном построении пьесы и заявив, что в том виде, в каком она была представлена ему «для изучения», пьеса «ни в коем случае использована быть не может» (262).

Совсем иначе относился М.А. Булгаков к людям, попавшим в беду и просившим помощи. Обращались к нему люди, подвергшиеся репрессиям — например, Н.В. Безекирский, писавший Булгакову из Рязани, куда он был выслан по обвинению в «контрреволюционных разговорах в одном доме» (349), В. Акулишин, попавший в заключение «за незначительную ошибку бытового характера», проведший более года в тюрьме и находившийся в больнице (344), Г.Ф. Жордания, жаловавшийся в 1935 г. на травлю («не знаю, что со мной будет завтра») и просивший выслушать его (386). Отнюдь не принадлежа к числу преуспевающих и хорошо обеспеченных писателей (он сам постоянно был обременен долгами), Булгаков щедро шел на помощь тем, кто действительно нуждался. Спустя некоторое время после первого письма ссыльный Н.В. Безекирский прислал ему второе, в котором благодарил за помощь (349). Получили от Булгакова деньги и неудачливые писатели Е. Полонский (464) и М.П. Столяров (339), и трижды просивший и благодаривший за помощь Н.И. Светлов (478).

Литературные достоинства сочинений, предлагавшихся Булгакову для прочтения авторами (381, 412, 418, 428, 453, 464, 479, 488) или их знакомыми (380, 488 — письмо И.И. Сырокомской о романе Уголь и сталь», о событиях 1881 г., ее друга, не названного по имени), оценивались М.А. Булгаковым неодинаково. Кроме отзыва на пьесу Т. Майской нам известны еще три отклика Булгакова на сочинения начинающих писателей. В 1933 г. он дал отрицательный отзыв на пьесу М.П. Столярова «Повесть о Петербурге» по мотивам Гоголя (339; это не помешало ему в 1937 г. перевести автору в Борисоглебск деньги). Так же, очевидно, оценил он и сочинения Н.П. Шиловцевой, судя по ее ответному письму (509 — без даты, послано через контору Ф.Ф. Михальского): «Пусть же слезы, которые я лью сейчас над этим письмом, послужат порукой, что я никогда больше не напишу ни единой строчки, если Вы скажете, что мне писать не нужно. <...> Я считаю, что предел наступил! Миленький Михаил Афанасьевич, пожалуйста, если можно, прочитайте эти мои 10 страниц поскорее и напишите мне свое опять же правдивое мнение...». Но совсем по-иному оценил М. Булгаков творчество молодого драматурга из Ленинграда Альфреда Николаевича Верва. А.Н. Верв, познакомивший Булгакова со своими пьесами около 1932 г., был, очевидно, тяжело болен: в письме от 24 апреля этого года, извиняясь перед Вервом за то, что до сих пор ничего не отвечал на его письма, Булгаков спрашивал его: «В каких условиях Вы живете? Звучат ли Ваши голоса? Гоните их к чертям упорно!» (312). Неизвестно, успел ли А.Н. Верв прочесть это письмо, ибо уже 17 июля Булгаков писал его матери: «С грустью я прочел Ваше письмо о бедном Альфреде. Итак, закончились и страдания его и странствия. У него был настоящий острый и едкий сатирический взгляд, мысли его были остроумны...» (313).⁴⁴

После «Дней Турбиных» к Булгакову стали обращаться не только просители и начинающие писатели, но и поклонники и поклонницы, такие, как В. Званский (42), некая Наталия, просившая фотографию «любимого писателя» (515) и С.С. Кононович (410).⁴⁵

Юноша Виктор Званский не был таким усердным читателем и почитателем Булгакова, как С. Кононович. Но осенью 1932 г. он увидел на сцене МХАТа «Дни Турбиных» и решил сообщить писателю «мнение об этой вещи»: «Мне всего лишь 14 лет, но искусство я понимаю и, несмотря на то, как воспитало меня современное общество, — умею ненавидеть современное искусство. Зная о том, что вещь «Дни Турбиных» современная, я шел с каким-то отвращением, но, когда я вышел из театра, я невольно сказал: «Я никогда не мог бы подумать, чтобы в наше время была такая сильная художественная, психологическая, глубокая вещь, столь не похожая на современную халтуру». Вы один из сохранившихся талантов века русских классиков». Заявил, что «для нашего времени вы талант (не примите за комплимент)», юный корреспондент обратился к Булгакову с несколько неожиданным призывом инсценировать тургеневского Рудина».

III

Документальные материалы собрания Пушкинского Дома, связанные с М.А. Булгаковым, охватывают № 517—564; они публикуются в настоящем издании почти с исчерпывающей полнотой.⁴⁶

Вместе с тем следует обратить внимание на ту часть документов, которая не попала в обзор. (Ср.: Лурье Я. Заявление в местком // «ЛГ-досье». № 5. 1991. С. 15).

Особую папку занимает переписка с ОГПУ по поводу обыска 1926 г. и конфискации повести «Собачье сердце» и дневников⁴⁷ (524).

В папке 1933 г. (530) содержится машинописный текст коллективного заявления председателю правления РЖСКТ «Советский писатель» М. Залка 6 ноября (машинопись с подписями В. Иванова, П. Зенкевича, Е. Полонской и М. Булгакова) и автограф заявления Булгакова 24 ноября на ту же тему (из-за срыва работ Булгаков заявляет о своем выходе из состава Архитектурно-планового совета).

В папке 1933—1939 гг. (531) содержатся доверенности, данные Булгаковым Е.С. Булгаковой с его подписью (доверенность 7 мая 1933 г. на получение паспорта вся написана его рукой).

Договоры 1924 г. с М. Сабашниковым (532) и 1925 г. с Д.А. Уманским (533) связаны с неосуществленными проектами издания и перевода «Белой гвардии». Договоры 1924—1926 гг. с издательством «Недра» (533) связаны с изданием сборника рассказов Булгакова; однако в той же папке содержатся и письма по этому поводу, в частности письмо Б. Леонтьева о том, что «поднялся какой-то бум в сферах по поводу книги «Дьяволиада». Какая-то еще неясная атака на нее. Одну книгу сейчас у нас конфискуют (Маргерит (?))...»

Папка 1926—1931 гг. (535) включает договор 25 мая 1926 г. Булгакова с газетой «Гудок» на написание фельетонов, договор с ТРАМ 3 апреля 1930 г. о работе консультанта по драматургически-режиссерской части и с Театром Института санитарной культуры о постановке пьесы Н. Венкстерн «Одиночка». Папка 1926 г. (536) включает два договора (10 мая и без числа и месяца) на издание брошюры и сборника юмористических рассказов и карандашную записку А. Флита 16 апреля по этому поводу. Папка 1932 г. (537) включает в себя договор с Межрабпомфильмом о переделке диалогов к звуковой картине «Восстание рыбаков», текст переделки и письма Булгакову из Межрабпомфильма;⁴⁸ папка 1932 г. (538) — договор с Московским театром для детей на постановку пьесы о Французской революции; договор был расторгнут по взаимному соглашению; папка 1938 г. (539) — договор с МХАТ 22 мая 1936 г. на перевод и переработку пьесы «Виндзорские проказницы» и заявление Булгакова (копия с авторской подписью) о погашении суммы, полученной по этому договору из авторского гонорара за «Дни Турбиных» и «Мертвые души».

В июне 1938 г. Булгаков заключил с МХАТ договор о написании пьесы «Батум», сохранившийся в машинописной копии (с дополнениями, внесенными Г. Калишьяном 8 августа 1939 г.) вместе с фрагментом машинописной копии письма Е.С. Булгаковой В.Я. Виленкину 9 июля 1939 г. (542). Тетрадь для упражнения в иностранных языках (итальянском, испанском, французском) сохранилась в папке 1939 г. (548), относящейся к последним дням жизни писателя.

В архиве хранится и подборка стихотворений Демьяна Бедного (560), часть которых склеена в отдельную книжку с обложкой, надписанной, очевидно, М. Булгаковым «Фельетоны Демьяна Бедного», а часть имеет его указания на газетный источник и дату. Фельетоны направлены против бюрократии, нэпманов, духовенства, но также и против ЛЕФа и писателя Артема Веселого, оскорбившего Демьяна. В отдельной папке — отрывки из сценария В. Шкловского «Ревизор», вырезанные из «Литературной газеты» за 1934 г. (562).

Остальные материалы принадлежат, по-видимому, скорее архиву Е.С. Булгаковой, чем М.А. Булгакова, — в числе их пачки вырезок из газет (563, 564), частью сделанные, видимо, еще Булгаковым (с пометами цветными карандашами), частью 1945—1956 гг., заметка из «Литературной газеты» и материалы о вечерах памяти Булгакова (553, 557), материалы о Булгакове, собранные Е.С. Булгаковой (556), письмо ей В.И. Качалова (555), портреты Булгакова и фотография могилы (554).

Таковы основные рукописные материалы фонда Булгакова в Пушкинском Доме. Можно надеяться, что введение этих материалов в научный оборот поможет в осуществлении задачи, пока еще декларативно провозглашенной, но с годами могущей обрести реальные черты, — полного научного издания собрания сочинений М.А. Булгакова.

Примечания

1. Окончание. Первую часть настоящей работы см.: Творчество Михаила Булгакова: Исследования. Материалы. Библиография. Л., 1991. Кн. 1.

2. Чудакова М.О. Жизнеописание Михаила Булгакова. М., 1988. С. 308 (далее: Чудакова. Жизнеописание); Чудакова М.О. [Предисловие к публикации:] Михаил Булгаков: Глава из романа и письма // Новый мир. 1987. № 2. С. 143.

3. Булгаков М.А. Собр. соч.: В 5 т. М., 1989—1990 (далее: Собр. соч.). Т. 5 (№ 73 и 128; Письма П.С. Попова М.А. Булгакову опубликованы в кн.: Творчество Михаила Булгакова. Исследования и материалы. СПб., 1994. Кн. 2. С. 283—338 (публ. В.В. Гудковой).

4. Творчество Михаила Булгакова. Кн. 2. С. 336, 337.

5. Переписку М. Булгакова и Н. Лямина см. в настоящем издании, с. 207—223 (публ. В.В. Бузник).

6. О переписке с А.П. Гдешинским см.: Творчество Михаила Булгакова. Исследования. Материалы. Библиография. Кн. 1. С. 227—260 (публ. Т.М. Вахитовой).

7. Переписку М. Булгакова с Н. Шведе-Радловой см. в настоящем сборнике, с. 247—252.

8. Чудакова. Жизнеописание. С. 334.

9. Там же. С. 327—328, 535—536. Ср.: Новый мир. 1987. № 2. С. 139 (ср. РГАЛИ, ф. 341, оп. 1, № 257).

10. Чудакова. Жизнеописание. С. 571, 663. Нам представляется, что слова Е.С. Булгаковой о том, что Лежнев старался «воздействовать» на Булгакова, едва ли следует (как предполагает М.О. Чудакова) понимать как «провоцировать».

11. Чудакова. Архив. С. 53.

12. Ср.: Чудакова. Жизнеописание. С. 320—323. Это упоминание о переселении за город дает основание для догадки: не был ли сам Лежнев автором интереснейшего «письма к редактору» (т. е. — к самому Лежневу) «Ростки фашизма?», напечатанного под псевдонимом «Старик» в «Новой России» (продолжении «России») в 1926 г., № 3. Автор пишет о себе: «Жестокий московский квартирный кризис выгнал меня — среди зимы — в дачный пригородный поселок...»; сходятся и другие биографические данные: воспитание в черте оседлости, эмиграция, сочувствие марксизму и коммунизму (с. 14—19).

13. Конец журнальной версии романа (без последних страниц) см.: Булгаков М.А. Собр. соч. Т. 1. С. 524—546. Недавно обнаруженный машинописный текст окончания романа (Слово. 1992. № 7), по-видимому, является концом не журнальной, а еще более ранней редакции «Белой гвардии» (ср.: Лурье Я.С. К истории написания романа «Белая гвардия» // Рус. литература. 1995; в печати).

14. Письмо Волошина Ангарскому 25 марта 1925 г., переданное последним Булгакову, см.: РГБ, ф. 562, к. 27, ед. хр. 2, с. 54.

15. Чудакова. Жизнеописание. С. 323—324.

16. Лесс Ал. Непрочитанные страницы. М., 1966. С. 252—253.

17. Более раннее письмо В.В. Вересаева Булгакову см.: Чудакова. Жизнеописание. С. 328.

18. Письма М.А. Булгакова В.В. Вересаеву // Знамя. 1988. № 1; Булгаков М.А. Собр. соч. Т. 5. № 26, 30, 31, 50, 56, 58, 65, 83, 89, 91, 93, 104, 114, 118—121, 123, 125, 131, 134, 177.

19. Булгаков М., Вересаев В. Переписка по поводу пьесы «Пушкин» («Последние дни») // Вопр. лит. 1965. № 3. С. 151—171. Ср.: Лит. Россия. 1987. 17 апр. № 16. С. 16—17.

20. Знамя. 1988. № 1. С. 162.

21. Там же. С. 163—165.

22. Начало этого письма см.: Чудакова. Архив. С. 98.

23. Письмо 2 августа // Собр. соч. Т. 5. № 83. Незаконченное письмо 17 октября // Собр. соч. Т. 5. № 89. Впервые опубликовано в статье: Кириленко К. М.А. Булгаков и В.В. Вересаев // М.А. Булгаков — драматург и художественная культура его времени. М., 1988. С. 457.

24. Знамя, 1988. № 1. С. 167—170.

25. Вопр. лит. 1965. № 3. С. 151—171.

26. Знамя. 1988. № 1. С. 170—172.

27. Там же. С. 171; Булгаков М.А. Собр. соч. Т. 5. № 134.

28. Творчество Михаила Булгакова... Кн. 1. С. 208—227 (публ. В.В. Бузник). Письма от 12 и 22 апреля, 27 сентября 1928 г., 19 июля 1929 г., 26 и 31 октября 1931 г. (которые отсутствуют в РО ИРЛИ) опубликованы в журнале «Памир» (1987. № 8. С. 94—99) и частично «Письма» и в Собр. соч. Т. 5. № 33, 35, 60, 61.

29. Чудакова. Жизнеописание. С. 263—266.

30. Рупор. 1922. Вып. 3. С. 10—12. О Д.М. Стонове Булгаков упоминал в дневнике: Булгаков М. Под пятой. М., 1990. С. 42. Чудакова. Жизнеописание. С. 225—232.

31. Яновская Л. Два письма Вс. Мейерхольда Михаилу Булгакову // Вопр. лит. 1975. № 7. С. 315—318; Чудакова. Жизнеописание. С. 358.

32. Ср.: Гудкова В.В. Судьба пьесы «Бег» // Проблемы театрального наследия М.А. Булгакова. Л., 1987. С. 40—41, примеч. 6.

33. Смелянский А. Михаил Булгаков в Художественном театре. С. 315.

34. Виноградская И. Жизнь и творчество К.С. Станиславского. Летопись. М., 1976. Т. 4. С. 297—298.

35. Письма О. Бокшанской Булгаковым см. в настоящем сборнике (с. 235—247; публ. В.В. Бузник).

36. Чудакова. Архив. С. 122; Смелянский А.М. Михаил Булгаков в Художественном театре. М., 1986. С. 315—316.

37. Попов А.Д. Творческое наследие; Работа над спектаклем. Избр. письма. М., 1986. С. 306—307; Золотницкий Д.И. Комедии М.А. Булгакова на сцене 20-х годов // Проблемы театрального наследия М.А. Булгакова. С. 61.

38. Ср.: Шереметьева Е.М. Из театральной жизни Ленинграда // Звезда. 1976. № 12; Исмагуилова Т.Д. К истории отношений М.А. Булгакова и Ленинградского Красного театра // Проблемы театрального наследия М.А. Булгакова. С. 124—133.

39. Октябрь. 1987. № 6. С. 175—184. Собр. соч. Т. 5. № 39, 49, 55, 99. Письмо 11 июня 1934 г. до последнего времени публиковалось по другой версии (10 июня, № 99), где оно имело иной, более откровенно писательский характер и было не закончено. Полную и, очевидно, окончательную версию этого письма (переданную в секретариат Сталина), сохранившуюся в ИРЛИ, см.: Невское время. № 56. 14 мая (публ. Г. Файмана).

40. Октябрь. 1987. № 6. С. 187, примеч. 2; Нинов А. Легенда «Багрового острова» // Нева. 1989. № 5. С. 191 (А. Нинов привел текст по черновому автографу Булгакова).

41. Вечерняя Красная газета. 1932. № 226. 1 окт.

42. Петелин В. Память сердца неистребима. М., 1970. С. 47; выступление Ю.В. Бондарева // Известия. 1988. 1 июля. № 183. Заметим, что в письмах и сочинениях Булгакова имя В. Билль-Белоцерковского не упоминается. В печати письмо В. Билль-Белоцерковского Сталину впервые появилось в 1949 г. (Сталин И.В. Собр. соч. М., 1949. Т. 11. С. 327—328), и нет оснований утверждать, что Булгаков знал о нем.

43. Чудакова. Жизнеописание. С. 379.

44. Материалы, связанные с творчеством А.Н. Верва, публикуются К.Е. Богословской в настоящем издании (см. с. 252—255).

45. О С.С. Кононович см. с. 223—235 настоящего издания.

46. Творчество Михаила Булгакова... Кн. 1. С. 194—208; Кн. 2. С. 149—186. Публ. Е.И. Колесниковой.

47. См.: Творчество Михаила Булгакова... Кн. 1. С. 45—47. Публ. Н.А. Грозновой.

48. См.: Файман Г. Кинороман Михаила Булгакова // Искусство кино. 1987. № 7. С. 76—77.