«...Прошло несколько часов с того момента, когда огонь с горящего флота, подожженного по приказу Цезаря, перекинулся на здания гавани в городе, и что все библиотекари с помощью нескольких сот рабов, прикрепленных к музею, успели спасти наиболее драгоценные из этих свитков. Настолько совершенным и плотным было вещество пергамента, что в то время, как в одних свитках внутренние страницы и деревянные переплеты превратились в пепел, в других переплет пергамента даже не покоробился от огня. Эти подробности все были описаны на греческом, латинском и халдео-сирийском диалектах ученым-юношей по имени Феодас, одним из писцов, служивших в музее. Утверждают, что одна из этих рукописей доныне хранится в греческом монастыре, и человек, рассказавший нам об этом, видел ее сам. Он сказал, что многие еще увидят ее и узнают, где искать важные документы, когда исполнится одно пророчество, и добавил, что большинство этих трудов могут быть найдены в Татарии».
Эти слова были написаны более ста лет назад Е. Блаватской («Разоблаченная Изида». Том 2. Глава I). Чье же пророчество должно исполниться? Френсиса Бэкона — «пророка, которого не чтут на его родине»!..
Нельзя не заметить, что в булгаковском романе несколько раз поминаются драконы: крыша ершалаимского храма — «как чешуя дракона», на женщине в театре Варьете — «пижама с драконами», Иван видит на луне «темного конька-дракона». В главе «Полет» на луне «отчетливо виден... какой-то загадочный, темный — не то дракон, не то — конек-горбунок, острой мордой обращенный к покинутому городу».
Город дракона?
А вот какой герб придумали для Казани по высочайшему повелению Екатерины II: черный змей с красными крыльями и золотым венцом. Не Китай все-таки!.. Но это в официальном (блазонном) описании герба — «змей», а что мы видим на самом деле? Красные перепончатые крылья и две когтистые ноги, похожие на куриные, — словом, классический дракон! Неспроста переодетый «сатаной» Воланд («дракон, змий древний» — по Библии) носит «траурный плащ, подбитый огненной материей»: красное и черное!
(«...Большинство этих трудов могут быть найдены в Татарии»!)
Известно, что Булгаков не сразу выбрал имя иностранного профессора. В ранних вариантах был Фаланд — так звали черта в средневековых немецких сказках. Этим именем назвал себя и гетевский Мефистофель. Фаланд стал Воландом — не для того ли, чтобы внимательный читатель услышал латинское «volans» — «крылатый»? Черно-красный крылатый дракон — в точности как на казанском гербе!.. И понятно, почему в первых редакциях романа Иван Бездомный видит Ивана Грозного именно возле собора Василия Блаженного, построенного, как известно, в ознаменование взятия Казани. Это событие отмечено и в «Иване Васильевиче» — в сцене милицейского допроса царя: «Казань брал, Астрахань брал...» В раннем рассказе «Ханский огонь» из-за границы нелегально приезжает татарский князь для того только, чтобы выкрасть из реквизированной большевиками библиотеки пачку древних пергаментов. Зачем же ему понадобились древние рукописи? Ответ скрыт в кличке собаки, принадлежащей музейному сторожу, — Цезарь.
Музей, библиотека, огонь и Цезарь — возможен ли более откровенный намек на знаменитый пожар Александрийского мусейона? Булгаков подсказывает: «Нежными искорками поблескивали переплеты в шкафах. Александр I ожил и, лысый, мягко улыбался со стены». И еще: «По вспоротому портрету Александра I лезло, треща, пламя...»
Хороший текст воспринимается как данность, и никто из читателей не задумывается — зачем Булгакову понадобился именно татарский князь? И для какой цели в эпилоге «Мастера и Маргариты» перечислены шестнадцать городов? Сопоставьте их с тремя городами, упомянутыми в «царских» пьесах: в обоих перечнях есть Казань!
«Проездом в Казань», — так объясняет Остап Бендер свое появление в Басюках. А в «Золотом теленке» про Казань говорит один эпизодический персонаж: «Выбыл с чемоданами в Казань». Эти слова Бендер слышит в газоубежище — там, где он встречает девушку, указавшую ему путь к заветному чемодану Корейко.
Действие второго романа Ильфа и Петрова начинается в несуществующем городе Арбатове — «у белых башенных ворот провинциального кремля». Какой из трех белокаменных кремлей имели в виду «сатирики» — псковский, ростовский или казанский? «Арбат» — татарский топоним. Еще один ориентир — Волга. Прямо она не называется, но среди пассажиров-растратчиков, которых возил Козлевич, были руководители киноорганизации, снимавшей фильм «Степан Разин и княжна». А когда Паниковскому досталось Поволжье, он «перешел границу» и оказался на «золотом арбатовском участке».
Нам дают понять, что речь идет именно о библиотеке: войдя в город, Остап видит одиноких молодых девиц, читающих книги Гладкова, Сейфуллиной и Элизы Ожешко. Подбор авторов выглядит произвольным, но это не так: Гладков родился в Поволжье, а татарская фамилия советской писательницы локализует участок волжского берега. Полячку Элизу Ожешко нужно просто запомнить: мы вернемся к ней, когда попытаемся проникнуть в тайну «либереи».
Все говорит о том, что «золотой арбатовский участок» — татарское Поволжье. Но главная подсказка оставлена в «Двенадцати стульях» — там, где концессионеры приезжают в Москву. Они выходят на Каланчевскую площадь (ныне — Комсомольская), и соавторы дважды упоминают о «геральдических курочках» Ярославского вокзала. На гербе Ярославля изображен медведь, а существо, очень похожее на курицу, украшает герб Казани. Ильф и Петров перечисляют вокзалы, расположенные на Каланчевской площади: Октябрьский (ныне — Ленинградский), Ярославский и Рязанский — «самый свежий и новый». Именно на Рязанский вокзал прибывают искатели сокровищ. Но ведь третий вокзал — Казанский!?. Он назывался так с самого начала постройки: железная дорога в 1913 году доходила только до Казани. Архитектор Щусев отчетливо стилизовал его под башню Сююмбеки казанского кремля.
«Самый свежий и новый из всех вокзалов» был достроен в двадцать шестом, и это не могли не знать соавторы, работавшие в ту пору в железнодорожной газете «Гудок». А если ошиблись — почему не исправили ошибку в отдельном издании и в «Золотом теленке»? Но Ильф и Петров упорствуют: разбогатевший Бендер встречает Балаганова на несуществующем Рязанском вокзале!
Странная прихоть «сатириков» заставляет кое-что сопоставить. Идя к архивариусу, жившему на окраине города, Бендер видит «светящийся остров — железнодорожный клуб». Островок света — на дальней окраине? Сокровища последнего стула превратились в клуб железнодорожников (с прекрасной библиотекой!) — на той самой Каланчевской площади, с которой исчез Казанский вокзал!
Герои романа «Туманность Андромеды» нашли под водой громадного золотого коня. Таким способом некие правители спрятали золотой запас страны: драгоценная скульптура была покрыта слоем из дешевого сплава. Место прямо не указано, но поблизости расположена могила «знаменитого поэта древних времен» с эпитафией, в которой узнаются строки М. Волошина. Он похоронен в Крыму, у горы с татарским именем Карадаг.
Ответ лежит на поверхности — это подозрительно. Не скрыт ли здесь намек на другое место и другую находку? Ефремов пишет, что статую установили на центральной площади столицы... «соседнего государства»! Казань — столица завоеванного ханства. Если верить легенде, этот город возник на том месте, где ханская дочь уронила в Волгу золотой казан. А кто нашел под водой золотую статую? Девушка с восточными чертами лица!..
Еще одна находка появляется несколькими главами выше — это дискообразный звездолет, прилетевший из другой галактики. Конь весит четыреста тонн, диаметр звездного диска — четыреста метров. (Какое интересное совпадение: у Остапа — четыреста способов отъема денег, Бендер и Корейко проехали на верблюдах четыреста километров!) Не намекает ли это число на отрезок времени, отделяющий «Атон» от эпохи Ивана Грозного? Золотой конь найден в подводном гроте: «Грозный обрыв андезитовых скал навис над пловцами». О самом коне сказано, что он смотрел «с грозною злобой».
Одна из героинь «Туманности...» — историк Веда Конг — мечтает найти под землей «древние тайники для сокровищ искусств». Коня обнаружили в подводном гроте «странного острова», похожего на «низкую башню». Подземелье башни? Известно, что после взятия Казани в тамошнем кремле стали строить церковь. По совету попа Сильвестра ее назвали Благовещенской, как и храм в Московском Кремле, в котором Сильвестр был настоятелем.
В первой главе «Золотого теленка» великий комбинатор идет по «провинциальному кремлю» и замечает некоторые советские реалии: «Из церковного подвала несло холодом, бил оттуда кислый винный запах. Там, как видно, хранился картофель». «Храм спаса на картошке», — сказал Остап. А чего стоит реплика председателя арбатовского исполкома: «Церкви у нас замечательные. Тут уже из Главнауки приезжали, собираются реставрировать». Действие романа точно датируется: «1930 год от Рождества Христова» — самый разгул воинствующего атеизма!
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |