Вечером 7 мая 1926 года произошло событие, которое... Впрочем, пусть о нём расскажет Л.Е. Белозёрская, подробно описавшая то майское происшествие в своих «Воспоминаниях»:
«...в один прекрасный вечер на голубятню постучали (звонка у нас не было), и на мой вопрос "кто там?" бодрый голос арендатора ответил: "Это я, гостей к вам привёл!"
На пороге стояли двое штатских: человек в пенсне и просто невысокого роста человек — следователь Славкин и его помощник — с обыском. Арендатор пришёл в качестве понятого...»
Фамилию следователя Любовь Евгеньевна назвала не совсем верно (если, впрочем, не сделала это вполне намеренно). На самом деле обыск проводил не Славкин, а уполномоченный 5-го Секретного отдела ОГПУ Врачёв. Во всём же остальном нарисованная картина вполне достоверна.
«Булгакова дома не было, и я забеспокоилась: как-то примет он приход "гостей", и попросила не приступать к обыску без хозяина, который вот-вот должен прийти».
Наконец раздался стук в дверь — пришёл Михаил Афанасьевич.
«...он держался молодцом (дёргаться он начал значительно позже). Славкин занялся книжными полками. "Пенсне" стало переворачивать кресла и колоть их длинной спицей».
Обыск, как и положено, продолжался всю ночь. Под утро был составлен протокол:
«На основании ордера Объединённого Государственного политического управления за № 2287 от 7 мая мес. 1926 г. произведён обыск у гр. Булгакова в д. № 9, кв. № 4 по ул. Кропоткина, пер. Чистый, сотрудником Врачёвым.
При обыске присутствовали обыскиваемый Булгаков М.А. и арендатор дома Градов В.В.
Взято для доставления в Объединённое Госполитуправление следующее:
1. Два экземпляра перепечатанных на машинке "Собачье сердце".
2. Три дневника: за 1921—23 и 25 годы...»
После нежданного визита Булгаков приходил в себя полторы недели. А 18 мая подал в ОГПУ заявление:
«При обыске, произведённом у меня представителями ОГПУ 7-го мая 1926 г. (ордер № 2287, дело 45), у меня были взяты с соответствующим занесением в протокол — повесть моя "Собачье сердце" в 2-х экземплярах на пишущей машинке и 3 тетради написанных мною от руки черновых мемуаров моих под заглавием "Мой дневник".
Ввиду того, что "Сердце" и "Дневники" необходимы мне в срочном порядке для дальнейших моих литературных работ, а "Дневники", кроме того, являются для меня очень ценным интимным материалом, прошу о возвращении мне их».
24 июня аналогичное письмо-прошение было направлено и председателю Совнаркома.
Никаких ответов на просьбы не последовало. Правда, сохранились свидетельства о том, что Сталин, Молотов и другие члены политбюро с интересом читали булгаковские дневники.
Лишь 22 сентября 1926 года писателя вызвали на Лубянку.
Допрашивал его следователь С.Г. Гендин. Семён Григорьевич был в приятельских отношениях с Яковом Аграновым, уже тогда занимавшим пост заместителя начальника секретного отдела ОГПУ. Вместе они посещали собрания лефовцев на квартире Маяковского.
В книге «ГРУ. Дела и люди» про этого следователя сказано:
«Гендин Семён Григорьевич
04.1902, г. Двинск
Еврей. В РККА с 1918. Член ком. Партии с 1918. Окончил Московские командные артиллерийские курсы (1920), Высшие военно-химические курсы РККА (1921).
Участник Гражданской войны. Командир взвода, батареи, помощник начальника артиллерии Новороссийского укрепрайона.
С 1921 в органах ВЧК».
Протокол допроса Булгакова давно опубликован. Эти «Показания по существу дела» дают основания предположить, что допрашиваемый писатель решил не лукавить. И не таясь, заявил о том, что он сын статского советника, что окончил медицинский факультет университета, что литературной деятельностью начал заниматься, служа в Добровольческой армии.
«В своих произведениях я проявлял критическое и неприязненное отношение к Советской России... Мои симпатии были всецело на стороне белых, на отступление которых я смотрел с ужасом и недоумением».
Обе фразы подчеркнул следователь, тем самым особо их выделяя...
Чувствуя растущую настороженность со стороны Гендина, Булгаков сообщил, что с белыми давно уже не имеет никаких отношений и что он «несколько месяцев» писал статьи для газеты «Правда». Кроме того...
«Связавшись слишком крепкими корнями со строящейся Советской Россией, не представляю себе, как бы я мог существовать в качестве писателя вне её. Советский строй считаю исключительно прочным. Вижу много недостатков в современном быту и благодаря складу моего ума отношусь к ним сатирически и так и изображаю их в своих произведениях».
На вопрос следователя, почему до сих пор не напечатана его новая повесть, допрашиваемый ответил:
«"Повесть о собачьем сердце" не напечатана по цензурным соображениям. Считаю, что произведение "Повесть о собачьем сердце" вышло гораздо более злостным, чем я предполагал, создавая его, и причины запрещения печатания мне понятны».
На вопрос, где и как часто повесть читалась, последовал ответ:
«Должен отметить, что неоднократно получал приглашения читать это произведете в различных местах и от них отказывался, т. к. понимал, что в своей сатире пересолил в смысле злостности и повесть возбуждает слишком пристальное внимание...»
Когда же следователь прямо спросил, есть ли в «Собачьем сердце» политическая подоплёка, Булгаков откровенно признался:
«Да, политические моменты есть, оппозиционные существующему строю. Но склад моего ума сатирический. Из-под пера выходят вещи, которые, порою, по-видимому, остро задевают общественно-коммунистические круги.
Я всегда пишу по чистой совести и так, как вижу! Отрицательные явления жизни в Советской стране привлекают моё пристальное внимание, потому что в них я инстинктивно вижу большую пищу для себя (я — сатирик)».
Разумеется, о своём плане мщения советской власти Булгаков не сказал ни слова. Но полностью признал свою вину, состоявшую, по его словам, в том, что он находится в «оппозиции существующему строю» и «злостно» противодействует ему своими «сатирическими произведениями».
Дерзкого писателя, включённого под номером семь в список кандидатов на высылку из страны, на время оставили в покое. Но установили строжайший контроль над его творчеством. И это понятно — слишком дерзкими и вызывающими были написанные им книги! Слишком откровенно высмеивал Булгаков советскую власть!
В «Дьяволиаде» эта власть была представлена в образах обюрократившихся сотрудников спичечной базы. В «Роковых яйцах» революционные ленинские идеи воплощались в злобных земноводных монстрах, нагрянувших на Россию. В «Собачьем сердце» сама попытка преобразования мира и человечества приводила к созданию «исключительного прохвоста» Шарикова. Сатира каждой из трёх повестей била наотмашь, без всякой жалости и снисхождения выставляла большевистский режим на всеобщее посмешище.
Как известно, сильные мира сего очень не любят, когда над ними смеются, потешаются. Такого они никому и никогда не прощают. Булгаков, к счастью для него, быстро разобрался в ситуации. И мгновенно сменил свою маску, так раздражавшую большевиков. Встречи с всесильным ОГПУ заставили Михаила Афанасьевича надолго прекратить сочинение опасной сатирической прозы и целиком переключиться на создание, как ему казалось, вполне безобидных драматургических произведений. Из пересмешника-сатирика он переквалифицировался в драматурга. Героями его пьес стали самые обычные люди, каких на Земле миллионы. Их волновали не идеи, а простые жизненные ситуации, обычные мелочи быта. Довольно скоро Булгаков убедился в том, что сделал правильный выбор — судьба стремительно вознесла его на вершину литературного Олимпа.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |