Вернуться к Э.Н. Филатьев. Тайна булгаковского «Мастера...»

Квартирные хлопоты

Сестра Булгакова, Надежда Афанасьевна Земская, вспоминала:

«Приехав в Москву в сентябре 1921 года без денег, без вещей и без крова, Михаил Афанасьевич одно время жил в Тихомировском студенческом общежитии, куда его на время устроил студент-медик, друг семьи Булгаковых, Николай Леонидович Гладыревский. Но оставаться там долго было нельзя...»

Продолжает Татьяна Николаевна:

«Ночь или две мы переночевали в этом общежитии и сразу поселились на Большой Садовой. Надя ему комнату уступила».

Сестра Надежда и её муж, Андрей Михайлович Земской, на какое-то время уехали в Киев. Потому и «уступили» Булгаковым свою жилплощадь.

24 марта 1922 года Михаил Афанасьевич писал сестре Вере:

«Самый ужасный вопрос в Москве — квартирный».

Нехватку жилплощади в ту пору ощущали не только рядовые москвичи, но и всемогущие правители Страны Советов. Л.Д. Троцкий вспоминал впоследствии:

«В Кремле, как и по всей Москве, шла непрерывная борьба из-за квартир, которых не хватало».

В том же мартовском письме сестре Вере Булгаков сообщал:

«Живу в комнате, оставленной мне по отъезде Андреем Земским, Большая Садовая, 10, кв. 50. Комната скверная, соседство тоже, оседлым себя не чувствую, устроиться в ней стоило больших хлопот».

«Большие хлопоты» состояли в том, что требовалось «закрепить» за собой эту комнату на «законном» основании, то есть прописаться. Необходимость подобного шага Татьяна Николаевна обосновывала так:

«Жилищное товарищество на Большой Садовой, дом 10, хотело выписать нас и выселить. Им просто денег было нужно, а денег у нас не было. И вот только несколько месяцев прошло, Михаил стал работать в газете, где заведовала Крупская...»

Грех было не воспользоваться близостью к такому всемогущему лицу!

Машинистка Ирина Сергеевна Раабен, печатавшая в те годы многие булгаковские работы, впоследствии рассказывала:

«Он... решил написать письмо Надежде Константиновне Крупской. Мы с ним письмо это вместе долго сочиняли. Когда оно уже было напечатано, он мне вдруг сказал: "Знаете, пожалуй, я его лучше перепишу от руки И так и сделал».

Встреча с женой Ленина, описанная в рассказе «Воспоминание...», произошла в тот самый момент, когда Михаил Афанасьевич носил полушубок, о котором лишний раз даже говорить не решался...

«...чтобы не возбуждать в читателе чувство отвращения, которое и до сих пор терзает меня при воспоминании об этой лохматой дряни... Мой полушубок заменял мне пальто, одеяло, скатерть и постель».

В этом-то одеянии Булгаков и предстал перед Крупской:

«В три часа дня я вошёл в кабинет... Надежда Константиновна в вытертой какой-то меховой кацавейке вышла из-за стола и посмотрела на мой полушубок.

— Вы что хотите? — спросила она...

— Я ничего не хочу на свете, кроме одного — совместного жительства. Меня хотят выгнать. У меня нет никаких надежд ни на кого, кроме Председателя Совета Народных Комиссаров. Убедительно прошу передать ему это заявление.

И я вручил ей свой лист.

Она прочитала его.

— Нет, — сказала она, — такую штуку подавать Председателю Совета Народных Комиссаров?

— Что же мне делать? — спросил я и уронил шапку.

Надежда Константиновна взяла мой лист и написала сбоку красными чернилами:

"Прошу дать ордер на совместное жительство".

И подписала:

Ульянова.

Точка.

Самое главное то, что я забыл её поблагодарить.

Забыл.

Криво надел шапку и вышел.

Забыл...

Вот оно неудобно как...

Благодарю вас, Надежда Константиновна».

И Булгаковых на Большой Садовой прописали. Сестра Надежда позднее рассказывала:

«Земских выписали, а Михаил Афанасьевич остался на правах постоянного жильца. С ним жила и была прописана его жена — Татьяна Николаевна».

Об этой с таким трудом завоёванной жилплощади Булгаков вспоминал потом часто. Это о ней устами своего героя восклицал он в «Мастере и Маргарите»:

«— Уу, проклятая дыра!»

Это на её описание в «Театральном романе» не пожалел он тусклых красок:

«Из кухни пахло жареной бараниной, в коридоре стоял вечный, хорошо известный мне туман, в нём тускло горела под потолком лампочка».

Именно в этой квартире, оставив ей её «родной» номер (50) и назвав «нехорошей», Булгаков поселит дьявольскую компанию во главе с Воландом.

Решив проблемы, касавшиеся вопроса «где жить?», Булгаков стал пытаться ответить и на другой не менее важный вопрос: «На что жить?» Он давно уже понял, что одними фельетонами, печатавшимися в разных газетах от случая к случаю, средств к достойному существованию не добудешь. Громкого имени подобные статьи-однодневки тоже составить не могли.

Выход был один — опубликовать что-то солидное!