Заключение

В результате выхода в свет тома «Избранной прозы» Михаила Булгакова и журнального варианта романа «Мастер и Маргарита» в 1966—1967 гг. интерес к личности и творчеству этого писателя в стране становится разрешенным, публичным, широким, общественно острым. Кино- («Бег», 1971 г.) и телеэкранизации («Всего несколько слов в честь господина де Мольера», 1973 г.), созданные по мотивам произведений Булгакова, закрепляют его. Публичная дискуссия о «закатном» романе художника в СМИ и многочисленные отклики на фильм «Бег» — это очевидная вершина «булгаковского бума».

Шукшин оказывается психологически и творчески готов к «встрече» с феноменом Булгакова. Именно его «поздние» произведения (1969—1974 гг.), письма к другу и единомышленнику В.И. Белову обнаруживают поле знаков ценностно-тематического контакта и согласия с текстами Булгакова, его пониманием миссии русского писателя.

Судьба Булгакова подводит Шукшина к мысли, что не нужно искать компромисс со своим временем, что оно тебя все равно переиграет, измотает. С этим связано стремление «позднего» Шукшина к максимуму работы, к предельности высказывания, к общезначимости замысла. Окружающий мир начинает восприниматься как закономерный длительный духовный национальный кризис, кризис национального дома, требующий откровенных и новых «рецептов» жизни. Поэтому в последний период творческого пути Шукшин приходит к системной работе для театра, стремится к массовому публичному зрелищу, избегая привычной для кино производственной системы утверждений и согласований: теперь ты уже должен поставить лишь текст, который заживет своей публичной жизнью, и ты в театральном зале почувствуешь отклик на него. При этом специфику дара прозаика Шукшин не утрачивает, а «ставит» его на службу новому делу — пишет повести для театра, киноповести.

С оглядкой на «Мастера и Маргариту» Шукшин переосмысливает и перерабатывает свой заветный труд о русской истории — роман «Я пришел дать вам волю», главный персонаж которого напрямую соотнесен с Иешуа. И образ Егора Прокудина в киноповести «Калина красная» создается автором по модели народного заступника. Главное, что сближает этих героев, — внутренняя свобода, непреклонность духа, выход за пределы страха. Закономерно, что с появлением нового героя у Шукшина черты Разина становятся близки и другим его «поздним» персонажам: Егору Прокудину («Калина красная») и Ивану («До третьих петухов»).

Произведения писателей во многом сближаются игровым началом, условностью повествования, типологией героя и пространства, системой мотивов (покой, награда, болезнь, зло, жестокость). Возникает своего рода «поле согласия» двух художников слова. Ядром данного поля является статус Дома и его знаки (любовь, женщина, ее духовное материнство, преемственность).

Однако «поле согласия» не отменяет различие мироощущений художников. Так, хотя «правду говорить легко и приятно» и она обладает лечебной силой, по Шукшину, только через страдания и боль эта правда выходит к людям. Лишь на земле, в деревенском мире отношения правдивы, искренни, в городе нет почвы для мужицкой правды, которая имеет общенациональное значение.

Как Булгакову, так и Шукшину интересен герой-путник, подвергающийся испытаниям и искушениям. Однако если путь такого типа персонажа не может быть продолжен на земле, то Булгаков дает возможность продления пути в ином пространстве. Создается своего рода вертикаль земли и неба. У Шукшина же — только горизонталь: герой-путник умирает на земле и продолжение жизни не может быть в другом мире. Тем самым различие решений Булгаковым и Шукшиным значимых ценностно-тематических звеньев объясняется их миросозерцанием, происхождением и положением в культуре. Не случайно столь корректирующее и значимое воздействие на восприятие Шукшиным «закатного» романа Булгакова оказала позиция журнала «Наш современник» в споре «толстых журналов» страны о «Мастере и Маргарите» (статья П.В. Палиевского).

Соотнесенность двух писателей разных эпох, несомненно, открывает и новые перспективы изучения творчества Шукшина, логики его творческого поведения. Диалог двух мастеров слова важен как возможность корректировки некоторых ставших традиционными идей в шукшиноведении.

Выявление глубины диалогических отношений «позднего» В.М. Шукшина с наследием М.А. Булгакова, несомненно, связано с органической погруженностью каждого из художников в индивидуальные духовные традиции русской классики XIX века (пушкинская традиция, гоголевская традиция, толстовская традиция, традиция Достоевского). Целенаправленный учет воздействия данных традиций в качестве сущностных факторов, стимулирующих динамику и интенсивность творческого диалога Шукшина с Булгаковым, а также порождающих особые «точки» соприкосновения и расхождения художников, — это задача будущих исследований, вполне осознаваемая нами, но требующая именно коллективных усилий специалистов.