Пилат и Афраний

Пилат. Итак, что вы можете сказать мне о настроении в этом городе?

Афраний. Я полагаю, что когорта Молниеносного может уйти.

Пилат. Очень хорошая мысль. Послезавтра я ее отпущу и сам уеду. И — клянусь вам, — я отдал бы многое, чтобы сделать это сегодня.

Афраний. Прокуратор не любит Ершалаима?

Пилат. Помилосердствуйте, нет более безнадежного места на земле. О, если бы не императорская служба!

Афраний. Праздники здесь трудные.

Пилат. От всей души желаю, чтобы они поскорее кончились. Я получу возможность, наконец, вернуться в Кессарию. Да, но вернемся к делам. Прежде всего, этот проклятый Вар-Равван вас не тревожит?

Афраний. Надо думать, что Вар-Равван стал теперь безопасен, как ягненок. Ему неудобно бунтовать...

Пилат. Слишком знаменит?

Афраний. Прокуратор, как всегда, тонко понимает вопрос.

Пилат. Но во всяком случае... надо будет... Хотя, я всегда спокоен, когда вы здесь.

Афраний. Прокуратор слишком добр.

Пилат. А теперь прошу сообщить мне о казни.

Афраний. Что именно интересует прокуратора?

Пилат. Не было ли со стороны толпы возмущения? Это главное.

Афраний. Никакого.

Пилат. Очень хорошо. Вы сами установили, что смерть пришла?

Афраний. Прокуратор может быть уверен в этом. Он сказал, что никого не винит в том, что у него отняли жизнь.

Пилат. Кто?

Афраний. Простите, прокуратор! Я не назвал? Га-Ноцри.

Пилат. Не пытался ли он проповедовать что-либо в присутствии солдат?

Афраний. Нет, прокуратор, он не был многословен. Единственное, что он сказал, это — что в числе человеческих пороков одним из самых главных он считает трусость.

Пилат. К чему это было сказано?

Афраний. Этого нельзя было понять. Он вообще вел себя странно.

Пилат. В чем странность?

Афраний. Он пытался заглянуть в глаза то одному, то другому из окружающих. И все время улыбался какой-то растерянной улыбкой.

Пилат. Больше ничего?

Афраний. Больше ничего.

Пилат. Дело в следующем: хотя мы и не можем в данное время обнаружить каких-нибудь его поклонников, тем не менее, ручаться, что их совсем нет, — нельзя. И вот, во избежание каких-либо сюрпризов, я прошу вас немедленно и без всякого шума убрать с лица земли...

Афраний. Кого?

Пилат. Тела всех трех казненных и похоронить их в тайне и в тишине, так, чтобы о них не было больше ни слуху, ни духу.

Афраний. Слушаю, игемон. Ввиду сложности и ответственности дела разрешите ехать немедленно.

Пилат. Нет, подождите еще. Есть еще два вопроса. Первый... Касается он... этого... как его... Иуды из Кариафа. Говорят, что он деньги будто бы получил за то, что так радушно принял у себя этого безумного...

Афраний. Получит...

Пилат. А велика ли сумма?

Афраний. Этого никто не может знать, игемон.

Пилат. Даже вы?

Афраний. Увы, даже я. Но, что он получит эти деньги сегодня вечером, это я знаю. Его сегодня вызывают во дворец Каифы.

Пилат. Ах, жадный старик из Кариафа. Ведь он старик?

Афраний. Прокуратор никогда не ошибается, но на этот раз ошибся. Иуда — молодой человек.

Пилат. Скажите! Характеристику его вы можете мне дать? Фанатик?

Афраний. О нет, прокуратор!

Пилат. Так. А еще что-нибудь? Имеет, может быть, какую-нибудь страсть?

Афраний. У него одна страсть, прокуратор. Страсть к деньгам.

Пилат. А чем он занимается?

Афраний. Он работает в меняльной лавке у родственника.

Пилат. Ах, так, так, так... Так вот в чем дело: я получил сегодня сведения о том, что его зарежут ночью.

Афраний. Осмелюсь спросить, от кого же эти сведения?

Пилат. Позвольте мне пока этого не говорить, тем более, что они случайны, темны и недостоверны. Но я обязан предвидеть все. Такова моя должность, а пуще всего я верю своему предчувствию, ибо оно меня еще никогда не обманывало. Сведения же заключаются в том, что кто-то из тайных друзей Га-Ноцри, возмущенный чудовищным предательством этого менялы, договорился со своими сообщниками убить его сегодня ночью, деньги же, полученные за предательство, подбросить первосвященнику с запиской: «Возвращаю проклятые деньги!» Вообразите, приятно ли будет первосвященнику в праздничную ночь получить подобный подарок?

Афраний. Но я полагаю, прокуратор, что это вызовет очень большой скандал.

Пилат. И я сам того же мнения. Вот поэтому я прошу вас заняться этим делом, то есть принять все меры к охране Иуды.

Афраний. Приказание игемона будет исполнено, но я должен успокоить игемона: замысел злодеев чрезвычайно трудно выполним. Ведь подумать только: выследить человека, зарезать, да еще узнать, сколько получил, да ухитриться подбросить деньги Каифе, и все это в одну ночь!? Сегодня?

Пилат. И тем не менее его зарежут сегодня, у меня предчувствие, говорю я вам...

Афраний. Слушаю... Так зарежут, игемон?

Пилат. Да, и вся надежда на вашу изумляющую всех исполнительность. Я жду доклада о погребении...

Афраний уходит.

Пилат. Банга, Банга...