И.Е. Ерыкалова. Рукописи М.А. Булгакова: по следам героев «Мастера и Маргариты»

Роман Михаила Афанасьевича Булгакова «Мастер и Маргарита» — это фантастический роман, действие которого происходит в Москве, и это роман о Москве. Когда Булгаков в сентябре 1921 года на извозчике въехал в Москву, первое, что его поразило, — афиша с большими буквами: «Дювлам». «Что ж значит-то? Значит-то что ж? Двенадцатилетний юбилей Владимира Маяковского. Воз остановился. Снимали вещи. Присел на тумбочку и как зачарованный уставился на слово. Ах, слово хорошо! А я, жалкий провинциал, хихикал в горах на завподиска! Куда ж, к черту. Ан, Москва не так страшна, как ее малюют» («Записки на манжетах»).

В первые месяцы после приезда в Москву Булгаков работал в доме Нирнзее — знаменитом московском небоскребе, названном по имени построившего его инженера. Будущий автор «Мастера и Маргариты» сначала поступил на место секретаря Литературного отдела Главполитпросвета при Народном комиссариате просвещения — Наркомпросе. В 1922 году Булгакову удалось устроиться обработчиком писем трудящихся в газету железнодорожников «Гудок», которая находилась во Дворце труда. В «Черном маге» в числе мест, пострадавших от фальшивых червонцев Воланда, писатель упоминает «кассу месткома газеты "Звонок" во Дворце труда». В этом «Звонке» легко узнается газета «Гудок», где Булгаков проработал фельетонистом четыре года, в 1922—1926 годах, до премьеры его пьесы «Дни Турбиных» в Московском Художественном театре. В доме Нирнзее помещалась московская контора берлинской газеты «Накануне», в которой Булгаков в начале 1920-х годов публиковал очерки о московской жизни для читателей русской эмиграции. «Шлите побольше Булгакова!» — писал из Берлина, где находилась центральная редакция «Накануне», редактор литературного приложения Алексей Толстой.

В это время Булгаков с увлечением изучал топографию и историю Москвы: Кремль, Тверская, гостиница «Метрополь», Страстной монастырь, Большой театр, Лубянка, Арбат, Пречистенка, храм Христа Спасителя. В рукописи «Черный маг» возникают приметы московской жизни: пивная на углу Триумфальной и Тверской, кондитерская в Столешниковом переулке, моссельпромовский лоток с шоколадом на Мясницкой у почтамта, банк на углу Петровки и Кузнецкого, частный галантерейный магазин на Арбате... В очерке «Сорок сороков» писатель с крыши небоскреба дома Нирнзее видит город до самых окраин и слышит городской шум, «дыхание» оживающей после Гражданской войны Москвы. Под его пером в очерке «Москва краснокаменная» путешествие по Москве на трамвае превращается в картинки послереволюционной московской жизни: «Жужжит "Аннушка" (так называли в Москве трамвай "А". — И.Е.), звонит, трещит, качается. По Кремлевской набережной летит к храму Христа. <...> Вон "Аннушка" заворачивает под часы у Пречистенских ворот. <...> Александр Сергеевич Пушкин, наклонив голову, внимательно смотрит на гудящий у его ног Тверской бульвар. О чем он думает — никому не известно... Каждую четверть часа несется с кремлевских стен перезвон...»¹ Очерки начала 1920-х годов порой дают подлинный смысл эпизодам и персонажам, выступающим в романе «Мастер и Маргарита» в гротескном, искаженном, шутовском обличье. Некоторые эпизоды очерков, кажется, прямо вошли в роман: «Касса хлопнула, прогремела и съела десять спецовых миллионов. Сдачи: две бумажки по сту. Одна настоящая, с водяными знаками, другая, тоже с водяными знаками, — фальшивая»². В картине бывшего Елисеевского магазина на Тверской — детали сцены в торгсине, который посетили Коровьев и Бегемот. Монолог Коровьева о бедняке, «починяющем примуса», у которого нет валюты, родился не просто так — писатель сам пережил голодные послереволюционные годы в столице: «В Эм-пе-о — елисеевских зеркальных стеклах — все новые покупатели. Три фунта. Пять фунтов. Икра черная лоснится в банках. Сиги копченые. Пирамиды яблок, апельсинов. К окну какой-то самоистязатель прилип, выкатил глаза на люстры-гроздья, на апельсины. Головой крутит. Проспал с 18 по 22 год!»³ Или: «Каждый бог на свой фасон. Меркурий, например, с крылышками на ногах. Он — нэпман и жулик»⁴. И «Аннушка», и храм Христа Спасителя, и бог Меркурий появятся на страницах романа «Мастер и Маргарита».

Пафос московских очерков Булгакова — возрождение столицы России. В 1920-е и 1930-е годы Москва строилась и менялась. Когда приехал Булгаков, основным транспортом были извозчики, а вскоре главным транспортом стали трамваи. Позднее Булгаков запечатлел в очерках для газеты «Накануне» первые восемь новых московских автобусов. В одной из последних редакций Маргарита узнает о странных похоронах Берлиоза из разговора в троллейбусе. Троллейбусы появились в Москве в 1934 году! А в 1935 году Михаил Булгаков уже ездил в только что построенном московском метро...

Роман создавался двенадцать лет, и в его тексте остались анахронизмы: извозчики у ворот Дома Грибоедова так и не исчезли из рукописей со временем и появляются в текстах 1930-х годов наряду с грузовиком и таксомотором, на котором Пантелей и Рюхин везут Иванушку Бездомного в загородную лечебницу. Впрочем, в этом романе, где так много символических деталей, — извозчики не исчезли, может быть, и потому, что еще до революции на Лубянской площади, на Лубянке (где в доме № 2 разместилось ВЧК—ОГПУ—НКВД), находилась биржа извозчиков.

Сочетание радостной жизни стремительно меняющейся страны и столицы и трагизма отношений между людьми 1930-х годов создают особую атмосферу романа: щемящую грусть о прошлом и волнующее предвосхищение будущего.

Как и многие в то время, Булгаков был уверен в причастности Германии к революции 1917 года и разрухе в России: «Фридрихштрасской уверенности, что Россия прикончилась, я не разделяю, и даже больше того <...> во мне рождается предчувствие, что "все образуется" и мы еще можем пожить довольно славно», — пишет он в 1923 году⁵. Его герой Воланд — иностранный консультант — говорит двум литераторам: «Здесь так хорошо под липами...», как будто намекая на название главной улицы Берлина — Unter den Linden. А писатель, словно напоминая читателю о недавней войне и иностранной интервенции, завершает очерк «Сорок сороков», опубликованный в «Накануне» 15 апреля 1923 года, словами: «...я мечтаю, как летом взлезу на Воробьевы горы, туда, откуда глядел Наполеон, и посмотрю, как горят сорок сороков на семи холмах, как дышит, блестит Москва. Москва-мать»⁶.

Воланд, покидая Москву, указывает своим спутникам жестом путь на запад. Князь тьмы и символ зла, подобно Наполеону, погрузившему Москву в дымы пожаров, оставляет город горящим. В рукописи «Великий канцлер» (1934) иностранный маг и его свита, покидая столицу России, оказываются у Воробьевых гор, оборачиваются и смотрят на Москву:

«В глазах поднялись многоэтажные белые громады Зубовки, а за ними — башни Москвы. Но эти башни видны были в сизом тумане. Ниже тумана над Москвой расплывалась тяжелая туча дыма.

— Какое незабываемое зрелище! — воскликнул Бегемот...» (гл. «Гонец»).

Вероятно, именно такими по замыслу писателя были результаты посещения Москвы гражданином Азазелло, позднее Воландом. В ранней рукописи «Вечер страшной субботы» (1929—1931) автор-повествователь ведет рассказ от первого лица и сообщает о Доме писателей: «...дом этот стал перед безумным воспаленным моим взором в виде обуглившихся развалин...» (гл. «Дело было в Грибоедове»). Прощаясь с Москвой, мастер с ужасом видит эти пожары и восклицает: «Но дети! Позвольте, дети!» В ответ над Москвой вдруг гремит спасительная гроза. В окончательном тексте от кота и Коровьева пострадали «четыре сожженных дома». С большим мастерством написанные сцены романа соединяют реальность с фантастикой: это мир воображения, и события в нем подчиняются воле Булгакова. Мир Москвы в романе — это мир литературы и театра, тот мир, который был так хорошо знаком Булгакову, и воплощает он мир его современника.

Война закончилась, но газеты каждый день писали о ней: об опасности нового вторжения, о враждебности окружающих капиталистических государств. Первого мая 1927 года ЦК принял постановление о подготовке к войне. И в рукописях «Мастера и Маргариты» появились сцены, в которых на Воланда и его свиту летят самолеты, а люди в противогазах пытаются взойти на Воробьевы горы и захватить таинственных гостей. Так, в духе времени, описывает Булгаков конфликт между реальным и вечным миром. Позднее атрибуты новой войны, технически оснащенной, уйдут в написанную летом 1931 года пьесу о мировой катастрофе «Адам и Ева». И реплику «Но дети, позвольте, дети!» произнесет ученый Ефросимов, который решил отдать изобретение, спасающее от газовой войны, «всем странам сразу». Из романа о Пилате военная техника исчезает: она могла разрушить хрупкое, с таким искусством созданное писателем здание романа, где сосуществуют герои, разделенные двумя тысячелетиями. Контраст эпохи Иисуса Христа и московских сцен, конфликт свиты Воланда и московских жителей лежит не столько в реальности, сколько в сознании, воображении, в духовной сфере. И реальный мир романа поэтому в большой мере — мир условный.

На Воробьевых горах разворачиваются последние московские сцены романа во всех полных редакциях текста «Мастера и Маргариты». И главный герой романа, ушедший в иной мир мастер, прощается с Москвой, подойдя к перилам смотровой площадки — туда, откуда Булгаков сам нередко любовался городом.

Исследуя рукописи романа, В.И. Лосев обнаружил фрагмент, который никогда не входил в опубликованный текст «Мастера и Маргариты»: в последней машинописи после слов «мастер... поглядел в лицо Воланду прямо и смело» шел текст об аэроплане, кружившем над Новодевичьим монастырем и атаковавшем Воланда и его свиту.

«— Э-ге-ге, — сказал Коровьев, — это, по-видимому, нам хотят намекнуть, что мы излишне задержались здесь. А не разрешите ли мне, мессир, свистнуть еще раз?

— Нет, — ответил Воланд, — не разрешаю. — Он поднял голову, всмотрелся в разрастающуюся с волшебной быстротою точку и добавил: — У него мужественное лицо, он правильно делает свое дело, и вообще все кончено здесь. Нам пора!»

Этот фрагмент (кончая словами «а Воланд — на правой») Лосев включил в публикуемую версию текста романа, поскольку в первом экземпляре машинописи он был «изъят кем-то (оторвано пол-листа), а во втором экземпляре, к счастью, сохранился»⁷. Вместо этого фрагмента Елена Сергеевна Булгакова вписала в окончательную редакцию другой текст, который и публиковался ранее. Вероятно, замена была сделана по цензурным причинам, поскольку слова «У него мужественное лицо, он правильно делает свое дело, и вообще все кончено здесь» могли быть отнесены к Сталину, то есть «сатана хвалил генсека!»⁸. Кстати, образ летчика-истребителя впервые появляется у Булгакова в пьесе «Адам и Ева» (1931), которому Булгаков придал демонические черты. Безжалостность и бесчеловечность стали смыслом существования истребителя. В ходе трансформации образа сатаны в романе «Мастер и Маргарита» появляются два лика зла: один — связанный с историей Воланда, миром тайной свободы и справедливого возмездия, другой — образ истребителя с его ненасытной жаждой уничтожения. Возможно, смысл слов Воланда о летчике-истребителе заключается в признании сатаной этого нового лика зла.

В тексте романа «Мастер и Маргарита» сохранилось много деталей московской жизни писателя. В 1921—1924 годах Булгаков жил в огромном пятиэтажном доме на Большой Садовой, сначала в квартире № 50, затем в квартире № 34. Именно в этом доме происходят многие события романа: здесь квартира Степы Лиходеева и Берлиоза, где поселяется и принимает посетителей сатана Воланд, сюда, в бывший кабинет Берлиоза, в «Великом канцлере» влетает по трубе превратившаяся в ведьму Маргарита, здесь происходит Великий бал у сатаны. Недалеко от дома на Большой Садовой находится в романе театр «Варьете», в котором легко узнается здание цирка братьев Никитиных (теперь занимаемое Театром сатиры). Здесь находился кабинет Римского и зрительный зал, где давал представление Воланд. Отсюда, из сада театра (бывший сад «Аквариум»), Азазелло и Бегемот тащили в квартиру Берлиоза оглушенного администратора Варенуху, которого превратил в вампира поцелуй ведьмы Геллы.

Затем писатель поселился в Обуховом переулке, недалеко от дома, где жил его дядя, врач Николай Михайлович Покровский, и где происходят события повести «Собачье сердце». Вместе со второй женой Любовью Евгеньевной Белозерской он переехал вскоре в дом № 4 в Малом Лёвшинском переулке, неподалеку от Государственной академии художественных наук. В Академии художественных наук Булгаков познакомился со специалистом по средневековой литературе и фольклору Борисом Ярхо. В Малом Лёвшинском переулке тогда жил гениальный математик, философ и искусствовед Павел Флоренский, вместе с которым жена писателя Любовь Евгеньевна работала в редакции «Технической энциклопедии»: Флоренский был заместителем главного редактора⁹. И уникальный специалист по средневековым текстам Борис Ярхо, и Павел Флоренский, книга которого «Мнимости в геометрии» хранится в архиве М.А. Булгакова в Российской государственной библиотеке (хотя сведений о личном знакомстве Булгакова с ним нет), несомненно, оказали влияние на мир романа «Мастер и Маргарита» и, вероятно, дали некоторые черты главному герою — мастеру.

В августе 1927 года Булгаков снял трехкомнатную квартиру на Большой Пироговской улице в доме № 35а, недалеко от Новодевичьего монастыря. Выйдя из дома на Большую Пироговскую, писатель видел слева «пряничные башни» монастыря, а справа улицу, идущую к Зубовской площади и далее к центру Москвы, набережной и Кремлю. Роман «Мастер и Маргарита» был начат в кабинете Михаила Булгакова на Большой Пироговской. Здесь в марте 1930 года были сожжены первые главы романа и здесь была написана первая полная рукопись романа — «Великий канцлер» (1932—1934). В сентябре 1934 года Булгаков пишет главу «Гонец», в которой создает пейзаж Москвы: «Воланд в сопровождении свиты к закату солнца дошел до Девичьего монастыря. Пряничные зубчатые башни заливало косыми лучами из-за изгибов Москвы-реки. По небу слабый ветер чуть подгонял облака. Воланд не задерживался у монастыря. <...> он устремился вдаль к Москве-реке». В Новодевичьем монастыре жила когда-то в заточении сестра Петра I царевна Софья Алексеевна, а перед окнами кельи для ее устрашения по приказу царя Петра были повешены участники Стрелецкого бунта. Иван Бездомный в «Вечере страшной субботы» не раз вспоминает «стремянных стрельцов», «пищали» и «мотоциклетки с секирами».

В феврале 1934 года писатель с семьей переехал на новую квартиру в Нащокинском переулке (в то время улица Фурманова). Это был дом, где жили литераторы — писатели, поэты, критики. Здесь, в кабинете-спальне Булгакова, была написана примыкающая к «Великому канцлеру» рукопись «Фантастический роман» и все последующие тексты: «Золотое копье», «Князь тьмы», полная рукописная редакция и окончательный текст «Мастера и Маргариты». Но Большая Пироговская и Новодевичий монастырь навсегда вошли в роман «Мастер и Маргарита». Вглядываясь в современность, писатель всегда помнит о жестокой истории государства Российского.

Конец 1910-х и 1920-е годы были временем антирелигиозной пропаганды, вскрытия мощей, арестов, осуждения и ссылок священников, закрытия и взрывов храмов, конфискации церковных ценностей. Сцена в бывшей церкви, когда бывший священник Аркадий Элладов продает шубу Александра III, в гротескной форме отражает размах борьбы с религией и христианскими святынями в Советской России. Так, 19 мая 1918 года пленум ЦК РКП(б) обсуждал вопросы церкви и религии: усилились контрреволюционные действия духовенства, монастыри и церкви стали складами оружия. Пленум постановил вести устную и печатную пропаганду против религии, и это было поручено Демьяну Бедному, Льву Сосновскому и Емельяну Ярославскому. В 1922 году при ЦК была создана Антирелигиозная комиссия, просуществовавшая до 1929 года; с 1923 года ею руководил Емельян Ярославский.

В 1917—1918 годах состоялся первый со времен Петра I Поместный собор Православной российской церкви. Власть большевиков была предана церковным собором анафеме. Патриархом Московским и всея России был избран Тихон. Часть духовенства к тому времени эмигрировала, часть выжидала и приспосабливалась к новым условиям. Многие из священников в начале 1920-х годов попали в лагеря. В 1922 году патриарх Тихон был арестован, заключен в Донской монастырь, а спустя несколько месяцев в газете «Известия» было опубликовано его обращение к духовенству и верующим с призывом не сопротивляться новой власти.

В эти годы в Русской православной церкви появились новые течения. Часть духовенства заявила, что не только признает советскую власть, но и готова сотрудничать с ней и проповедовать идеи коммунизма, равенства и братства. Это движение получило название «обновленцев». Одним из лидеров обновленцев был митрополит Александр Введенский. Он вел открытые диспуты с представителями советской власти, собирая огромные залы. В числе его оппонентов был народный комиссар просвещения Анатолий Луначарский. Диспуты освещались в печати. Так, по поводу диспута митрополита и наркома, состоявшегося в 1925 году в зале Ленинградской филармонии, сатирический журнал «Бегемот» писал: «Христославы. Христа славят в филармонии» — и указывал цены на билеты, делая мероприятию рекламу. В 1928 году материалы диспутов обновленца А. Введенского и атеиста А. Луначарского были опубликованы отдельной книгой, которая не прошла мимо внимания автора «Мастера и Маргариты».

Журнал «Богоборец» в романе «Мастер и Маргарита» имел реального «прототипа» — выходивший в Москве журнал «Безбожник», редактором которого был Емельян Ярославский. Уже в 1919 году в Советской России выходил журнал «Революция и церковь». Впоследствии появился еще целый ряд пропагандирующих атеизм изданий, в том числе журналы «Атеист», «Антирелигиозник», «Деревенский "Безбожник"», «Юные безбожники» и самый популярный антирелигиозный журнал Советской России «Безбожник». Во многих учреждениях и на предприятиях существовали кружки «безбожников». В романе Булгакова членом такого кружка является председатель правления жилтоварищества дома 302-бис Никанор Босой, попавший в тюрьму за взятки. В 1925 году в СССР был создан Союз воинствующих безбожников и состоялся его первый съезд. Христианская литература была изъята из библиотек. В романе Булгакова профессор Стравинский просит купить Евангелие для Иванушки Бездомного у букинистов.

Берлиоз, убеждающий Ивана в том, что Христос не существовал, произносит монолог, из которого «поэт узнавал все больше и больше интересного и полезного и про египетского Озириса, благостного бога и сына Неба и Земли, и про финикийского бога Фаммуза, и про Мардука, и даже про менее известного грозного бога Вицлипуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в Мексике». Этот монолог мог быть намеком на сочинения Емельяна Ярославского: он издал десятки антирелигиозных брошюр, самой популярной из которых была «Библия для верующих и неверующих» (1923—1925), переиздававшаяся неоднократно.

Обычно с возникновением замысла романа «Мастер и Маргарита» связывают день 5 января 1925 года, когда Булгаков записал в дневнике: «Сегодня специально ходил в редакцию "Безбожника". Она помещается в Столешниковом переулке, вернее, в Козьмодемьянском, недалеко от Моссовета. <...> Тираж, оказывается, 70 000 экземпляров и весь расходится. В редакции сидит неимоверная сволочь, выходит, приходит; маленькая сцена, какие-то занавесы, декорации... На столе, на сцене, лежит какая-то священная книга, возможно Библия, над ней склонились какие-то две головы. <...> Когда я бегло проглядел у себя дома вечером номера "Безбожника", был потрясен. Соль не в кощунстве, хотя оно, конечно, безмерно, если говорить о внешней стороне. Соль в идее, ее можно доказать документально: Иисуса Христа изображают в виде негодяя и мошенника, именно его. Нетрудно понять, чья это работа. Этому преступлению нет цены»¹⁰. Далее сделана запись: «Вечером была Л.Л. и говорила, что есть на свете троцкисты. Анекдот: когда Троцкий уезжал, ему сказали: "Дальше едешь, тише будешь"». Этот фрагмент говорит о том, что в газетах уже шла полемика о книге Л.Д. Троцкого «Уроки Октября», и жестокая борьба за власть в Политбюро привела к высылке Троцкого.

В 1925 году на страницах газет «Правда» и «Беднота» был напечатан «Новый завет без изъяна евангелиста Демьяна», поразивший Булгакова. У верующего человека развязно написанный текст, где о Христе говорилось «жалкая ты тетеря», мог вызвать лишь слезы обиды и бессильного гнева. Автором «Нового завета без изъяна...» был один из самых известных советских поэтов Демьян Бедный (псевдоним Ефима Придворова). Именно ему еще в 1918 году была поручена антирелигиозная пропаганда. Исследователь творчества Д. Бедного сообщает: «...он — правительственный поэт. Вместе с правительством он переезжает в 1918 году в Москву, живет в Кремле, а ежедневном общении с членами ЦК и Совнаркома»¹¹.

Булгаков был знаком с творчеством самого яростного борца с религией в советской печати. В газете «Гудок» Булгаков печатал обработанные письма железнодорожников на четвертой полосе в рубрике «Наша газета». 31 марта 1923 года под одним из писем стояла подпись «Иван Бездомный»¹² — герой с таким именем (точнее, литературным псевдонимом) появится в романе Булгакова о Пилате и Москве 1920-х годов. В марте 1923 года в «Гудок» пригласили уже знаменитого Демьяна Бедного. Вскоре Булгаков и Бедный оба печатались в рубрике газеты «Маленький фельетон». В газете «Гудок» появились рубрики, посвященные борьбе с религией, — «Гибель богов!» и «Богов насмарку». Стало известно, что бывшая церковь Святого Пантелеймона в Москве была превращена в Клуб имени Демьяна Бедного¹³. Возможно, этот случай лежит в основе эпизода с «аукционной камерой» в церкви в первой рукописи романа о дьяволе «Черный маг» (гл. «Якобы деньги»). Несомненно, знаком был Михаилу Булгакову и фельетон Бедного «Перешитая ряса», в котором священника-торгаша зовут Мишка Шариков, — эта фамилия дана Булгаковым Полиграфу Полиграфовичу в «Собачьем сердце». Антирелигиозному поэту новая власть абсолютно доверяла. Демьян Бедный даже участвовал во дворе Кремля в казни эсерки Ф. Каплан, совершившей покушение на Ленина 30 августа 1918 года: «3 сентября 1918 года в 16 часов 00 минут комендант Кремля матрос Павел Мальков собственноручно выстрелил Каплан в затылок. <...> где хоронить? Решили — нигде. Положили тело в железную бочку, облили бензином и сожгли. Пролетарский поэт Демьян Бедный помогал подливать бензин и даже подал матросу зажженную спичку. Но когда запахло горелым мясом, все-таки упал в обморок»¹⁴. Пролетарский поэт был известен еще и как владелец прекрасной библиотеки. Погубила Демьяна Бедного, поэта-агитатора, именно близость к власти. Часто книги из его библиотеки брал Иосиф Сталин. Демьян Бедный неосторожно рассказал кому-то из знакомых, что Сталин оставляет в книгах следы от пальцев, — и поэт впал в немилость. Осип Мандельштам за стихотворение о «кремлевском горце», где были строки: «Его толстые пальцы, как черви, жирны, / И слова, как пудовые гири, верны, / Тараканьи смеются усища, / И сияют его голенища...» — заплатил арестом, ссылкой, а затем лагерем и гибелью в 1938 году. Демьян Бедный отделался исключением из ВКП(б) и Союза писателей, ему пришлось освободить кремлевскую квартиру и бедствовать, продавая библиотеку.

После публикации «Нового завета без изъяна евангелиста Демьяна» во многих странах был введен запрет на ввоз газеты «Правда». Во время обыска на квартире Булгакова в мае 1926 года у писателя вместе с дневниками и текстом повести «Собачье сердце» было изъято «Послание евангелисту Демьяну». Оно сохранилось в деле, заведенном на Булгакова в ОГПУ¹⁵. Это «Послание», автор которого обращался к «евангелисту Демьяну» так: «Ты сгусток крови у Креста / Копнул ноздрей, как толстый боров, / Ты только хрюкнул на Христа, / Лакей Ефимович Придворов»¹⁶, — долгое время приписывалось Сергею Есенину, покончившему с собой в декабре 1925 года в номере гостиницы «Англетер». На самом деле автором «Послания евангелисту Демьяну», как сообщает В.И. Лосев, был журналист Н.Н. Горбачев.

Демьяна Бедного называют в числе прототипов Ивана Бездомного. Однако Бездомный, двадцатитрехлетний персонаж романа Булгакова, — жертва антирелигиозной пропаганды. В романе идет борьба за душу и сознание Ивана Бездомного между силами света и тьмы. Демьян Бедный в этой борьбе воюет явно на стороне сил тьмы.

Образ редактора журнала менялся от рукописи к рукописи: ясно лишь, что редактору не меньше тридцати пяти лет. В одной из рукописей Булгаков изображает его в военной гимнастерке. В 1917 году именно Емельян Ярославский отвечал в партии большевиков за контакты с войсками, позднее был членом Московской военной организации. Кроме Ем. Ярославского, в числе прототипов Берлиоза называют М. Кольцова, редактора журналов «Огонек», «Крокодил», «За рубежом», «Чудак»; Ф. Раскольникова, редактора журналов «Молодая гвардия», «Красная новь» (можно назвать и его предшественника — известного литературоведа и редактора-коммуниста А. Воронского), М. Рейснера, автора атеистического предисловия к книге А. Барбюса «Иисус против Христа», заведующего театральной секцией Главреперткома В.И. Блюма¹⁷. Одним из прототипов этого персонажа можно считать и поэта В. Нарбута, автора порнографического текста книги стихов «Аллилуйя», изданной церковно-славянским шрифтом и красными титлами в 1912 году, а в 1924—1927 годах он был заместителем заведующего отдела печати при ЦК РКП(б), в 1927—1929 годах одним из руководителей ВАПП (Всероссийской ассоциации пролетарских писателей)¹⁸.

Фамилия редактора журнала напоминает о французском композиторе Гекторе Берлиозе, авторе «Фантастической симфонии», части которой назывались «Мечтания — Страсти», «Бал», «Сцена в полях», «Шествие на казнь», «Сон в ночь шабаша». Имя Берлиоза, столь расходящееся со взглядами, невежеством и ограниченностью редактора «Богоборца», вполне соответствует контрастному принципу создания образов в романе: за образом человечка, который с «приличной шляпой пирожком» в руках разглагольствует о Христе, вдруг проявляется страстный и величественный мир Гектора Берлиоза, романтика, написавшего симфонию о гибели Иисуса и связавшего казнь Христа с властью сатаны.

Журнал «Безбожник», который вел борьбу с Христом и изображал его бродягой, вором, лгуном и пьяницей, как это ни странно, в своей антирелигиозной пропаганде обращался к материалу средневековых легенд. Из статей «Безбожника» читатели узнавали об облике, привычках, превращениях чертей, о полете князя тьмы над землей, о дани, которую взимал князь воздуха с душ праведников, стремящихся в рай. Эта «солидаризация» официальной антирелигиозной пропаганды в борьбе с христианством с силами тьмы и смерти и поразила Булгакова. Жестокая судьба редактора «Богоборца» на страницах романа «Мастер и Маргарита» связана, несомненно, с методами антирелигиозной пропаганды: постоянными сообщениями, заметками, статьями о дьяволе, очерками о фигурах ада и могуществе Вельзевула. Между тем само поминание черта, по народному поверью, приводит к его появлению. На этом сюжетном ходе построены многие эпизоды романа «Мастер и Маргарита». Стоит кому-либо из персонажей сказать: «Черти б меня взяли!» или «Дьяволу заложила бы я душу...» — и сатана или его посланцы появляются рядом. Идущему на смерть редактору «Богоборца» Воланд кричит вслед: «А дьявола тоже нет?»

В числе источников романа Булгакова было дело русских мистиков, аресты которых проходили в Ленинграде и Москве в 1926 и 1929 годах. В начале 1920-х годов руководителем оккультных лож в Советской России был Г.О. Мёбес. До революции Мёбес преподавал в Пажеском корпусе и Николаевском кадетском корпусе. Он также был приглашен в качестве преподавателя к детям великого князя Константина Константиновича, известного поэта, публиковавшегося под псевдонимом К.Р. В 1914 году в Санкт-Петербурге К.Р. опубликовал пьесу «Царь Иудейский» о последних днях Христа. Мёбес читал своим поклонникам лекции о магии и оккультизме, по его лекциям была составлена «Энциклопедия оккультизма». В 1919 году Мёбес назначил генеральным секретарем Ордена мартинистов Бориса Астромова (Кириченко). Выходец из обедневшей дворянской семьи, Астромов некоторое время учился в Италии и в 1909 году стал масоном в ложе «Авзония», принадлежащей «Великому Востоку Италии». В 1921 году он создал масонскую ложу «Три северные звезды» («Tres Stellae Nordicae»), а затем ложи «Пламенеющий лев» («Leo Ardens») и «Дельфин» («Delphinus»). Управлялись они автономной Великой ложей «Astrea Ruthenica» («Русская звезда»), великим мастером которой стал Астромов. «Astrea Ruthenica» в начале 1920-х годов занимала помещение в центре Петрограда, на втором этаже старинного дома напротив Михайловского театра: «Ложа занимала большой зал, традиционно обставленный, с драпировками голубого цвета; окна выходили на Михайловскую площадь. Ложа "Три северные звезды" помещалась в квартире Астромова в его кабинете»¹⁹. Когда 15 июня 1923 года Б. Астромов прочитал публичную лекцию «Идеология франкмасонства», отчет о ней поместила «Красная газета» — самая популярная газета Петрограда, известная и в столице²⁰.

Булгаков был внимательным читателем газет. Как раз в это время он стал членом кружка «фантастических писателей», который собирался у секретаря издательства «Недра» П.Н. Зайцева. На одном из заседаний Булгаков предложил создать орден со своим уставом, но кружок быстро распался²¹. Со стороны Булгакова, склонного к мистификациям, это была, по-видимому, только шутка, игра. Отец писателя — А.И. Булгаков, профессор Киевской духовной академии по кафедре истории и разбора западных исповеданий, был автором труда «Современное франкмасонство в его отношении к церкви и государству» (1903)²², который, несомненно, был известен его сыну М.А. Булгакову. Историк масонства Т.О. Соколовская в начале 1920-х годов в Петрограде «поставила инсценировку посвящения в 30-ю степень масонства по ритуалу "Блистательного капитула Феникса"»²³. Представление состоялось в помещении «Общества ревнителей истории» на Васильевском острове. «Инсценировка эта была построена на исторических материалах времен императора Александра I, в сохранившихся костюмах эпохи»²⁴.

Исследователь Н.А. Богомолов сообщает: «...в мае 1925 года Б. Астромов явился в приемную ОГПУ в Москве и предложил свое сотрудничество; с июня несколько раз давал показания, 15 августа он подал в ОГПУ докладную записку "Российское автономное масонство"... В начале 1926 года последовали аресты»²⁵. В Ленинграде на квартире Б. Астромова были найдены списки членов ложи. Всего было арестовано тридцать человек. «В газете "Ленинградская правда" этому разгрому был посвящен целый подвал, в котором с фанфарами и барабанным боем было объявлено о раскрытии органами ОГПУ масонских контрреволюционных организаций...»²⁶ Руководители масонских лож были на три года сосланы на Соловки, после чего, незадолго до окончания срока ссылки, переведены на Медвежью гору, входившую в систему Соловецкого лагеря особого назначения — СЛОН. Мёбес умер в Усть-Сысольске. Б. Астромов в 1928 году был сослан на три года в Сибирь. Остальные арестованные участники оккультных лож были отправлены в Нарымский край. Б.С. Соколов сообщает о газетной публикации от 15 июня 1928 года: «В очерке "Красной газеты" указывалось, что Астромов был гипнотизером и вместе с другим масоном Гредигером утверждал, что живет уже две тысячи лет. <...> Авторы очерка известные журналисты братья Тур... писали, что руководители ленинградских масонов выставляли масонство как философское, умозрительное течение, культурно-этический профсоюз, ничего общего с западным политиканствующим масонством не имеющий. Более того, Астромов... декларировал масонство как попутчика ВКП(б) и исторически "доказывал" общность целей автономного русского масонства и... коммунистической партии». Среди членов астромовского кружка упоминались «последователи Канта, вычищенные из партии»²⁷. История ленинградских мистиков могла дать черты главному фантастическому персонажу романа — Воланду.

Вторая волна арестов мистиков прошла в годы «великого перелома» (1929—1930). Особенно трагично закончилась судьба возглавлявшего в Москве ложу «Гармония» Петра Кайзера: он был расстрелян. «...Престарелые родители Кайзера, узнав о расстреле сына, покончили жизнь самоубийством. Отец Петра Михайловича был врачом — он впрыснул какой-то яд сначала своей жене, а потом и себе самому, по взаимному уговору. Мать Петра Михайловича сидела в кресле, отец стоял на коленях у ее ног. Так застала их смерть. Около них на столе была поставлена икона Божией Матери с зажженной перед ней лампадой. Когда в комнату вошли, то они оба были уже мертвы, но лампада еще не успела догореть. Какая страшная судьба и какая трагически красивая смерть...»²⁸

Крайности антирелигиозной пропаганды и жестокое противостояние людей во время Гражданской войны нашли отражение в произведениях Булгакова 1920-х годов, в которых повторяется мотив убийства безоружного человека. В комментарии к рассказу «Красная корона» М.О. Чудакова пишет: «В нем — ядро художественного мироощущения Булгакова, та завязь, из которой вышли впоследствии самые разные замыслы. В рассказе впервые разработана тема вины, только обозначенная три года назад в статье "Грядущие перспективы", — как тема вины общенациональной. Участие — хотя бы и бездействием — в убийстве соотечественников, ложащееся неискупаемым бременем на всю дальнейшую судьбу каждого в отдельности и всех вместе, — этот биографический мотив будет положен в основание художественного мира Булгакова»²⁹.

Герой «Красной короны» — жертва потрясения, внешних обстоятельств — братоубийственной войны. Свидетель гибели брата, герой не выдерживает напряжения, и на него обрушивается вина за все смерти, совершенные в эти годы. Его поражает нелепость и случайность смерти брата, идущего в бой со словами: «Я не могу оставить эскадрон». «Всадник был горд в седле, но он был слеп и нем. Два красных пятна с потеками были там, где час назад светились ясные глаза...» Неуловимое изменение ритма, краткая форма прилагательных — горд, слеп, нем — стилистически выделяют фрагмент описания смерти в «Красной короне». В нем впервые появляется и четырежды повторяется слово «всадник». Изображение всадника в «Красной короне» связано с апокалиптическими всадниками из Откровения Иоанна Богослова: четвертым из них был всадник на бледном коне, «имя которому смерть» (Откр. 6: 8).

Слово «всадник» станет одним из постоянных в титуловании Пилата в «Мастере и Маргарите»: «жестокий пятый прокуратор Иудеи всадник Понтий Пилат». (Всадники — сословие в римском обществе.) Один из важнейших философских мотивов романа — понимание добра и зла как вечного столкновения жизни и смерти. Всадник Понтий Пилат — представитель иерархии Рима, власти земного владыки — кесаря. Сомнения и отчаяние посещают его лишь во сне — в той сфере, которая принадлежит Пилату-человеку. Конфликт социальной роли и человеческой сути, христианской нравственности и долга героя становится центральной темой евангельских глав романа. Уже в рассказах Булгакова 1920-х годов сложился тот комплекс идей об истине, вине и справедливости, который осмысляется в романе и бросает свет на обе враждующие стороны. В монологе героя «Красной короны» часты обращения к неизвестному генералу, повесившему рабочего за найденную у него бумажку ревкома с печатью. Герой обращается к генералу как к человеку, который убивает и знает, что такое смерть: «Кто знает, не ходит ли к вам тот грязный, в саже, с фонаря в Бердянске?» Этот эпизод перекликается в «Беге» со сном генерала Хлудова: генерал велит повесить вестового Крапилина и ему начинает являться призрак Крапилина — знак душевных мук. Христианское понимание ценности жизни гораздо выше и политической, и классовой вражды. В произведениях Булгакова свойством человека и, как у Канта, доказательством бытия Божия является тот нравственный закон, который живет в человеке и вызывает его душевные муки, когда он нарушает заповеди Христа.

Булгаков получил известность в 1926 году, после октябрьских премьер его пьес «Дни Турбиных» (Московский Художественный театр) и «Зойкина квартира» (Театр имени Вахтангова); в 1928 году в Камерном театре была поставлена комедия-фарс Булгакова, высмеивающая цензуру Главреперткома, «Багровый остров». Московский Художественный театр принял к постановке пьесу Михаила Булгакова о событиях русской революции «Бег».

В 1920-е годы два миллиона русских, бежавших от власти большевиков, оказались в эмиграции, и тема была актуальной. По словам М. Горького, пьеса должна была иметь «анафемский успех». Ее поддерживали также нарком просвещения А. Луначарский и начальник Главискусства А. Свидерский. Героем любимой пьесы Булгакова «Бег» стал белый генерал Хлудов, бежавший вместе с армией из Крыма в Константинополь, но, неспособный жить вне родины, вернувшийся в Советскую Россию. Так поступил его прототип — белый генерал Яков Слащёв, который вернулся в Москву в 1921 году, прощенный советским правительством. Слащёв стал преподавателем Академии Генерального штаба, на занятиях он разбирал вместе с красными командирами бои Гражданской войны³⁰. Хлудов в «Беге» стал символом идеи согласия и прощения бывших врагов Гражданской войны — красных и белых. Это согласие и прощение было гарантией независимости России. Постановкой во МХАТе руководил В.И. Немирович-Данченко. «Роли разошлись следующим образом: Серафима — А.К. Тарасова, Люська — О.Н. Андровская, Чарнота — В.И. Качалов, Хлудов — Н.П. Хмелев...»³¹

Но против пьесы выступила Российская ассоциация пролетарских писателей — РАПП. Журнал «На литературном посту» поместил речи Киршона и Авербаха на заседании политико-художественного совета Реперткома под заголовком «Почему мы против "Бега" Булгакова». В. Киршон убеждал: «Тут некоторые много говорили по поводу художественных достоинств этой пьесы. Мне кажется, что человек, который разбирается в искусстве, должен назвать эту пьесу грубо тенденциозной. В чем подлинная трагедия эмиграции? В том, что даже честные люди, которые были в белом движении, в обстановке Константинополя и Парижа опускались. <...> А что получилось у Булгакова? У него эмигранты — это благороднейшие люди... <...> кому эта пьеса нужна? Кого она будет объединять? Она нужна тем и объединять будет тех, кто оправдывает белое движение и винит во всем союзников, которые бросили эмиграцию. Этот вопль эмиграции: "Сволочи англичане, сволочи французы, которые нас предали!" — звучит в пьесе Булгакова»³². Сложная духовная драма и возрождение Хлудова остались недоступны критикам РАПП.

Стремительно развивавшаяся карьера Булгакова-драматурга была прервана известным ответом Иосифа Сталина от 2 февраля 1929 года на письмо драматурга В. Билль-Белоцерковского. 19 ноября 1928 года Сталин выступил на пленуме ЦК ВКП(б) с речью «Об индустриализации страны и о правом уклоне в ВКП(б)». «Правый уклон» означал выступление политиков — Н. Бухарина, А. Рыкова, М. Томского — против отмены частной собственности и частной торговли и против создания коллективных государственных хозяйств в деревне. В конце января 1929 года Сталин выступил на объединенном заседании Политбюро и Президиума ЦКК с речами «Группа Бухарина и правый уклон в нашей партии»³³. Эти выступления подвигли драматурга В. Билль-Белоцерковского написать Сталину письмо на актуальную тему — с прямыми обвинениями драматурга-конкурента Булгакова в «правом уклоне». «Почему так часто ставятся пьесы такого явно буржуазного автора, как Булгаков? Почему к постановке в МХАТ принята новая пьеса о белой гвардии "Бег"?» — такова была суть вопросов, обращенных к генсеку.

Ответ Сталина на письмо Билль-Белоцерковского полностью посвящен драматургии Михаила Булгакова: «Пишу с большим опозданием, но лучше поздно, чем никогда»³⁴. Сначала генсек объясняет, что понятия «правые» и «левые» — внутрипартийные понятия, к художественным произведениям применимы понятия «советский» и «антисоветский». О «Беге», еще не опубликованном и не поставленном, но уже известном в литературных и политических кругах, Сталин писал: «"Бег" есть проявление попытки вызвать жалость, если не симпатию, к некоторым слоям антисоветской эмигрантщины, — стало быть, попытка оправдать или полуоправдать белогвардейское дело. "Бег" в том виде, в каком он есть, представляет антисоветское явление»³⁵. В этом фрагменте письма генеральный секретарь повторяет слова председателя Главреперткома О. Литовского, который в 1926 году говорил о «Днях Турбиных» Булгакова: «Пьеса лжива и тенденциозна в сторону симпатий к белым. Это попытка задним числом оправдать белое движение»³⁶. Возможно, О. Литовский был причастен к составлению ответа В. Билль-Белоцерковскому. Сталин, назвав «Бег» «антисоветским явлением», предложил драматургу дописать к пьесе еще «два сна»: «Впрочем, я бы не имел ничего против постановки "Бега", если бы Булгаков прибавил к своим восьми снам еще один или два сна, где бы он изобразил внутренние социальные пружины Гражданской войны в СССР, чтобы зритель мог понять, что все эти по-своему "честные" Серафимы и всякие приват-доценты оказались вышибленными из России не по капризу большевиков, а потому, что они сидели на шее у народа (несмотря на свою "честность"), что большевики, изгоняя вон этих "честных" сторонников эксплуатации, осуществляли волю рабочих и крестьян и поступали поэтому совершенно правильно. Почему так часто ставят на сцене пьесы Булгакова? Потому, должно быть, что своих пьес, годных для постановки, не хватает. На безрыбье даже "Дни Турбиных" — рыба»³⁷.

Этим письмом Сталин фактически поддержал запрет пьесы Булгакова, хотя его мнение могло бы решить ситуацию в пользу драматурга и театра. Травля автора «Бега» не прекращалась. И.И. Бачелис в статье «Тараканий набег» писал о намерении МХАТ «протащить булгаковскую апологию» белого движения, «написанную посредственным богомазом»³⁸.

В полной рукописной редакции «Мастера и Маргариты» в главе «Явление героя» Булгаков, несомненно, использовал тексты выступлений и газетных статей, и именно статьи Бачелиса о «Беге»: «Однажды герой развернул газету и увидел в ней статью критика Аримана, которая называлась "Вылазка врага" и где Ариман предупреждал всех и каждого, что он, то есть наш герой, сделал попытку протащить в печать апологию Иисуса Христа. <...> Через день в другой газете за подписью Мстислава Лавровича обнаружилась другая статья, где автор ее предлагал ударить, и крепко ударить, по пилатчине и тому богомазу, который вздумал ее протащить... в печать».

В это время травле в печати подвергались многие, в их число попал и Павел Флоренский. В мае 1928 года в Сергиевом Посаде прошли аресты священников и живших в Троице-Сергиевой лавре дворян. У Флоренского, который был ученым секретарем Комиссии по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой лавры и хранителем ризницы³⁹, нашли фотографию царской семьи. Он был сослан в июле 1928 года в Нижний Новгород, но вскоре возвращен из ссылки благодаря хлопотам Е.П. Пешковой. Вновь Флоренский был арестован в 26 февраля 1933 года и был отправлен в восточно-сибирский лагерь «Свободный»⁴⁰. Вскоре Павел Флоренский оказался на Соловках, в Соловецком лагере особого назначения, где занимался «добычей йода из морских водорослей»⁴¹. Павел Флоренский написал несколько работ по искусствоведению. В печати он подвергался критике за книгу «Амвросий, троицкий резчик XV века». Б.С. Соколов приводит статьи из «Рабочей газеты» и «Рабочей Москвы» о Сергиевском государственном музее: «Прикрывшись таким спасительным паспортом, наиболее упрямые "мужи" устроились здесь, взяв на себя роль двуногих крыс, растаскивающих древние ценности и распространяющих зловоние <...> выпускают религиозные книги для массового распространения. <...> Вот один из таких текстов. Его вы найдете на стр. 17 объемистого труда двух ученых сотрудников музея — П.А. Флоренского и Ю.А. Олсуфьева "Амвросий, троицкий резчик XV века": "Из девяти темных изображений (речь идет о гравюрах, приложенных в конце книги) восемь действительно относятся к событиям из жизни Иисуса Христа, а девятое — к усекновению головы Иоанна". Надо быть действительно ловкими нахалами, чтобы под маркой "научной книги" на десятом году революции давать такую чепуху читателю Советской страны, где даже каждый пионер знает, что легенда о существовании Христа не что иное, как поповское шарлатанство»⁴². Возможно, Павел Флоренский, погибший в лагере в 1937 году, дал некоторые черты мастеру. Фраза Иванушки Бездомного: «Взять бы этого Канта да года на три в Соловки!» — относилась к общей ситуации с интеллектуалами в Советской России. На страницах романа Булгаков помещает персонажа с именем героя книги Флоренского, Амвросий, в шутовской форме изображая посетителей Дома Грибоедова: «Ты где сегодня ужинаешь, Амвросий? — Что за вопрос, конечно здесь, дорогой Фока!» — и т. д. Контраст святости и пошлости соответствует принципу построения текста и подтекста, двойственных образов романа, эзопову языку писателя. Шутовские фигуры, маски пошлости, жадности, глупости контрастируют с высоким духом людей того времени. Важные для писателя переклички с подлинной реальностью России (судьба репрессированных) и с источником истинного добра и света (история Иисуса) пронизывают текст романа. Множество подобных мест содержат главы «Дело было в Грибоедове», «Черная магия и ее разоблачение», «Сон Никанора Ивановича», «Беспокойный день», «Крем Азазелло».

Травля Булгакова и его пьесы «Бег» осенью и зимой 1928—1929 годов совпала с гибелью прототипа генерала Хлудова. 11 января 1929 года Слащёв был застрелен на улице в Москве неким Коленбергом, мстившим за убитого в Крыму брата. Возможно, узнаваемость прототипа Хлудова и спровоцировала внимание к преподавателю Академии Генерального штаба. Булгаков мог считать себя в какой-то степени имеющим отношение к развязке драмы Слащёва. Ненависть и вражда оказались сильнее. В 1933 году Булгаков написал для пьесы новый финал — с самоубийством Хлудова.

Булгаковский Воланд был прежде всего знаком зла, присутствующего в жизни Советской России. В полной рукописной редакции «Мастера и Маргариты», датированной Булгаковым 22—23 мая 1938 года, глава «Золотое копье» о Понтии Пилате и Иешуа начинается фразой: «В белом плаще с кровавым генеральским подбоем...» Конфликт Гражданской войны — конфликт Хлудова и вестового Крапилина в «Беге» — в романе рассмотрен в плоскости христианской, перенесен во времена евангельские. Действие глав «Золотое копье» («Понтий Пилат»), «На Лысой горе» («Казнь») и «Погребение» происходит в начале I тысячелетия, во время событий земной жизни Иисуса Христа. В романе место жестокого вешателя занимает римский наместник в Древней Иудее Понтий Пилат.

События I века бросают свет на события XX века. Власть в России переменилась, но конфликт остался: продолжается непримиримая «классовая борьба». И по-прежнему человек беспомощен перед силой и властью. В процессах конца 1920-х и 1930-х годов невинные люди приносились в жертву «классовой борьбе» и борьбе за власть. В словах «В белом плаще с генеральским кровавым подбоем...» редакции «Мастера и Маргариты» 1938 года речь идет уже о генералах и чиновниках советских времен, судивших и казнивших невинных из страха перед идеологической кабалой и новым «кесарем».

В июне 1929 года Булгаков получил из Главреперткома бумагу, где говорилось, что все его пьесы — «Дни Турбиных», «Зойкина квартира», «Багровый остров», «Бег» — запрещены к публичному исполнению. Булгаков в это время находился в расцвете сил и таланта. Он стал бороться. В конце 1929 года писатель ответил на запрещение новой пьесой. «Кабала святош» посвящена судьбе знаменитого французского комедиографа Мольера, затравленного за сатиру на священника-лицемера — пьесу «Тартюф» — и преданного королем Людовиком XIV. Однако 18 марта 1930 года Булгаков получил из Главреперткома бумагу, из которой следовало, что и новая пьеса «Кабала святош» запрещена к исполнению в СССР. В минуту отчаяния, 18 марта 1930 года, писатель сжег рукопись своего романа.

Через десять дней, 28 марта 1930 года Булгаков, автор пяти запрещенных пьес, написал письмо Правительству СССР — один из самых ярких документов эпохи, удивительный по честности и смелости. Письмо было перепечатано на машинке и сдано в правительственную канцелярию. Булгаков писал, что Главрепертком «убивает творческую мысль. Он губит советскую драматургию и погубит ее. <...> Борьба с цензурой, какая бы она ни была и при какой бы власти она ни существовала, — мой писательский долг, так же как и призывы к свободе печати. Я горячий поклонник этой свободы и полагаю, что, если кто-нибудь из писателей задумал бы доказывать, что она ему не нужна, он уподобился бы рыбе, публично уверяющей, что ей не нужна вода»⁴³.

Мужество отчаяния водило пером автора. Его письмо было прочитано. Обстоятельства сложились так, что не один Булгаков оказался в сложном положении именно весной 1930 года. 14 апреля в своей комнате в коммунальной квартире в доме № 3/6 по Лубянскому проезду застрелился самый известный пролетарский поэт СССР Владимир Маяковский. Через четыре дня после этого события, потрясшего Москву и всю страну, Михаилу Булгакову позвонил Сталин. Генсек спросил Булгакова прямо: «...A может быть, правда — вы проситесь за границу? Что, мы вам очень надоели?»⁴⁴ Известно, что именно тогда Булгаков произнес свою знаменитую фразу: «Я очень много думал в последнее время — может ли русский писатель жить вне родины. И мне кажется, что не может»⁴⁵. Сталин согласился. Результатом разговора было решение об устройстве драматурга режиссером-ассистентом во МХАТ.

Булгаков был очень искренен в этом разговоре, но не дал прямой и краткий ответ потому, что надеялся на встречу с самым всесильным человеком СССР. Однако встреча не состоялась! Эта ситуация долго мучила Булгакова. Через год Булгаков завершил пьесу «Адам и Ева» фразой, обращенной к главному герою: «Иди, тебя хочет видеть генеральный секретарь!» — в ней прозвучало его самое главное желание этих лет. В декабре 1930 года он написал стихотворение «Funerailes» («Похороны»): «В тот же миг подпольные крысы / Прекратят свой флейтный свист, / Я уткнусь головой белобрысою / В недописанный лист...»

Булгакова так и не выпустили за рубеж, хотя его пьеса «Дни Турбиных» шла во Франции и США, жена американского посла пела по-английски песенки Николки из спектакля МХАТ, а самого Булгакова В.И. Немирович-Данченко представил на спектакле французскому премьер-министру Эррио. Эррио спросил Булгакова: «Были когда-нибудь за границей?» — «Jamais»⁴⁶, — ответил Булгаков. Крайнее удивление. «Mais pourquoi?»⁴⁷ — «Нужно приглашение, а также разрешение Советского правительства». — «Так я вас приглашаю!»⁴⁸ Путешествие было возможно только мысленное, воображаемое...

Первый текст романа Булгаков в 1928—1929 годах читал своим пречистенским друзьям в квартире Н.Н. Лямина и Н.А. Ушаковой в Савеловском переулке. «Н.А. Ушакова, входившая вместе со своим мужем Н.Н. Ляминым в московский дружеский круг Булгакова 20-х годов, — пишет М.О. Чудакова, — рассказывала нам, что несколько раз чтения происходили в их квартире на Остоженке, в Савельевском (тогда Савеловском) переулке»⁴⁹. Этот адрес всплывает в рукописи «Великий канцлер» (1932—1934). Иванушка Бездомный устремляется за иностранным консультантом по Садовой, Тверской и оказывается на Остоженке в Савеловском переулке в доме № 12 (гл. «Погоня»). В «Великом канцлере» в описании Москвы много мест, адресов, хорошо знакомых Булгакову. Бегство Воланда происходит по маршруту: Ваганьковский переулок — Плющиха — Девичье поле, далее «шайка» Воланда со свитой «скрылась на Пироговской». Именно здесь, на Большой Пироговской, дом 35а, рядом с Новодевичьим монастырем, жил Булгаков и здесь находился кабинет автора, где создавался роман.

Впервые варианты и редакции романа «Мастер и Маргарита» были подготовлены к печати и опубликованы хранителем архива М.А. Булгакова в Российской государственной библиотеке В.И. Лосевым. Более двадцати лет Лосев посвятил изучению текстов Булгакова. Лосевым были изданы роман «Мольер», пьеса «Адам и Ева», оперное либретто «Петр Первый», главы романа «Белая гвардия», «Дневника Елены Булгаковой» (публикация подготовлена совместно с Л. Яновской). Особую ценность представляют собранные и опубликованные в одном томе дневник и письма Булгакова за 1915—1940 годы. В 2000-е годы в издательстве «Азбука» Лосев осуществил издание Собрания сочинений Булгакова, в которое вошли публицистика, проза, драматургия Булгакова. Главной темой исследовательской работы В.И. Лосева стали рукописи романа «Мастер и Маргарита». Два тома, «Князь тьмы» и «Мастер и Маргарита», заняли в этом собрании сочинений редакции «закатного романа» писателя. Наконец, в 2006 году в издательстве «Вагриус» вышла подготовленная Лосевым книга «Мой бедный, бедный мастер...: Полное собрание редакций и вариантов романа "Мастер и Маргарита"». Эти тексты расположены в хронологическом порядке, с 1928—1929 по 1940 год, — так раскрывается творческая история романа, от первых вариантов к окончательной редакции.

Первый текст романа 1928—1929 годов, состоявший из 15 глав, при публикации обычно имеет заглавие «Черный маг», второй — «Копыто инженера». В начале рукописи 1932 года Булгаков пишет несколько названий своего романа: «Великий канцлер. Сатана. Вот и я. Шляпа с пером. Черный богослов. Он появился. Подкова иностранца». Все названия ранних рукописей связаны с фигурой «мага», «иностранца», «инженера». Азазелло «был, по-видимому, первый вариант имени Воланда; на полях первого листа вдоль текста сделана запись: "Антессер. Азазелло. Велиар"»⁵⁰. В письме Правительству СССР, через несколько дней после сожжения листов первой и второй тетради с текстом романа, Булгаков писал: «Погибли не только мои прошлые произведения, но и настоящие, и все будущие. И лично я, своими руками бросил в печку черновик романа о дьяволе, черновик комедии и начало второго романа "Театр". Все мои вещи безнадежны»⁵¹.

Булгаков начинал текст «Мастера и Маргариты» в стиле приключенческого романа — с рассказа автора-повествователя о расследовании дела некоего «гражданина Азазелло». Автор-повествователь постоянно советуется со следователем 115-го отделения милиции города Москвы Кондратом Васильевичем, собирает информацию, то есть ведет себя именно так, как вел бы себя репортер, пытающийся рассказать о запутанном криминальном происшествии.

Читателю рукописей романа «Мастер и Маргарита» дается возможность увидеть, как рождался под пером Михаила Булгакова текст романа, как менялись его персонажи и появлялся главный герой — мастер. В главе «Полет Воланда» рукописи «Вечер страшной субботы», примыкающей к двум первым тетрадям, этот герой-повествователь и друг Маргариты отправляется вместе с Воландом и его свитой в полет. В сцене свиста на Воробьевых горах он ведет рассказ от первого лица: «Вы не возражаете? — вежливо обратился Воланд к Маргарите и ко мне».

В двух ранних тетрадях с текстом романа о Христе и дьяволе, которые датируются 1928—1929 годами, Булгаков сохраняет в изображении персонажей и в репликах героев современную лексику, военные термины; звания и лексика времен Гражданской войны проступают и в главе, рассказывающей о событиях I века. Во второй тетради Булгаковым написана одна из центральных глав романа «Евангелие от Воланда» — допрос Пилатом арестованного Иешуа Га-Ноцри. Избитый Иешуа, стоя со связанными руками перед Пилатом, «проговорил по-гречески, заикаясь: "Д-добрые свидетели, о игемон, в университетах не учились..."» Пилат обращается к ершалаимскому первосвященнику Каиафе со словами, которые отсылают к событиям в России времен Гражданской войны: «Да, кстати, священник, агентура, я слышал, у тебя очень хороша...» Легионному адъютанту Пилат говорит: «Между прочим, и вам, ротмистр, следует знать, что такова вообще практика римского суда».

Эти следы современной лексики проступают и в отрывках сожженных текстов — в сцене несения Иешуа креста и казни на Голгофе. «Из других частей полууничтоженного текста можно воспроизвести сцену движения процессии на Лысый Череп, — сообщает публикатор рукописей В.И. Лосев. — Булгаков, создавая эту картину, словно перебрасывал мостик к современности... <...> Замученный вконец под тяжестью креста, Иешуа упал, а упав, "зажмурился", ожидая, что его начнут бить. Но "взводный", шедший рядом, "покосился на упавшего" и молвил: "Сел, брат?"»⁵². «"Эй, товарищ!" — обращается к Иешуа с соседнего креста один из приговоренных» («Копыто инженера»).

Уже в раннем тексте сложилась структура первой части романа. Первая глава — «Шестое доказательство» — о встрече двух литераторов на Патриарших прудах с сатаной; вторая глава — «Евангелие от Воланда» или «Евангелие от д[ьявола]» — рассказ Неизвестного о допросе Иешуа, суде Пилата и казни на Лысой горе; третья глава — «Доказательство инженера» — рассказ Воланда по просьбе Иванушки о смерти Иуды и гибель Берлиоза под колесами трамвая на Бронной. Четвертая глава называлась «На ведьминой квартире» и рассказывала об известной московской поэтессе Степаниде Афанасьевне, которая, лежа дома на диване, разносила по городу вести о гибели Берлиоза и о сумасшествии Иванушки⁵³. Пятая глава соответствовала главе «Мания фурибунда» или «Дело было в Грибоедове» в следующих текстах романа. В этом первом тексте, сожженном в марте 1930 года, она называлась «Интермедия [в Шалаше Грибоедова]»: Иванушка после встречи с Воландом на Патриарших появляется в ресторане Дома писателей и устраивает скандал. Одержимого поэта помещают в лечебницу доктора Стравинского. В конце главы дежурившие в больнице санитары замечают убегающего из комнаты Бездомного черного пуделя величиной «в шесть аршин»⁵⁴. Таким образом автор намекает читателю на болезнь Иванушки — он одержим бесом.

По легенде, сатана часто является в виде черного пуделя; в редакциях «Мастера и Маргариты» Воланд появляется с тростью, набалдашник которой сделан в виде головы черного пуделя, а Маргарита на Великом балу у сатаны получает изображение пуделя на тяжелой цепи. Согласно Новому Завету, Иисус Христос излечил бесноватого, сидевшего у его ног: бесы, оставив человека, вселились в стадо свиней — «и бросилось стадо с крутизны в озеро». Этот фрагмент Евангелия стал эпиграфом к знаменитому роману Ф.М. Достоевского «Бесы». В русской литературе и публицистике образ бесноватого стал символом антихристианских идей, овладевших революционерами (Ф. Достоевский, Д. Мережковский). Булгаков разворачивает эту метафору и включает ее в сюжет: в Советской России к болезни, от которой лечили изгнанием бесов в Средние века, приводит официальная антирелигиозная пропаганда.

Шестая глава редакции 1928—1929 годов была уникальна: ее события отсутствуют в других версиях романа. Глава называлась «Марш фюнебр» («Похоронный марш»), в ней рассказывалось о похоронах Берлиоза. Сюжет об исчезнувшей из гроба голове редактора «всех московских журналов» здесь еще отсутствует. М.О. Чудакова попыталась восстановить текст по обрывкам листов тетради с рукописью Булгакова, сожженной в марте 1930 года. Гроб с телом Берлиоза выставлен в Доме Грибоедова. С покойным прощаются поэты и поэтессы, писатели и драматурги, художники и солисты оперы, почитатели и просто любопытные. «Траурная процессия следует мимо памятника Тимирязеву на Никитскую, постепенно редея под дождем»⁵⁵. Берлиоза предполагалось похоронить на старинном кладбище Новодевичьего монастыря, к которому ведет Большая Пироговская улица. Но перед поворотом на Пироговскую процессию останавливает бежавший из лечебницы Иван Бездомный: «Лишь только ф[игура открыла] рот и завыла в [голос, в ней все] стали узнават[ь Иванушку]». «Стойте! — завопил Иванушка, — куда это везете Берлиоза? А?» После драки с участниками похоронной процессии Иван захватывает катафалк и начинает править им. Когда милиция пытается остановить его, Иван выкрикивает: «Товарищи! Строй баррикады! Берлиоза на вскрытие... За [...] Синедриона...». В главе «Марш фюнебр» есть и такой эпизод: «На повороте колесницу наклонило, покойник вылез из гроба. Иванушка, забыв, что он управляет колесницей, смотрел, уставясь безумными глазами, как Берлиоз, с мертвыми очами, в черном костюме, подобно мальчишке, залихватски подпрыгивает в гробу, наслаждаясь произведенным эффектом»⁵⁶.

В образе Ивана Бездомного соединились черты многих героев русской литературы, от Иванушки-дурачка до Ивана Карамазова, усомнившегося в вере. Иван у Достоевского беседует с чертом — своим кошмаром, двойником. В поэме Ивана Карамазова «Великий инквизитор», которую он рассказывает Алеше, говорится о чуде воскрешения и спасения от смерти. Иисус, появившийся в Севилье в XVI веке после грандиозного аутодафе, сожжения инквизицией более ста еретиков, приходит к собору. «Он останавливается на паперти Севильского собора в ту самую минуту, когда во храм вносят с плачем детский открытый гробик: в нем семилетняя девочка <...>. Он глядит с состраданием, и уста его тихо и еще раз произносят: "Талифа куми" — "и воста девица". Девочка подымается в гробе, садится и смотрит, улыбаясь...» Но севильский кардинал приказывает взять Христа под стражу и увести в тюрьму.

Мертвый Берлиоз в черном, с мертвыми очами, подпрыгивающий в гробу, — дьявольская картина, противоположная миру Христа. Сатана не способен даровать жизнь, оживить: он владыка мертвого мира, дарующий лишь иллюзию жизни, движения мертвых ужасают живых. Не случайно Вельзевула называют лишь обезьяной Бога, которому он пытался подражать.

Не повторяются в других редакциях романа и события одиннадцатой главы, где появляется специалист по средневековой литературе и демонологии Феся. Оторванный от жизни Советской России, он тем не менее читал лекции в учебных заведениях, дивизиях, художественных мастерских. Именно он, вероятно, должен был встретиться с сатаной. Прототипами его, несомненно, были сотрудники Государственной Академии художественных наук, и прежде всего Борис Ярхо. Эта глава должна была называться «Что такое эрудиция»⁵⁷.

В седьмой-десятой главах первой рукописи (их названия не сохранились) описывается история председателя жилтоварищества дома № 210 по Садовой улице Никодима Гавриловича Поротого (главы «Волшебные деньги», «Коровьевские штуки», «Негодяй Коровьев» в следующих редакциях), а также визит Воланда в квартиру директора театра Гараси Педулаева, которого Воланд отправляет во Владикавказ (впоследствии глава «Степа Лиходеев»). Булгаков описывал контору театра и представление, которое дает иностранный маг (впоследствии главы «В кабинете Римского» («Вести из Владикавказа») и «Белая магия и ее разоблачение»). Следующие главы, двенадцатая-пятнадцатая, сохранившиеся полностью («Разговор по душам», «Якобы деньги», «Мудрецы», «Робинский солгал...») публикуются в настоящем издании.

Вероятно, именно так выглядел роман, который, по свидетельству современников, Булгаков читал им в 1928—1929 годах. Одной из самых важных была глава вторая, которую называют «Евангелие от д[ьявола]» («Евангелие от Воланда»). Судя по обрывкам, сохранившимся после сожжения текста романа в марте 1930 года, события, которые были изложены в ней, не ограничивались допросом Иешуа у Пилата. В ней была полностью изложена евангельская история страданий Христа, начиная с предательства и доноса Иуды, ареста, заседания Синедриона до шествия на Голгофу и казни. От первоначального названия главы сохранилось лишь слово «...нисане...» — то есть речь в ней шла о событиях, происходивших в Ершалаиме в месяце нисане. Нисан, по вавилонскому календарю, месяц, соответствующий марту—апрелю. «Сохранились и обрывки текста из плана этой главы, — пишет исследователь рукописей романа В.И. Лосев, — "История у [Каиафы] в ночь с 25 на 2[6]... 1) Разбудили Каи[афу]... 2) У Каи[афы]... 3) Утро..." Характерно, что над всем этим текстом Булгаков крупными буквами написал: "Delatores — доносчики"»⁵⁸. Вероятно, в плане речь идет о доносчиках первосвященника Каиафы и о доносе Иуды первосвященнику.

Рассказывая о евангельских событиях, незнакомец на Патриарших вспоминает, что Иешуа привели «прямо к Анне». Именно так излагается начало страданий Христа в Евангелии от Иоанна: «...и отвели Его сначала к Анне; ибо он был тесть Каиафе, который был на тот год первосвященником. Это был Каиафа, который подал совет Иудеям, что лучше одному человеку умереть за народ» (Ин. 18: 13, 14). «По обрывкам слов можно понять, — сообщает В.И. Лосев, — что Иисус подвергся допросу, при этом его обвиняли в самозванстве. В ответ Иисус улыбался...»⁵⁹ Согласно Евангелию, при разговоре с Анной слуга его ударил Иисуса по щеке (Ин. 18: 22). Анна отправил Иисуса к первосвященнику Каиафе, который был главой Синедриона. Булгаковым были описаны эти события: «Затем состоялось заседание Синедриона, но в этом месте пять листов с убористым почерком обрезаны почти под корешок, — сообщает В.И. Лосев. — Можно лишь предположить, что этот текст имел чрезвычайно важное значение для понимания реальной обстановки, сложившейся вокруг писателя в конце 1920-х годов, поскольку "исторические" главы прежде всего и имели скрытый подтекст. Видимо, в уничтоженном варианте просматривались реальные фигуры того времени. Перед самым обрывом текста легко прочитывается фраза: "Я его ненавижу..."»⁶⁰

В ранних текстах и в окончательном тексте романа Иешуа разговаривает с Пилатом со следами побоев на лице. Что же предшествовало допросу у прокуратора Пилата? Евангелисты Матфей и Марк почти одинаково описывают заседание Синедриона, на которое Каиафа приглашает лжесвидетелей: «И встав, первосвященник сказал Ему: что же ничего не отвечаешь? что они против Тебя свидетельствуют? Иисус молчал. И первосвященник сказал ему: заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий? Иисус говорит ему: ты сказал; даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных. Тогда первосвященник разодрал одежды свои и сказал: Он богохульствует! на что еще нам свидетелей? вот, теперь вы слышали богохульство Его! как вам кажется? Они же сказали в ответ: повинен смерти. Тогда плевали Ему в лице и заушали Его; другие же ударяли Его по ланитам и говорили: прореки нам, Христос, кто ударил Тебя?» (Мф. 26:62—68).

На евангельских текстах были основаны страницы «Тетради 1» с описанием заседания Синедриона, которые сгорели в печке в квартире Булгакова на Большой Пироговской в марте 1930 года. Эти же страницы — до начала текста допроса Иешуа у Пилата — писатель уничтожил и из «Тетради 2». «Из сохранившегося текста можно понять, — пишет В.И. Лосев, — что глава начинается с рассказа Воланда о заседании Синедриона. Мелькают имена Каиафы, Иуды, Иоанна. Иуда Искариот совершает предательство. Каиафа благодарит Иуду за "предупреждение" и предостерегает его — "бойся Толмай"»⁶¹. «Далее, — рассказывает об этой главе первой рукописи романа В.И. Лосев, — Воланд поведал о Веронике, которая пыталась во время тяжкого шествия на Лысый Череп утереть лицо Христу, и о сапожнике, помогавшем Иисусу нести тяжелый крест, и о самой казни. То есть во второй главе первой редакции сконцентрированы все те события, которые впоследствии были "разнесены" автором по нескольким "историческим" главам»⁶².

В романе мотив согласия и прощения тесно сплетается с темой христианства и образом Иешуа Га-Ноцри, а мотив вражды и ненависти — с образом Пилата, отрицанием христианства советской властью, борьбой «воинствующих безбожников» с христианской религией в Советской России. Берлиоз и его идеологические единомышленники относят Иисуса Христа к классовым врагам. Иван Бездомный написал поэму, где «крайне неблагоприятно и даже в резких выражениях» говорится о Христе. В полном соответствии с духом антирелигиозной кампании того времени «художник уже нарисовал очень хорошую картинку к этой поэме. Христос был изображен во фраке, с моноклем в глазу и с револьвером в руках. Однако все это не удовлетворило Берлиоза» (незавершенная рукопись «Золотое копье»).

Агрессивный поиск «классовых врагов» дает начало «демономании» Ивана Бездомного. Случаи демономании описывали многие, в том числе М. Орлов в книге «История сношений человека с дьяволом» (1904), — этой книгой пользовался Булгаков, работая над «Мастером и Маргаритой». Булгаков столь искусно изобразил демономанию, что известный врач С.Л. Цейтлин говорил о романе: «Я поражаюсь интуиции Михаила Афанасьевича. Он так изумительно разбирается в психологии больных, как ни один доктор-психиатр не мог бы разобраться...»⁶³ Особенно ярко признаки демономании изображены в главах «Погоня» и «Дело было в Грибоедове». Через болезнь Ивана (видения, нарушение ориентации во времени и пространстве, стремительность поисков, возбужденное состояние и агрессивность) Булгаков показывает одну из «болезней века» — охватившую его современников одержимость в поисках «классового врага». В политике это состояние общества называют «охотой на ведьм»; в истории оно ассоциируется с временами инквизиции и опричниной Ивана Грозного.

В рукописи, названной «Копыто инженера», болезнь Ивана после встречи с иностранным консультантом показана так: внезапно липы на Патриарших прудах превращаются для него в пальмы, подобные пальмам в саду Иродова дворца, о котором рассказывал Воланд. Иванушка Бездомный переносится во времена Ивана Грозного и попадает на паперть собора Василия Блаженного, построенного в честь победы молодого царя Иоанна IV над Казанским ханством. Он видит, как из собора выходит царь, уже старый, опирающийся на свой грозный посох, которым, согласно историческим сведениям, убил в исступлении своего сына, царевича-наследника Ивана. Иванушка — нищий на паперти — обличает царя: «Студные дела твои, царь... лют и бесчеловечен, пьешь губительные обещанные диаволом чаши, все лукавый мних». Эта сцена ранней рукописи романа восходит, несомненно, к «Истории государства российского» Н.М. Карамзина, к рассказу о разорении во время опричнины Новгорода и спасении Пскова. В главке «Спасение Пскова» Карамзин рассказывает о встрече Иоанна со старцем — салосом Николой, «который под защитою своего юродства не убоялся обличать тирана в кровопийстве и святотатстве. Пишут, что он предложил Иоанну в дар... кусок сырого мяса; что царь сказал: "Я христианин и не ем мяса в Великий пост"; а пустынник ответствовал: "Ты делаешь хуже: питаешься человеческою плотию и кровию, забывая не только пост, но и Бога!" Грозил ему, предсказывал несчастия и так устрашил Иоанна, что он немедленно выехал из города... не велел трогать иноков и священников; взял только казны монастырские и некоторые иконы, сосуды, книги...»

Булгаков соединяет в сознании безумного Иванушки времена казни Иисуса Христа, Древнюю Русь Ивана Грозного и Советскую Россию 1920-х годов: «Симпатяга этот Пилат, — подумал Иванушка, увидев едущего в трамвае Пилата, — псевдоним Варлаам Собакин». Варлаам Собакин — боярин эпохи Ивана Грозного, попавший в царскую опалу. В «Послании Ивана Грозного игумену Кирилло-Белозерского монастыря Козьме с братиею» (1578) царь сравнивает своевольных и опальных русских бояр с иерусалимскими первосвященниками Анной и Каиафой, а Варлаама Собакина называет Пилатом. Булгаков хорошо знал и использовал этот текст⁶⁴. Смысл появления Пилата в советском времени, с портфелем, в том, что так же жестокосердны и новые чиновники советских наркоматов.

Видение грозного царя посещает Иванушку в фантастическом пространстве-времени. Завершается эта глава эпизодами погони за Воландом: Иван немного приходит в себя на набережной у храма Христа Спасителя и видит над храмом звезду. Эпизод с Иваном Грозным, диктующим дьяку в «Блаженстве» (1934), и пьеса «Иван Васильевич» (1935), само перенесение во времени своим истоком имеют эти фантастические сцены первых глав романа о дьяволе 1928—1929 годов. Здесь, как и в пьесах, этот эпизод появляется для того, чтобы придать событиям романа, абстрактным перенесениям во времени, вектор русской истории.

Писатель устанавливает связь разных эпох в истории Москвы. Разглядывая со сцены москвичей во время представления в «Варьете», Воланд задает вопрос: «Изменились ли они внутренне?» — словно сатана уже когда-то побывал в Москве.

Н.М. Карамзин пишет о событиях 1565 года — о том, как изменился царь после смерти царицы Анастасии Романовой: «2 февраля Иоанн торжественно въехал в столицу и на другой день созвал духовенство, бояр, знатнейших чиновников. Вид его изумил всех. Опишем здесь наружность Иоаннову. Он был велик ростом, строен; имел высокие плеча, крепкие мышцы, широкую грудь, прекрасные волосы, длинный ус, нос римский, глаза небольшие, серые, но светлые, проницательные, исполненные огня, и лицо некогда приятное. В сие время он так изменился, что нельзя было узнать его: на лице изображалась мрачная свирепость; все черты исказились; взор угас; а на голове и в бороде не осталось почти ни одного волоса от неизъяснимого действия ярости, которая кипела в душе его. <...> 4 февраля... начались казни мнимых изменников...» Карамзин пишет, что эпоха казней была «чуждая буря, как бы из недр ада посланная возмутить, истерзать Россию». «Чуждая буря» вновь захватила страну в 1930-е годы.

Из рукописей романа читатель узнает, что сатана совершил путешествие во Францию в 1572 году, где свадьба Маргариты Валуа, дочери Екатерины Медичи, с Генрихом Наваррским закончилась Варфоломеевской ночью: были убиты тысячи гугенотов. Таким образом писатель намекает читателю, что сатана появляется в том или другом месте во время страшных событий и массовых убийств. Хозяйкой своего бала в Москве 1930-х годов Воланд выбирает Маргариту — прапрапраправнучку Маргариты Наваррской.

«В рабочей тетради Булгакова есть интересная запись: "Нострадамус Михаил, род. в 1503 г. Конец света 1943 г."» — сообщает В.И. Лосев. Мишель де Нострадам был личным астрологом Екатерины Медичи (матери Маргариты Наваррской). В соответствии с предсказанием Нострадамуса Булгаков относит в рукописи «Вечер страшной субботы» события романа к июню 1943 года.

Сотрудничество с дьяволом предполагало появление у человека сверхчеловеческих возможностей: Маргарита, ставшая ведьмой и заключившая союз с дьяволом, обретает необычайную силу и способность летать. Сатана обеспечивал человеку успех в земной жизни. Но благодеяния сатаны всегда предполагали расплату — продажу ему души и адские мучения после смерти. О Герберте Аврилакском, ставшем папой Сильвестром II (именно его упоминает Воланд на Патриарших прудах в окончательном тексте романа), легенда рассказывает, что он заключил договор с дьяволом и должен был отдать ему душу в Иерусалиме: «...он отлынивал от Иерусалима, но однажды, отслужив мессу, он увидал перед собою дьявола, который заявил ему, что придел, в котором он служил, носит название Иерусалима, а потому не угодно ли его святейшеству расплатиться по контракту? И уволок бедного папу в ад...»⁶⁵

В рукописи «Золотое копье» (1936) Воланд говорит о хранящихся в государственной библиотеке рукописях Мирандолы и Рейхлина. В рукописи «Князь тьмы» (1937) и полной рукописной редакции «Мастер и Маргарита» (май 1938 г.) — о «подлинных рукописях» Бэкона и бенедиктинского монаха Гильдебрандта (будущего папы Григория VII). Поскольку Воланд указывает время жизни Бэкона — XIII век, речь идет не о Фрэнсисе Бэконе, английском философе XVI века, а об английском монахе-францисканце и профессоре богословия в Оксфорде Роджере Бэконе. Он занимался математикой, создал астрономические таблицы, по которым, как он считал, можно предсказывать судьбу, также придавал большое значение «внутренним озарениям» и магии. Воланд обманывает Берлиоза и Ивана, говоря об обнаруженных в московской библиотеке рукописях Бэкона. В книге «Дьявол» А. Амфитеатров сообщает: «Некоторым из знаменитых волшебников удалось обмануть сатану и не только ускользнуть из его рук в час последней с ним расплаты, но еще и употребить его злую волю во благо, обратив ее страшное могущество на добрые дела, что сатане, конечно, приходилось не по вкусу. Так, Роджер Бэкон искусством своим освободил однажды рыцаря, запродавшего было сатане свою душу, а сам под конец жизни сжег все свои магические книги и заперся в монастырской келье, из которой более уже не выходил и в которой после двух лет покаянного подвига скончался воистину святою смертью»⁶⁶. Таким образом, говоря с невежественным редактором и наивным поэтом-самородком, сатана смеется над ними и не только обманывает, но и отправляет одного из своих собеседников на смерть, а другого в сумасшедший дом. В редакциях «Мастера и Маргариты» упоминаются двое из римских пап — Сильвестр II (Герберт) и Григорий VII (Гильдебрандт). Один из важных персонажей романа носит фамилию Римский. Амфитеатров пишет о католических папах: «Из пап римских почитались причастными к волшебству Лев III, Сильвестр II (Герберт), Бенедикт IX, Григорий VI, Григорий VII, Климент V, Иоанн XX. В конце XI века кардинал Бенно в своем "Жизнеописании Гильдебрандта" настаивал, что в Риме была школа магии, откуда и вышел будущий Григорий VII. А от XII и XIV веков имеются подлинные письма сатаны (сфабрикованные предшественниками Реформации), адресованные им князьям церкви как к своим друзьям и сотрудникам»⁶⁷.

Булгаков писал свой роман в годы, когда шли громкие политические процессы. Убийство 1 декабря 1934 года С.М. Кирова послужило началом в СССР массовых репрессий. Первым был процесс «Ленинградского центра», вторым в январе 1935 года — «Московского центра». Булгаков написал финальную главу «Фантастического романа» — «Последний полет» — 6 июля 1936 года, за месяц до начала в Военной коллегии Верховного суда СССР московского процесса по делу троцкистско-зиновьевского террористического центра. Обвинителем подсудимых, в том числе Г. Зиновьева и Л. Каменева, на этом процессе был прокурор Андрей Вышинский. В августе 1936 года Вышинский обвинял подсудимых: «Каменев говорил, что он не знал о том, что был "Московский центр". <...> Каменев попытался показать себя политически ослепшим человеком. Он говорил: "Я ослеп — дожил до пятидесяти лет и не видел этого центра, в котором я сам, оказывается, действовал, в котором участвовал действием и бездействием, словом и молчанием". Какой-то спиритуализм и черная магия?!»⁶⁸ Каменев написал предисловие к вышедшему в 1934 году в издательстве «Академия» тому сочинений секретаря флорентийских банкиров Макиавелли. Вышинский использовал это: «По Каменеву, это, очевидно, и есть диалектика: смешать преступное с непреступным, законное с незаконным, добро со злом... <...> Вы из "макиавеллизма" и азефовщины⁶⁹ сделали для себя источник вашей деятельности и ваших преступлений. Теперь это разоблачено самими Зиновьевым и Каменевым: убийства, коварство, вероломство и маскировка были одним из основных решающих методов их преступной деятельности»⁷⁰. Эмоциональные речи Вышинского производили неизгладимое впечатление на современников, несмотря даже на отсутствие прямых доказательств преступления. Булгаков использовал лексику государственного обвинителя уже в законченной весной 1935 года пьесе «Александр Пушкин». Булгаковский Дантес говорит в одной из сцен: «Какое вероломство... коварство...» Все подсудимые (16 человек) были приговорены к расстрелу, и 25 августа 1936 года приговор был приведен в исполнение.

Через полгода, 23—30 января 1937 года, в Москве шел второй процесс по делу антисоветского троцкистского центра. Среди его подсудимых были крупные чиновники наркоматов СССР. Андрей Вышинский говорил о «дьявольской безграничности преступлений» троцкистов, ушедших в подполье, о связях троцкистов с гестапо и фашистами. Все подсудимые по этому процессу (17 человек) были расстреляны. Лишь Г. Сокольников (первый заместитель наркома лесной промышленности) и Карл Радек (сотрудник газеты «Известия») были осуждены на десять лет тюрьмы, но оба вскоре были убиты сокамерниками.

Третий процесс по делу антисоветчиков проходил в Москве через год, 2—13 марта 1938 года. На этом процессе в числе подсудимых оказались бывший член Политбюро и ЦК, член Исполкома Коминтерна, главный редактор «Известий» Николай Бухарин, бывший председатель Совета народных комиссаров Алексей Рыков, начальник НКВД Генрих Ягода и его секретарь Павел Буланов — всего более двадцати крупных чиновников СССР. Подсудимые на этом процессе обвинялись в шпионаже в пользу фашистской Германии и Великобритании, в убийстве М. Горького, В.Р. Менжинского, В.В. Куйбышева и сына Горького М. Пешкова, в организации покушения на Ленина в 1918 году, в подготовке поражения СССР в войне и отторжения от СССР Украины, Белоруссии, Приморья, Грузии, Армении, Азербайджана и среднеазиатских республик. На скамье подсудимых в марте 1938 года были и врачи, якобы отравившие Максима Горького. Андрей Вышинский сделал в своей речи экскурс в историю и напомнил об искусстве отравления с древнейших времен. Он рассказал, что писал Тацит об отравлении жестокого временщика Сеяна, что «Иоанн Кастильский был отравлен при помощи отравленной обуви», а папа Климент II — при помощи «дыма от отравленной свечи». Прокурор привел и более современные примеры, рассказывая, как доктор Панченко вводил своему знакомому вместо «спермина Пеля» дифтерийную культуру, как врач Прочар вызывал у своей жертвы катар желудка и как доктор Пальмер «отравил свою жертву мышьяком и стрихнином, употреблявшимся в дозах, разрешающихся медициной»⁷¹. Речь шла не только об отравлении врачами Горького и Менжинского, но и о почти невероятном отравлении главы НКВД Н.И. Ежова.

В полной рукописной редакции романа «Мастер и Маргарита», датированной 23 мая 1938 года, есть сцена разговора Маргариты и Азазелло о толпе литераторов, идущих за гробом Берлиоза: «— Скажите, хотя, впрочем, вы, наверное, не знаете... Кто подписывается "З.М."? — Чего тут не знать! Зиновий Мышьяк. Он, и никто иной». Среди гостей Воланда на Великом бале много отравителей: это Жак Ле-Кёр, который якобы отравил любовницу короля Карла VII Агнесу Сорель; граф Роберт Лейстер, отравивший свою жену, став любовником королевы Елизаветы; госпожа Тофана, помогавшая женам избавиться от надоевших мужей; маркиза де Бранвиллье, отравившая отца, двух братьев и двух сестер ради наследства; Мессалина, отравившая своего мужа императора Клавдия ядовитыми грибами... Отравители представляют значительную группу гостей сатаны. Рядом с ними — граф Калиостро, Малюта Скуратов, Григорий Потемкин, жестокая любовница Аракчеева госпожа Минкина. В окончательном тексте исчезают и Григорий Потемкин, и граф Калиостро, но остается Малюта Скуратов — правая рука Иоанна Грозного в страшных делах опричнины, убийстве бояр и их семей.

В главе «Последний полет» в рукописи «Фантастический роман», датированной 6 июля 1936 года, во время полета происходит преображение сатаны и его спутников. «Бегемот сбросил кошачью шкуру, оставил лишь круглую морду с усами, был в кожаном кафтане, в ботфортах, летел веселый по-прежнему, свистел, был толстый, как Фальстаф», — Булгаков, мастер интертекстуальных включений, дает читателю отсылку к знаменитому герою Шекспира — обжоре, фантазеру и пьянице Фальстафу, приятелю принца Гарри в «Генрихе IV». Но для подтекста романа важен не только узнаваемый образ, но и судьба Фальстафа. Вступив на престол, Генрих V отрекается дружбы с Фальстафом: «Милорд судья, прошу вас, образумьте скорее этого нахала. <...> Торжественно я нынче отрекаюсь / От прежних всех товарищей <...> тебя я изгоняю... Под страхом смертной казни / К нам подходить не смей...»⁷²

Судьба и изгнание Фальстафа, бывшего приятеля и товарища, в гротескной форме отражает главный сюжет времени — борьбу за власть в Советской России 1930-х годов. В 1935 году вышел иллюстрированный первый том «Истории Гражданской войны в СССР». Там был помещен групповой портрет ЦК, избранного в конце июля — августе 1917 года на VI съезде РСДРП(б). Из 21 члена ЦК к 1935 году умерли или погибли: Ленин, Свердлов, Дзержинский, Шаумян и Урицкий. Л. Троцкий в 1928 году был сослан в Алма-Ату, в 1929-м выслан за пределы СССР. Александра Коллонтай была послом в Швеции и находилась за границей. Другие члены ЦК 1917 года были осуждены и расстреляны во время процессов 1934—1938 годов.

И в полной рукописной редакции 1938 года, и в окончательном тексте первым гостем Великого бала у сатаны оказывается Жак Ле-Кёр, или господин Жак. Жак Ле-Кёр был министром финансов при короле Карле VII. «Известно, что министр был арестован по ложным обвинениям в отравлении... в изготовлении фальшивых денег, растрате казны; проведя три года в тюрьме, он бежал в Рим, — пишет исследователь романа Г. Лесскис. — Знаменательно то обстоятельство, что Великий бал у сатаны открывается появлением человека, ложно обвиненного в отравлении, государственной измене и других страшных преступлениях и завершается явлением "двух последних гостей" (Ягоды и его секретаря Буланова), также ложно обвиненных в аналогичных преступлениях. Таким образом, знаменитые сталинские политические процессы здесь сравниваются с известными всему миру беззаконными средневековыми судебными расправами»⁷³.

Московские процессы августа 1936-го, января 1937-го и марта 1938 года, на которых были осуждены и приговорены к расстрелу крупнейшие чиновники, военачальники и политические деятели СССР, произвели огромное впечатление в мире. Они были завершением борьбы И. Сталина за власть.

В полной рукописной редакции «Мастера и Маргариты» (1928—1938) на Великом бале у сатаны последними гостями были поэт Гёте и композитор Гуно. Маргарита вручает им золотые награды, видимо, за создание образа Мефистофеля в поэме «Фауст» и опере «Фауст». В юности Булгаков слушал оперу «Фауст» много раз. Плащ, шпага, ботфорты знаменитого оперного персонажа — традиционные атрибуты сатаны в европейской культуре, и Булгаков тоже следует этой традиции. Кстати, самым знаменитым исполнителем партии Мефистофеля в России был Федор Шаляпин. В 1922 году Шаляпин уехал на гастроли в Европу и не вернулся в СССР. Когда Шаляпин написал мемуары «Маска и душа», на них откликнулся фельетоном Михаил Кольцов⁷⁴. Он обвинил великого певца в подобострастии к власти, все равно какой — царской ли, советской. Еще раньше выступил на эту тему любимый сатирик Булгакова Аркадий Аверченко. Фельетонист вспоминал, как Шаляпин пел рабочим «Дубинушку», а в другой раз вставал на колени перед Николаем II во время спектакля и, наконец, исполняя партию Гремина в «Евгении Онегине», сорвал генеральские погоны и бросил их в оркестр «в знак протеста против наступления белогвардейцев» на Петроград⁷⁵. В полной рукописной редакции романа арию Гремина слышит Иванушка Бездомный, преследующий Воланда. В романе Воланд не только мятежная часть христианского мира, мститель и судья, но представитель старой мировой культуры, которой в Советской России новые власти пытались противопоставить Пролеткульт.

Но самым последним появляется «новый гость». Коровьев указывает Маргарите на «очень мрачного человека с маленькими, коротко подстриженными под носом усиками и тяжелыми глазами». Коровьев сообщает о нем: «Как-то раз Абадонна навестил его и нашептал за коньяком совет, как избавиться от одного человека, проницательности которого наш знакомый весьма боялся. И вот он велел своему секретарю обрызгать стены кабинета того, кто внушал ему опасения, ядом». В этом госте угадываются черты осужденного и расстрелянного в марте 1938 года главы НКВД Генриха Ягоды, который был обвинен в отравлении сменившего его на этом посту Н.И. Ежова. Заключение медицинской экспертизы по делу об отравлении Ежова было опубликовано 30 марта 1938 года в газетах: «На основании предъявленных материалов химических анализов ковра, гардин, обивки мебели и воздуха рабочего кабинета Н.И. Ежова... следует считать абсолютно доказанным, что было организовано и выполнено отравление Н.И. Ежова ртутью через дыхательные пути»⁷⁶. В окончательном тексте «новенький» также появляется, но исчезает описание его внешности.

В романе процессы 1930-х годов отразились в гротескности событий и их истолкования. Любимое выражение прокурора А. Вышинского «шайка диверсантов, шпионов, убийц» по отношению к политическим противникам то и дело возникает в романе при объяснении и интерпретации действий нечистой силы: «шайка чревовещателей и гипнотизеров», «члены преступной шайки». Во время судебного процесса над антисоветчиками в августе 1936 года Булгаковых не было в Москве. 26 июля Елена Сергеевна записала в дневнике: «Завтра мы уезжаем из Москвы в Синоп под Сухумом». Следующая запись сделана лишь 1 сентября — о перелете на аэроплане из Владикавказа в Москву. В романе такой перелет совершает директор «Варьете» Степа Лиходеев, перенесенный во Владикавказ Воландом. Судя по записям в дневнике Елены Сергеевны, полет необычайно понравился Булгакову: «Сегодня прилетели в Москву с Кавказа... Вылетели из Владикавказа в пять часов утра, в пять часов вечера обедали дома. М. А. перенес полет великолепно...»⁷⁷ Трагические события этого месяца в Москве отразились в гротескной сцене возвращения испуганного Воландом Лиходеева: «В восемь часов утра на московском аэродроме совершил посадку шестиместный самолет». Степа Лиходеев появляется в папахе, бурке и тапочках, говорит встречающим его милиционерам: «Тсс! Да, я... Лиходеев... Прилетел... Немедленно арестуйте меня, но, умоляю, незаметно...» (полная рукописная редакция).

Весь 1937 год был полон трагических событий, которые нашли отражение в дневнике жены писателя. 18 февраля в Москве умер Серго Орджоникидзе. Булгаков был в Колонном зале, «смутно видел лицо покойного». 23 февраля: «Мейерхольд на собрании актива работников искусств каялся в грехах». 4 апреля: «В газетах сообщение об отрешении от должности Ягоды и о предании следствию за преступления уголовного характера». 14 апреля: «умер Ильф». 21 апреля: «арестован Л. Авербах». 25 апреля: «...будто бы арестован Крючков» (секретарь М. Горького). 5 июня: «Литовский уволен с поста председателя Главреперткома», — Елена Сергеевна добавляет: «Гнусная гадина. Сколько зла он натворил на этом месте». 6 июня: «Аркадьев уволен из МХАТа». 8 июня: «В "Правде" статья о профессоре Плетневе "Профессор — насильник и садист"». 11 июня: «В "Правде" — прокуратура Союза о предании суду Тухачевского, Уборевича, Корка, Эйдельмана, Путны и Якира по делу об измене родины. М. А. в Большом театре на репетиции "Поднятой целины" <...> Митинг после репетиции. В резолюции — требовали высшей меры наказания для изменников». 13 октября: «В газетах о снятии Бубнова с должности» (народного комиссара просвещения). 5 ноября: «арестован Пильняк». 17 декабря: «В "Правде" статья Керженцева "Чужой театр" о Мейерхольде. Резкая критика всего театрального пути Мейерхольда. Театр несомненно закроют»⁷⁸.

В дни процесса 1938 года, как ясно из дневника жены писателя, в течение марта и апреля Булгаков почти каждый день работал над романом и завершил полный текст 23 мая 1938 года.

Булгаков в евангельских главах не во всем следует каноническим евангелиям. Булгаковский Иешуа одинок. В Ершалаим он приходит пешком, а не въезжает на осле, приветствуемый толпой. На допрос к Пилату он попадает в заношенном голубом таллифе, а не в чистых белых одеждах, в которые Христа нарядил правитель Галилеи Ирод Антипа. Иуда в романе Булгакова — не один из двенадцати учеников Христа и участник Тайной вечери, а один из сыщиков первосвященника Ершалаима Каиафы.

Иешуа настолько не похож на традиционные представления о величественной фигуре Иисуса Христа, что диакон Андрей Кураев назвал евангельские главы в романе Булгакова «кощунственными»⁷⁹. На это можно ответить словами другого священнослужителя — митрополита Волоколамского Илариона, возглавляющего Отдел внешних церковных связей Московского патриархата: «...картина Крамского "Христос в пустыне" или картина Александра Иванова "Явление Христа народу" не задумывались как иконы и написаны не в соответствии с иконографическим каноном»⁸⁰. Это художественные произведения. И главы романа о событиях I века не задумывались Булгаковым как изложение евангелий, на отступление от канонических текстов он шел сознательно.

Писатель намеренно сосредоточил конфликт романа — конфликт личности и власти — на противостоянии Пилата и Иешуа. Образ Иешуа вырос из русской истории новейшего времени, эпохи бунтов против власти, революций и гражданских войн. Булгаков заострил в этом образе черты правдивости и христианского прощения. Более того, в разговоре с Пилатом Иешуа высказывает идеи, созвучные теоретикам марксизма. Но и в I веке, и в XX веке они неугодны тем, кто стоит у власти. «По Марксу, — писал В.И. Ленин в книге "Государство и революция", — государство не могло бы ни возникнуть, ни держаться, если бы возможно было примирение классов. <...> По Марксу, государство есть орган классового господства, орган угнетения одного класса другим, есть создание "порядка", который узаконивает и упрочивает это угнетение...»⁸¹ Фридрих Энгельс в книге «Происхождение семьи, частной собственности и государства» писал: «Общество, которое по-новому организует производство на основе свободной и равной ассоциации производителей, отправит всю государственную машину туда, где ей будет тогда настоящее место: в музей древностей, рядом с прялкой и бронзовым топором»⁸². Иешуа, в сущности, и сообщает Пилату идею об отмирании государства: «В числе прочего я говорил... что всякая власть является насилием над людьми и что настанет время, когда не будет власти ни кесарей, ни какой-либо иной власти. Человек перейдет в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть». И гибель Иешуа, проповедующего эти взгляды, бросает свет на послереволюционные политические процессы 1920-х и 1930-х годов: процессы «левых эсеров», аресты русских мистиков, политические суды 1930-х годов. Булгаков знал, что идея Сталина состояла в усилении роли государства. И Пилат, так боящийся кесаря, кричит безумному философу о царстве истины и справедливости: «Оно никогда не настанет!»

Рукописи романа дают возможность увидеть, как евангельские главы обретали свое место в его структуре и композиции. У этих глав своя поэтика и свой стиль, восходящий к описанию всадника-смерти в «Красной короне» и разительно отличающийся от сарказма московских глав. В романе развиваются два сюжета, что и определяет всю необычную структуру «Мастера и Маргариты» и всю систему ассоциаций. Приключения Воланда и его свиты в советской Москве воспринимаются в рамках не приключенческого, а философского романа: события XX века в Москве показаны через призму евангельских глав, истории Иисуса и пославшего его на смерть жестокого прокуратора. Этот прием можно видеть в произведениях постмодернизма: например, на картине Сальвадора Дали «Геологическое эхо. Пьета. (По мотивам скульптуры "Пьета" Микеланджело)» (1982) зритель видит жизнь людей сквозь древние изображения Девы Марии и лежащего у нее на коленях сына.

Длительность работы над романом связана с тем, что образы и сюжеты Нового Завета, идеи любви и сострадания, вины, возмездия и прощения должны были осветить и прояснить события современности, а евангельские главы естественно войти в повествование о московских событиях 1920—1930-х годов. Читая последовательно черновые рукописи романа «Мастер и Маргарита», мы видим, как Булгаков ищет те точки в повествовании о мастере, с которыми могут быть сопоставлены главы евангельские. Главы, где действующим лицом является Иешуа, оказываются рядом с теми, где главным действующим лицом является прибывший в Москву его противник Воланд. Рядом с первой главой о встрече на Патриарших «Никогда не разговаривайте с неизвестными» — сцены допроса в главе «Золотое копье». Рядом с главой «Белая магия и ее разоблачение» — глава «На Лысой горе» («Казнь») о казни и смерти Иешуа, рядом с «Великим балом у сатаны» — главы о Пилате и Иуде. Таким образом, этот принцип противостояния сил добра и зла запечатлен и в структуре романа.

Евангельский сюжет в романе и сатирические картины театральной и писательской Москвы сплетаются с историей любви — и таков был с самого начала замысел писателя. Философы часто связывали чувство любви с влиянием потусторонних сил: «Понимание любви как демонического фактора — отличительная черта всей современной литературы... Ибсен, Толстой, Ола Гансон, Пшибышевский, Прус в эротизме видят не идеал, к которому нужно стремиться, а космическую силу, делающую из людей игрушку для каких-то непонятных целей»⁸³. Такова в романе Булгакова мистическая страсть, соединившая, как Тристана и Изольду, мастера и Маргариту. Часто мастера сопоставляют с самим Булгаковым. Но это не совсем так: Маргарита — это тоже воплощение автора, его действенной, смелой, способной к перевоплощению сути. Воланд лишь проявляет таящиеся в этих людях силы.

Булгаков, переживший гибель сотен своих соотечественников во время Первой мировой и Гражданской войны, видел спасение и будущее России в согласии бывших врагов — белых и красных, война между которыми терзала страну четыре года. В его первом романе, «Белая гвардия» (1922—1924), в рай после боя на улицах Киева попадают вместе и красные и белые. И в своем знаменитом письме Правительству СССР, написанном 28 марта 1930 года, Булгаков определил свою цель — «встать бесстрастно над красными и белыми».

Слова о прощении бывших врагов завершали его первый роман и стали лейтмотивом романа «закатного». В картине звездного неба, которое в «Белой гвардии» видит ночью русский солдат, охраняющий красный бронепоезд, запечатлелась известная, восходящая к христианскому взгляду на мир формула Канта: «Звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас». Сложная структура «Мастера и Маргариты» построена так, что в финале мастер встречается с героем своего романа жестоким римским прокуратором Понтием Пилатом, пославшим на смерть невинного Иешуа Га-Ноцри, — и в фантастической реальности, в мире воображения завершает свой роман. Пожалуй, самым оптимистичным был финал «Мастера и Маргариты» в полной рукописи 1938 года: мастер и Маргарита преодолевают пропасть времени и скачут по лунной дороге вслед за прощенным Пилатом и Иешуа. Но позднее появляется новый финал, воплотивший неразрешимость конфликта человека с властью. Последнюю главу своего романа Булгаков называет «Прощение и вечный приют». Прощение — ответ Христа и христианской религии на самый острый вопрос времени. Воланд возвращает участников вечного конфликта — Пилата и Иешуа — на балкон дворца со словами: «...Не будем им мешать. И может быть, до чего-нибудь они договорятся...» Исчезает мир воображения, герои его романа уходят из памяти мастера, а в эпилоге читатель видит гротескное изображение современных персонажей повествования, живущих в мире нового «кесаря».

Замысел булгаковского романа о дьяволе, романа о добре и зле в XX веке, основанный на идеях христианского прощения и примирения, шел вразрез с официальной идеологией. Жестокая политическая борьба 1920—1930-х годов не оставляла ни Иешуа Га-Ноцри, ни Понтию Пилату, ни Воланду — образам «отжившей» культурной традиции — места в литературе сталинского времени. Последнюю запись Булгаков сделал 5 февраля 1940 года, незадолго до смерти. Это был текст о смерти, избавляющей от страданий в финальной главе «Прощение и вечный приют»: «Боги, боги мои! Как грустна вечерняя земля...»

Примечания

1. Булгаков М.А. Москва краснокаменная // Булгаков М.А. Собачье сердце. Дьяволиада. Роковые яйца. СПб.: Азбука, 2011. С. 344, 346, 348, 349.

2. Там же. С. 345.

3. Там же.

4. Булгаков М.А. Столица в блокноте // Булгаков М.А. Собр. соч.: В 5 т. Т. 2. М.: Худож. лит., 1989. С. 250.

5. Булгаков М.А. Столица в блокноте. С. 262—263.

6. Булгаков М.А. Сорок сороков // Булгаков М.А. Собр. соч.: В 5 т. Т. 2. С. 285.

7. Лосев В.И. Комментарии к роману «Мастер и Маргарита» // Булгаков М.А. Мой бедный, бедный мастер... М.: Вагриус, 2006. С. 1005.

8. Там же.

9. Соколов Б.В. Булгаковская энциклопедия. М.: ЛОКИД-МИФ, 1996. С. 474—486.

10. Булгаков М.А. Мой дневник. 1923—1925 // Булгаков М.А. Под пятой. Дневник. Письма и документы / Сост., подгот. текста, коммент. В.И. Лосева. СПб., 2011. С. 106—107.

11. Кузякина Н. Михаил Булгаков и Демьян Бедный // М.А. Булгаков-драматург и художественная культура его времени. М.: СТД РСФСР, 1988. С. 397.

12. Там же. С. 394.

13. Там же. С. 398.

14. Измайлова М. Эпопея Фейги // Вокруг света. 2009. № 6. С. 150.

15. Лосев В.И. Бог поругаем не бывает // Булгаков М.А. Мой бедный, бедный мастер... С. 9.

16. Цит. по: Лосев В.И. Бог поругаем не бывает. С. 10.

17. Лесскис Г.А. Триптих М. Булгакова о русской революции. М.: ОГИ, 1999. С. 249.

18. Нарбут В., Зенкевич М. Статьи. Рецензии. Письма. М.: ИМЛИ РАН, 2008.

19. Асеев А.М. Посвятительные ордена: масонство, мартинизм и розенкрейцерство / Публ. Н.А. Богомолова // Литературное обозрение. М., 1998. С. 34.

20. Красная газета. 1923. 16 июня. Вечерний вып. Цит. по: Богомолов Н.А. Примечания к статье А.М. Асеева «Посвятительные ордена» // Литературное обозрение. 1998. № 2. С. 37.

21. Чудакова М.О. Жизнеописание М.А. Булгакова. М., 1988. С. 227.

22. Соколов Б.В. Булгаковская энциклопедия. С. 94.

23. Асеев А.М. Посвятительные ордена. С. 34.

24. Там же.

25. Богомолов Н.А. Примечания к статье А.М. Асеева «Посвятительные ордена». С. 37.

26. Асеев А.М. Посвятительные ордена. С. 35.

27. Соколов Б.С. Булгаковская энциклопедия. С. 288.

28. Богомолов Н.А. Примечания к ст. А.М. Асеева «Посвятительные ордена». С. 37.

29. Чудакова М.О. Комментарии к рассказам М.А. Булгакова // Булгаков М.А. Собр. соч.: В 5 т. Т. 1. С. 594.

30. Слащов-Крымский Я.А. Белый Крым 1920 г.: Мемуары и документы. М.: Наука, 1990.

31. Гудкова В.В. Комментарии к пьесе «Бег» // Булгаков М.А. Пьесы 1920-х годов. СПб., 1989. С. 556.

32. Почему мы против «Бега» Булгакова? Речи тт. В. Киршона и Л. Авербаха // На литературном посту. 1928. № 20—21. С. 50.

33. Галушкин А. Дело Пильняка и Замятина // Новое о Замятине. М.: МИК, 1997. С. 89.

34. Сталин И.В. Сочинения. Т. 11. 1928 — март 1929 г. М.: Гос. изд-во полит. литературы, 1949. С. 327.

35. Там же.

36. Литовский О. Из выступления на диспуте в Доме печати под названием «Суд над "Белой гвардией"» 19 октября 1926 года. Цит. по: Булгаков М.А. Мой бедный, бедный мастер... С. 976.

37. См. там же. С. 328.

38. Комсомольская правда. 1928. 23 октября. Цит. по: Гудкова В.В. Комментарии к пьесе «Бег». С. 557.

39. Соколов Б.С. Булгаковская Энциклопедия. С. 476.

40. Там же. С. 476.

41. Там же.

42. Там же. С. 479.

43. Булгаков М.А. Письмо Правительству СССР // Булгаков М.А. Под пятой. Дневник. Письма и документы. С. 282—283.

44. Цит. по: Булгаков М.А. Под пятой. Дневник. Письма и документы. С. 289.

45. Там же.

46. Никогда (фр.).

47. Но почему?! (фр.)

48. Дневник Елены Булгаковой. М.: Книжная палата, 1990. С. 35.

49. Чудакова М.О. Опыт реконструкции текста М.А. Булгакова // Памятники культуры. Новые открытия. М.: Наука, 1977. С. 93.

50. Там же. С. 94.

51. Булгаков М.А. Под пятой. Дневник. Письма и документы. С. 285.

52. Булгаков М.А. Князь тьмы. Ранние редакции и варианты романа «Мастер и Маргарита». СПб.: Азбука, 2011. С. 730.

53. См. о содержании рукописи: Чудакова М.О. Архив М.А. Булгакова. Материалы к творческой биографии писателя // Записки отдела рукописей Государственной библиотеки имени В.И. Ленина. Вып. 37. М., 1976; Лосев В.И. Комментарии // Булгаков М.А. Князь тьмы. С. 726 и др.

54. Там же.

55. Чудакова М.О. Опыт реконструкции текста М.А. Булгакова // Памятники культуры. Новые открытия. М.: Наука, 1977. С. 99.

56. Там же.

57. Чудакова М.О. Архив М.А. Булгакова. Материалы к творческой биографии писателя.

58. Лосев В.И. Комментарии // Булгаков М.А. Князь тьмы. С. 724—725.

59. Там же.

60. Там же.

61. Там же. С. 730.

62. Там же. С. 725.

63. Дневник Елены Булгаковой. С. 174.

64. См.: Лурье Я.С. Иван Грозный и древнерусская литература в творчестве М.А. Булгакова // Труды Отдела древнерусской литературы ИРЛИ (Пушкинский Дом) АН СССР. СПб., 1992. Вып. 45. С. 315—321.

65. Амфитеатров А.В. Дьявол. СПб., 1907. С. 120.

66. Там же. С. 256.

67. Там же. С. 255.

68. Вышинский А.Я. Судебные речи. М., 1948. С. 393.

69. Евно Азеф (1869—1918) — революционер-провокатор.

70. Вышинский А.Я. Судебные речи. С. 386, 387.

71. Там же. С. 475.

72. Перевод П.А. Каншина.

73. Лесскис Г.А. Триптих М. Булгакова о русской революции. М.: ОГИ, 1999. С. 364.

74. Кольцов М. Маска и человек // Правда. 1932. 24 декабря.

75. Аверченко А. Федор Шаляпин // Аверченко А. Аполлон. СПб.: Азбука-классика, 2001. С. 303.

76. Цит. по: Булгаков М. Мой бедный, бедный мастер... С. 994.

77. Дневник Елены Булгаковой. С. 121.

78. Дневник Елены Булгаковой. С. 188.

79. Кураев А. Мастер и Маргарита: За Христа или против? М., 2006. С. 4.

80. Из интервью председателя Отдела внешних церковных связей Московского патриархата митрополита Волоколамского Илариона телеканалу «Россия-24».

81. Ленин В.И. Государство и революция // Ленин В.И. Сочинения. 4-е изд. М.: Госполитиздат, 1949. Т. 25. С. 359.

82. Цит. по: Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Избр. произв. М., 1980. Т. 3. С. 366.

83. Матушевский И. Дьявол в поэзии: история и психология фигур, олицетворяющих зло в изящной словесности всех народов и веков / Пер. с польск. М.: ЛЕНАНД, 2015.