Итак, действие романа «Мастер и Маргарита» происходит где-то в 30-е годы XX века.
А точнее? Точнее — в месяце мае.
Май назван на первой же странице романа: «Да, следует отметить первую странность этого страшного майского вечера»... «Майским солнцем» освещен бор за окном Ивановой клиники... В мае, рассказывает мастер Ивану, он встретился с Маргаритой... И Маргарита, проснувшись в фантастическую пятницу, вспоминает, что с мастером она познакомилась ровно год назад — «день в день»; стало быть, эта колдовская пятница во второй части романа действительно в мае...
Тем не менее были в истории романа попытки и другого расклада событий. В одной из тетрадей второй редакции, и именно 6 октября 1933 года (дата проставлена), Булгаков делает «разметку глав», тщательно расписывая действие... по июню! Приведу соответствующий фрагмент, помнится, не публиковавшийся:
«1. Седьмое доказательство. <22-го июня> апрель, вечером. Четверг?
2. Иванушка гонится за Воландом. 22.VI вечером.
3. Дело было в Грибоедове и психиатрическая лечебница. 22.VI ночью.
4. Степа Лиходеев. День 23.VI.
5. Арест Босого. День 23.VI.
6. В кабинете Римского. День 23.VI.
7. В цирке. Вечер 23.VI.
8. Босой в тюрьме. 23.VI. Вечер, ночь.
9. Возвращение Внучаты и бегство Римского. 23.VI. Ночь.
10. Иванушка в лечебнице приходит в себя и просит Евангелие вечером 23.VI. Ночью у него Воланд. <...>»
Обратите внимание: действие не просто помечено июнем — Воланд в этой редакции появляется в Москве 22 июня. Это день летнего солнцестояния. Может быть, писатель пробовал здесь найти образно-поэтическое решение времени в своем романе? Как-то соотнести жаркий день в Иудее и самый длинный летний день в Москве? Пасхальное полнолуние нисана и российское летнее солнцестояние?
Рядом с первым упоминанием даты 22 июня помета: «четверг» — с вопросительным знаком. Почему — четверг и что означает вопросительный знак? Потому прежде всего, что в 1933 году, когда Булгаков делает эту «разметку», день 22 июня выпадает на четверг. У писателя перед глазами календарь. А вопросительный знак означает, что календарное это решение писателя не устраивает. Далее в этой самой «разметке глав» все настойчивее выдвигаются значимые для романа дни недели:
«14. Маргарита (день в пятницу). Шабаш. Обручение. <...>
17. Маргарита просит помощи для поэта. Ночь 24—25 VI. <...>
19. День 26 VI. Возвращение Степы. Выпуск Босого. Следствие у Иванушки. <...>
21. Полет. Понтий Пилат. Воскресенье».
Но теперь числа решительно не совпадают с днями недели. Если 22-е — четверг, то 24-е не может быть пятницей, это суббота, а если 24-е — пятница, то 22-е может быть только средой. С другой стороны, если 24-е — пятница, то 26-е — воскресенье, а следующий затем ночной полет — это полет навстречу понедельнику. Тогда как в «разметке» и полет и встреча с Пилатом помечены воскресеньем. Думаю, уже здесь, как и в канонической редакции романа, речь идет о ночи на воскресенье...
Июнь в планах романа оказался недолговечным. Уже в 1934 году временем действия в «московских» главах становится май, теперь уже окончательно. В последней тетради второй редакции — в предчувствии редакции третьей — новая «разметка глав»:
«1. Никогда не разговаривайте с неизвестными. Вечер 8-го мая (среда?). <...>
3. Седьмое доказательство. (Вечер 8-го мая.)
4. Погоня. Вечер 8.V.
5. Дело было в Грибоедове. Ночь с 8.V. на 9.V.
6. Степа. День 9.V.
7. Волшебные деньги. День 9 мая. <...>
9. Вести из Владикавказа. 9.V.
10. Гроза и радуга. Вечер 9.V.
11. Черная магия. Вечер 9 мая.
12. Полночное явление. Ночь 9—10 (V) с четверга на пятницу <...>».
Май... Так случилось, что в мае этого самого 1934 года в Москве стояли небывало жаркие дни. Это отразилось в Дневнике Е.С.: «11 мая... Сильнейшая жара... 12 мая... Ночью жара сменилась похолоданием». Тогда, наверно, и родилась мысль: если не подходит апрель, поскольку в Москве не может быть такого жаркого апрельского дня, какой представлялся писателю в воображаемой Иудее... если не подходит июнь, слишком удаленный от Страстной пятницы... то май решал всё!
По-видимому, писателю был нужен жаркий день. Жаркий, предгрозовой московский день, в мареве которого, прямо из воздуха у Патриарших, мог соткаться клетчатый, возникнуть Воланд и, взламывая московскую действительность, прорезаться во всей своей бесспорности день в Иудее почти две тысячи лет назад...
И еще одно очень немаловажное обстоятельство предъявляло свои требования к выбору времени действия в романе. Весенний бал полнолуния, который дает Воланд, — это ведь аналог Вальпургиевой ночи в «Фаусте» Гёте. Не случайно мессир вспоминает свое посещение Германии «в тысяча пятьсот семьдесят первом году» и встречу с некой «очаровательной ведьмой» «в Брокенских горах, на Чертовой Кафедре» — именно там, где, по поверью, собираются ведьмы в Вальпургиеву ночь и куда Мефистофель приводит Фауста.
А празднуется Вальпургиева ночь (праздник св. Вальпургии) 1 мая. По крайней мере, об этом не устают напоминать комментаторы Гёте.
Стало быть, май, который решал всё... А среда? Что означает: «Вечер 8-го мая (среда?)» — в «разметке глав» 1934 года?
На этот раз календарь ни при чем: в 1934 году 8 мая — вторник. Среда требуется теперь по внутренним законам романа, и, может быть, поэтому писатель пробует 16 мая — в 1934 году это число пришлось на среду. Но — вычеркивает. Календарь более не будет вмешиваться в структуру романа.
Но почему среда?
Здесь и напомню о сочинениях Вашингтона Ирвинга, к которым Михаил Булгаков относился с большим интересом и о которых я рассказала в главе, посвященной булгаковской библиотеке. Так вот, известная новелла Ирвинга «Рип Ван Винкль» открывается эпиграфом: «Клянусь Вотаном, богом саксов, творцом среды (среда — Вотанов день)».
Летом 1936 года, закончив очередную редакцию романа (на этот раз третью), Булгаков делает новую «разметку глав»:
«I день
1. Не разговаривайте с неизвестными.
2. Золотое копье.
3. Седьмое доказательство.
I ночь
4. Погоня.
5. Дело было в Грибоедове.
6. Мания фурибунда?
II день
7. Ошибка профессора Стравинского.
8. Происшествие со Степой.
9. Волшебные деньги.
10. Вести из Владикавказа.
11. Раздвоение Ивана. (Гроза и радуга.)» и т. д.
Месяц не назван, поскольку уже прочно определился: май. Действие тщательно рассчитано по дням (и ночам). А вот чисел — нет. Теперь в романе вообще нет чисел. (С числом будет недействительно, сказал бы Бегемот.)
Совсем нет чисел? Нет, по крайней мере одно число имеется. Подчеркнутое, запоминающееся: четырнадцатое число весеннего месяца нисана...
И еще одно, мельком, в «московских» главах, когда Степе Лиходееву «прилетело воспоминание о каком-то сомнительном разговоре, происходившем, как помнится, двадцать четвертого апреля вечером тут же, в столовой...». Строки эти, как помнит читатель, введены в самой последней правке по машинописи, и определить с уверенностью, имела ли здесь существенный смысл дата или это был всего лишь знак крайнего Степиного испуга, затруднительно.
Опорой времени — формой движущегося времени — в романе теперь все активнее становятся дни недели. Значимые в контексте романа дни — пятница, суббота, воскресенье. Причем самое движение дней недели развивается как нарастающая музыкальная тема.
Действие романа начинается в среду. В окончательном тексте это намеренно не обозначено, но в глубине романа все четко рассчитано.
Впервые день недели помечен в главе 9-й, из которой мы узнаем, что Никанор Иванович Босой «находился в страшнейших хлопотах, начиная с предыдущей ночи со среды на четверг». «Предыдущая ночь» — та, которая последовала за гибелью Берлиоза. Любопытно, что день недели, ни разу не упоминавшийся на протяжении предыдущих восьми глав, тут же назван, как бы закреплен, еще раз. На той же странице: «Весть о гибели Берлиоза распространилась по всему дому с какою-то сверхъестественной быстротою, и с семи часов утра четверга к Босому начали звонить по телефону...»
Расклад действия по дням недели прояснился — правда, ненавязчиво, вскользь: если Берлиоз погиб накануне в среду, то, стало быть, и Воланд прибыл именно в среду; назавтра, утром в четверг, он у Степы Лиходеева, а вечером того же дня дает сеанс черной магии...
В следующий раз день недели отмечен — опять-таки после весьма большого перерыва — в главе 17-й, «Беспокойный день»: «Утром в пятницу, то есть на другой день после проклятого сеанса, весь наличный состав служащих Варьете...»
Теперь этот день недели — пятница — будет звучать все настойчивей: «Причиной приезда Максимилиана Андреевича в Москву была полученная им позавчера поздним вечером телеграмма следующего содержания: "Меня только что зарезало трамваем на Патриарших. Похороны пятницу..."»
Как видите, глухо — словом позавчера — помечена среда. Названа пятница. И тут же повторена: «В пятницу днем Максимилиан Андреевич вошел в дверь комнаты, в которой помещалось домоуправление дома № 302-бис по Садовой улице в Москве». (Обе цитаты из главы 18-й, «Неудачливые визитеры».)
Во второй части романа пятница окончательно вступает в свои права: «В тот самый день, когда происходила всякая нелепая кутерьма, вызванная появлением черного мага в Москве, в пятницу... Маргарита проснулась около полудня...» И еще раз: «Под счастливой звездой родился критик Латунский. Она спасла его от встречи с Маргаритой, ставшей ведьмой в эту пятницу».
(Отметим, однако, что когда в инфернальную полночь с пятницы на субботу происходит великий бал сатаны, наименования дней недели исчезают; может быть, потому, что пятница — памятью о Страстной пятнице — воплощена и действие, отмечающее великое жертвоприношение, длится.)
В главе 27-й, как раз тогда, когда Маргарита откладывает дочитанный роман, наступает субботнее утро: «Но в это время, то есть на рассвете субботы, не спал целый этаж в одном из московских учреждений...» И все же, повторяясь и повторяясь, снова звучит вчерашняя пятница. На этот раз звучит суховато, с какою-то как бы даже постукивающей, протокольной интонацией (идет расследование событий):
«Собственно говоря, дело стало ясно уже со вчерашнего дня, пятницы, когда пришлось закрыть Варьете...» «После обеда в пятницу в квартире его (Аркадия Аполлоновича. — Л.Я.)... раздался звонок...» «Через час пришел ответ (к вечеру пятницы), что Римский обнаружен в номере четыреста двенадцатом гостиницы "Астория"...» «К вечеру же пятницы нашли и след Лиходеева». «Дверь Иванушкиной комнаты № 117-й отворилась под вечер пятницы...»
Постепенно вступает суббота, сперва тоже протокольно, в отчетах следователей: «Так дело тянулось до полуночи с пятницы на субботу, когда барон Майгель, одетый в вечернее платье и лакированные туфли, торжественно проследовал в квартиру № 50 в качестве гостя». И далее: «Так вот, как и было сказано, дело тянулось таким образом до субботнего рассвета». И наконец: «Так не прекращающимся ни на секунду следствием и ознаменовалось утро субботнего дня».
И — в другой тональности, значительно и важно, когда в квартире № 50 раздается голос Коровьева: «Мессир! Суббота. Солнце склоняется. Нам пора».
Суббота мелькнет еще раз: «Проспав до субботнего заката, и мастер, и его подруга чувствовали себя совершенно окрепшими...», — и на закате Воланд покинет Москву, увлекая за собою уже потусторонних мастера и Маргариту... А потом прозвучит — один-единственный раз — тихое, скользящее мимо внимания упоминание воскресенья: «Этот герой ушел в бездну, ушел безвозвратно, прощенный в ночь на воскресение сын короля-звездочета, жестокий пятый прокуратор Иудеи всадник Понтий Пилат».
Прозвучит знаком прощения Пилата... моментом окончательного решения судьбы мастера и Маргариты...
Обратите внимание на странное написание этого слова: в ночь на воскресение. Так в последнем сохранившемся тексте, в машинописи.
Е.С. сочла это опечаткой машинистки и выправила: в ночь на воскресенье. Готовя роман к печати и обнаружив эту букву и, я все же сохранила ее, хотя так и не решила до конца, что означает это слово у Булгакова: просто седьмой день недели? или то самое, что по-русски обозначает название этого дня?.. Предположить, что будь это опечатка, Булгаков непременно заметил бы ее и исправил? Увы, охваченный размышлениями о главном своем романе, о структуре романа в целом, он не погружался в мелкую корректорскую правку. У него просто не хватило на это времени. Поэтому мог не заметить... не обратить внимания... Наверно, все-таки воскресенье. Но решительно утверждать не могу...
Воскресенье проскальзывает глухо, в середине абзаца, в середине фразы. И чтобы вы не слишком застревали на нем, следующий далее «Эпилог» начинается с упоминания субботы: «Но все-таки, что же было дальше-то в Москве после того, как в субботний вечер на закате Воланд покинул столицу...» Оставляя намек на то, что в Москве собственно воскресения нет: инфернальная неделя — опрокинутое, зеркальное отражение Страстной недели — завершилась...
...Давно замечено, что в «евангельских» главах романа действие длится в течение одного дня. Точнее, одних суток — начинаясь с раннего утра, когда к Пилату приводят Иешуа Га-Ноцри, и заканчиваясь субботним рассветом: «Так встретил рассвет пятнадцатого нисана пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат».
Действие «московских» глав романа как будто длиннее: от вечера среды до ночи на воскресенье. Стало быть, отрезки времени в главах «московских» и главах «евангельских» не равновелики, не так ли? И столь плотно перекликающиеся, столь важно связанные между собою оба повествовательных пласта в романе синхронны не вполне: начала событий в них не совпадают?
Не совпадают... Может быть, и я бы думала так, если бы не обратила внимание на прелюбопытнейшую вставку в 16-й главе, сделанную Булгаковым на одном из последних этапов работы.
В июне 1938 года он диктует роман на машинку. Делает на ходу поправки, значительные и не очень. И вдруг диктуется целый, даже цельный текст, полностью сложившийся в его голове и, стало быть, очень важный. «Позавчера днем...», — в отчаянии терзает себя воспоминаниями Левий Матвей в трагические часы на Лысой Горе... «Позавчера днем», следовательно, в среду...
«Позавчера днем Иешуа и Левий находились в Вифании под Ершалаимом, где гостили у одного огородника, которому чрезвычайно понравились проповеди Иешуа. Все утро оба гостя проработали на огороде, помогая хозяину, а к вечеру собирались идти по холодку в Ершалаим. Но Иешуа почему-то заспешил, сказал, что у него в городе неотложное дело, и ушел около полудня один. <...>
Вечером Матвею идти в Ершалаим не пришлось. Какая-то неожиданная и ужасная хворь поразила его. Его затрясло, тело его наполнилось огнем, он стал стучать зубами и поминутно просил пить. Никуда идти он не мог. Он повалился на попону в сарае огородника и провалялся на ней до рассвета пятницы, когда болезнь так же неожиданно отпустила Левия, как и напала на него. Хоть он был еще слаб и ноги его дрожали, он, томимый каким-то предчувствием беды, распростился с хозяином и отправился в Ершалаим». Там он узнал, что беда случилась.
Слово пятница здесь явно не на месте: Булгаков не употребляет это слишком русское слово в тексте «древних» глав своего романа: в Древней Иудее это ведь был не пятый, а шестой день недели, уже к вечеру перетекающий в ее седьмой день — субботу. Слово требует замены, но писатель диктует и сейчас не может отвлечься на поиски одного слова. Потом, потом... Этого «потом» не будет. Но главное определилось: и в «древних» главах начало действия — среда.
Разумеется, Булгаков сверяет ход событий по Новому Завету. И Матфей (26, 6) и Марк (14, 3) отмечают, что в Великую среду Иисус был в Вифании (у Симона прокаженного). Правда, никакого огородника, тем более работы Иешуа и Левия Матвея на огороде хозяина нет. Высокий, пунктирно изложенный сюжет писатель наполняет простыми житейскими реалиями. Проповеди проповедями, но и работать нужно: свежие и благодатные утра в Иудее созданы для работы...
И у евангелиста Матфея, и у евангелиста Марка в эту Великую среду в Вифании Иисус говорит ученикам, что дни его сочтены и погребение его близко. Но ученики не понимают его.
И в романе Булгакова в этот день, глухой, неназванный, но легко вычисляемый день, Иешуа почему-то «заспешил» и ушел «около полудня один». «Заспешил»: его встреча с Иудой из Кириафа уже определена. Это «заспешил» и ушел «около полудня один» — один из немногих в романе знаков того, что путь Иешуа предначертан. Левий Матвей этого не знает.
Но Воланду очень хорошо известно, что произошло. (Не исключено, что и тогда, во время событий, ему было все наперед известно.) Поэтому он прибывает в Москву не в пятницу, а в среду — в свой день («среда — Вотанов день»), в вечер среды, в память того самого вечера среды, когда в доме Иуды из Кириафа, при свете светильников, любезно зажженных Иудой, Иешуа Га-Ноцри схвачен и крестный путь его начался.
Теперь события в обеих частях романа рифмуются плотно: и в основном потоке повествования, и в «романе в романе» действие начинается в среду. Но подчеркивать это Булгаков не хочет. Совпадение, как часто у него бывает, укрыто. Начало события свернулось улиткой, спряталось, как в домик улитки, в середину 16-й главы.
В 1938 году, в продиктованной на машинку пятой редакции, роман начинался так: «Весною, в среду, в час жаркого заката на Патриарших прудах появилось двое граждан...» И вот теперь, когда перекличка во времени между главами «евангельскими» и главами «московскими» состоялась, писатель убирает слово среда в первой строке первой главы романа. Слово убрано, потому что понятие среда в романе заработало. Первую страницу своего романа Булгаков, как читателю известно, будет много раз править. Но к этому слову не вернется: слово ушло в подтекст.
Роману нужны намеки на тайны — прозрачные, поэтичные...
И еще одно очень важное (и не замеченное исследователями) изменение вводит Булгаков в структуру времени своего романа на самых последних ступенях работы.
Обратили ли вы внимание, дорогой читатель, на противоречие в расчетах времени в главе «Понтий Пилат»?
На протяжении всей главы время явно и неуклонно стремится к полудню. Действие в этой главе начинается «ранним утром», когда Понтий Пилат выходит в колоннаду. Потом он замечает солнце, «подымающееся вверх над конными статуями гипподрома». И вот уже солнце «довольно высоко стоит над гипподромом», так что его луч «подползает к стоптанным сандалиям Иешуа». Полдень все ближе, но его еще нет: «Приказание прокуратора было исполнено быстро и точно, и солнце, с какою-то необыкновенною яростью сжигавшее в эти дни Ершалаим, не успело еще приблизиться к своей наивысшей точке, когда на верхней террасе сада у двух мраморных белых львов, стороживших лестницу, встретились прокуратор и исполняющий обязанности президента Синедриона первосвященник иудейский Иосиф Каифа». Солнце почти в зените: прокуратор, «прищурившись в небо, увидел, что раскаленный шар почти над самой его головой, а тень Каифы совсем съежилась у львиного хвоста».
Произнесена формула: «Дело идет к полудню». А когда Пилат объявляет свой неправый приговор, полуденное солнце уже прямо над его головою — свидетелем его преступления: «Пилат задрал голову и уткнул ее прямо в солнце. Под веками у него вспыхнул зеленый огонь, от него загорелся мозг, и над толпою полетели хриплые арамейские слова...» «...Пилату показалось, что все кругом вообще исчезло. Ненавидимый им город умер, и только он один стоит, сжигаемый отвесными лучами, упершись лицом в небо».
Полдень реализовался.
И вдруг заключающая строка главы — не случайная, внимательно выделенная в абзац:
«Было около десяти часов утра».
И, закрепляя эти слова, следующая глава романа начинается так:
«— Да, было около десяти часов утра, досточтимый Иван Николаевич, — сказал профессор».
Что случилось? В чем дело?
Только во второй половине 1937 года Булгаков впервые приступает к полному тексту своего романа и стремительно, практически не останавливаясь, пишет его — тетрадь за тетрадью. В этой редакции — четвертой — глава написана полностью. Теперь она носит название «Понтий Пилат», но заканчивается по-прежнему: «Это было ровно в полдень», и следующая глава начинается соответственно: «— Это было ровно в полдень, многоуважаемый Иван Николаевич...»
На машинку (пятая редакция) Булгаков диктует окончание главы без особых изменений: «Это было около полудня». И только в редакции шестой, последней, в правке по машинописи — думаю, в конце правки по машинописи — писателю приходит мысль поменять время в главе «Понтий Пилат».
Он обращается к последним словам главы: «Это было около полудня». Чернилами — его рукою — зачеркивается слово полудня. Теми же чернилами — его рукою — дописывается: «десяти часов утра». Красный карандаш решительно подчеркивает дописанное и зачеркивает слово это. Тут же острый карандаш Елены Сергеевны вводит в слово было прописное Б: «Было около десяти часов утра». И в начале следующей главы слова около полудня выправляются на около десяти часов утра.
Провести до конца эту правку Е.С. даже не пыталась: такую работу никто, кроме автора, проделать не смог бы. В главе 16-й («Казнь») осталось: «...Кавалерийская ала, что пересекла путь прокуратора около полудня...» В главе 25-й («Как прокуратор пытался спасти Иуду из Кириафа») тоже: «В том самом месте, где около полудня, близ мраморной скамьи в саду, беседовали прокуратор и первосвященник...»
Пересчитывать время в практически законченном романе? Так ведь Булгаков жить собирался, а не умирать. Творческие идеи переполняли его...
Главы в романе «Мастер и Маргарита» пронумерованы одна за другою, сквозной нумерацией, сквозь обе части. И время двумя потоками течет линейно, последовательно движется время, от главы к главе: современное — в главах «современных» и древнее — в «древних» главах.
Эти потоки даже не совпадают — они просвечивают один сквозь другой. И в конце концов, разделенные почти двумя тысячелетиями, странным образом соединяются. Рассвет субботы начинается у Пилата («Так встретил рассвет пятнадцатого нисана пятый прокуратор Иудеи Понтий Пилат»). И Маргарита закрывает рукопись, потому что у нее наступило субботнее утро...
Мы уже видели, как писатель создает свои пространства, и похожие и не похожие на Москву или на древний Ершалаим, а в созданных им пространствах все согласовано прочно и без сбоев. И свое пространство времени он создает. В этом пространстве пренебрежен такой пустяк, как точный счет годов, но бесконечно важны повторяющиеся дни недели в их прочном следовании друг за другом — среда, четверг, пятница, в память Страстной пятницы, и непременно следующая за пятницей суббота, и намек на воскресение... Пространство времени, в котором Вальпургиева ночь совпадает с полнолунием и Страстная пятница становится кануном Вальпургиевой ночи... И для Пилата его бесконечно длящийся субботний день — двенадцать тысяч лун! — заканчивается в романе в эту самую ночь на воскресенье.
В своем времени, так похожем на пространство, остается булгаковский Ершалаим, целый и невредимый в ослепительно яркой лунной ночи. Ибо прожитое время остается — где-то там, оставленное нами в прошлом, как остаются оставленные нами пространства, остаются и продолжают жить своею, независимой от нас жизнью.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |