Глава 1
С кровавым подбоем на нём белый плащ,
Он стар, но по-прежнему верен себе,
Он судьбам людским здесь судья и палач,
Покой потерявший при полной луне.Он видел сраженья, спасал сотни жизней,
Он вёл легионы на верную смерть.
Скорбел он по павшим в момент горькой тризны
И чествовал тех, кто сумел уцелеть.Слуга императора, верный и бравый,
И разве ли трусость его тяжкий грех?
По залу гуляя походкой усталой,
Он был одинок в окружении всех.Дворец словно клетка, он узник на службе,
И только собака его верный друг,
Нет тех, кто полюбит, нет тех, кто подружит,
Нет тех, кто украсит вечерний досуг.Шагами тяжёлыми внутрь колоннады
Конвой ввёл скитальца пред очи его,
И после короткой, но твёрдой команды
Солдаты покинули крытый балкон.От первосвященника дело прислали:
Преступник задержан за бунт и мятеж,
Но думать Пилату хотелось едва ли,
Ведь в мыслях от боли немалая брешь.Он медлил сейчас выдвигать обвиненья,
О, как нестерпимо болит голова,
Он клял и скитальца, и всё его племя,
Что вынужден слушать пустые слова.Болезнь, что считается неизлечимой,
Его в этом городе лишь тяготит,
Весь мозг разрывает немое проклятье
И сверлит его, поднимая на щит.Виновен, и всё тут, и нечего думать,
Улечься в саду в тень раскидистых древ,
Но нет, протокол прочитать и заслушать,
И только потом он свободен от дел.Он казнь утверждает, а сам как на казни,
И волю свою собирая в кулак,
Он вымолвил только: «Здесь всё безобразно»,
Но служба есть служба, хоть в мыслях бардак.Прищуренный взор оглядел оборванца,
Промолвить, как будто по сердцу ножом.
Бродяга-бродягой, и как может статься,
Что лезет стремглав на открытый рожон.«Так ты призывал здесь разрушить все храмы,
Так ты призывал к мятежу и борьбе»?
«Я вовсе не так говорил, прокуратор,
Не так было всё, добрый ты человек»...«Так я, значит, добрый? Ко мне Крысобоя»!
Вошёл в колоннаду плечистый гигант.
«Возьми его, Марк, объясни полюбовно,
Как звать меня нужно», — промолвил Пилат.«Не бей его сильно, и так еле ходит,
А просто втолкуй, чтобы знал наперёд.
И если возможно, то лучше без крови,
Он если не глупый, и сам всё поймёт».Глава 2
Гигант взял скитальца могучей рукою,
Отвёл с колоннады на два-три шага
И лёгким ударом свалив того на пол,
Спокойно сказал бедолаге слова:«Не смей прокуратора звать как задумал,
Зови его в речи своей игемон.
И помни, что он, как и я здесь, на службе,
Так встань и ногами иди на балкон».И снова допрос, речь ведёт прокуратор,
В словах скрежет стали и явственный стан,
Но всё, что он хочет, лишь только собаку
Позвать к своим старым, усталым ногам.«Так как твоё имя, паршивая псина»?
«Мне имя Иешуа, о добр..., игемон»...
И взгляд Крысобоя тяжёлою глыбой
Напомнил ему про пощёчины звон.«Я в мире один, никому я не нужен,
Но он всё неправильно там записал...
Он податей сборщиком был, но о службе
Забыл и за мною повсюду шагал.Ах, Левий Матвей, я ж просил, ну сожги ты
Козлиный пергамент, что весь в письменах,
А вдруг кто прочтёт, тут уж место ошибке,
И вот он итог — я стою в кандалах».«Так ты говоришь, человек бросил деньги
И сам добровольно пошёл за тобой?
И словно собака по пыльному следу
Тащился, забыв про устой и покой»?«Всё так, игемон, он записывал мысли,
Что я излагал, но лишь так, как хотел,
А я никогда не давался призыву,
Но вижу, как боль истязает всё тело.Твоё, игемон, подожди, боль утихнет...
...
Вот, собственно, всё, с исцеленьем тебя»...
И тут прокуратор почувствовал силу
Того оборванца, что против стоял.Вся боль с головы вдруг ушла, словно ветер,
И лёгкого следа теперь не сыскать,
И муки оставили бренное тело,
А всё, что он смог, это только сказать:«Ты лекарь, кудесник иль просто бродяга?
Раз не было смуты, так в чём же вопрос»?
Лишь только руками развёл бедолага,
Спокойно стоял, словно к полу прирос.Пилат приосанился, взгляд прояснился.
О Боги, какая же лёгкость в душе.
И ласточка вдруг пролетела так близко,
Скульптуру задев на крутом вираже.Причудливой краской балкон озарился.
«О нет, ты не глуп», — вслух подумал Пилат,
«Тогда поклянись хоть бы собственной жизнью,
Что в выше изложенном не виноват».«Клянусь, игемон, я лишь жертва обмана,
Я странствую в мире, неся людям свет.
И всё, что хочу, — залечить твою рану
В прекрасном саду философских бесед».Глава 3
Но тут прокуратору вновь донесенье
Отдали с поклоном, чтоб тот прочитал.
И взгляд его стал будто взглядом последним,
И с новою силою гнев воспылал:«Тут некий Иуда, ты знаешь такого?
Донёс, что ты истины чествуешь власть.
И нет для тебя никакого закона,
И кесарь не сможет с тобой рядом встать.Ты истину ставишь превыше всех правил?
Хоть наш император здесь власть и закон.
И эти слова уж ничем не исправить.
Преступник, преступник! Ты будешь казнён!Но казнь твою я моей властью сменяю,
Свободу забрав своей сильной рукой.
Скажите священнику: я уезжая,
Бродягу возьму непременно с собой».«Твоей, игемон, недостаточно власти
Забрать мою жизнь иль оставить при мне.
В словах твоих множество пыла и страсти,
Но это лишь мука при полной луне.Я только сказал, что падут храмы веры
И истины царство придёт в мир людей.
Все будут равны, ни последних, ни первых,
И вера твоя будет только твоей».«А этот Иуда, и он тоже добрый?
Он продал тебя, жизнь поставив на кон.
И всё, что ты можешь, — молитвы слать Богу,
А он будет слушать монет перезвон.Запомни, бродяга, молчи, не перечь мне.
Что если хоть слово ещё скажешь ты,
То слово твоё в жизни будет последним.
И бойся меня, как боишься беды».С глубоким поклоном слуга молвил слово,
Что первосвященник желает лишь казнь.
И только тогда, с удовольствием полным,
Он сможет сей суд очевидным признать.О Боги, уже ли всё так безнадёжно,
Но рядом с философом встать не с руки.
Руками лицо вдруг закрыл прокуратор
И будто бы смерти услышал шаги.Промолвил Пилат: «Ну раз так, утверждаю,
Но стану с Каифой я сам говорить.
Здесь главное, чтоб не случилось ошибки,
Которую смог бы он тут допустить».Бродяга же взглядом печальным и скорбным
В глаза прокуратора только смотрел,
И всё, что он видел в отчаяньи полном,
Как тот о решеньи своём сожалел.Окончился суд, приговор утверждён,
Но сердце Пилата совсем не на месте.
Вот первосвященник пришёл на приём.
Уж с ним разобраться получится вместе.Глава 4
К цветущему саду прошёл прокуратор,
Где первосвященник его ожидал,
Прохладной листвы ощущая усладу,
Каифу Пилат, между тем, вопрошал:«Скажи мне, Каифа, — Пилат обратился, —
Неужто бродяга тебе помешал?
Он просто философ, совсем не убийца,
За что же на смерть бедолагу послал?Мне горько, Каифа, что гнусный убийца
Тобою поставлен с философом в ряд,
Прошу мне скажи, может, это ошибка
И он не виновен?» — промолвил Пилат.У первосвященника миг удивленья,
Вопрос, словно гром, разорвал небеса,
Он многого ждал, но не ждал откровенья,
И словно бы эхом ему вторил сад.«Тебя ли я слышу, тебя ль, прокуратор?
Ты ж словом своим утвердил приговор!
Иль сердце твоё ощущает утрату,
Но это, поверь мне, немыслимый вздор.Вторично тебе повторю и третично —
Философ — преступник и будет казнён.
Вар-равван, которого звал ты убийцей,
В честь праздника Пасхи, он будет прощён.Философ опасен, похуже убийцы,
На разум влияя безродной толпы,
И речи его, словно вольные птицы,
Влетают в пустые народа умы.О нет, прокуратор, всё верно я сделал,
Спокойствие нужно в народа умах,
А что до бродяги и в истину веры,
Так всё это сгинет, исчезнет в веках».«Мне душно, Каифа, с тобой находиться,
Мне сад этот тесен, коль здесь рядом ты...
О как в этом городе всё ненавистно,
Гнетёт меня клятый Ершалаим.Так слушай, Каифа, не станет покоя
И совесть твоя будет в пекле гореть.
Мы вместе, ты слышишь, мы вместе с тобою
На этом кресте будем в вечность смотреть.Однако же мы увлеклись разговором,
И ждать нас не будут с тобою дела...
Слова мои пусть для тебя будут вздором,
Но там, где был свет, там теперь будет тьма».Пилат извинился за пылкие речи.
Полуденным зноем горел небосвод.
Погибнет философ в судьбе скоротечной,
И больше его уж никто не спасёт.Глава 5
Каифа ушёл, прокуратор остался.
«Гроза будет к вечеру», — думал Пилат.
И как небосвод постепенно менялся,
Менялся и он, своим мыслям не рад.Да, есть приговор, но толпе не озвучен,
Четыре преступника — лютая смерть,
И только один будет ныне отпущен,
А всех остальных дожидается крест.Толпа поглотила огромную площадь,
Веселье и смех, казни жаждет люд,
Один человек против этакой мощи,
И мысль режет разум: «Казнимых ведут».Смотреть он не стал, ибо знал всё как должно —
Преступники справа стоят в трёх шагах.
И сделать, увы, ничего невозможно,
И тает надежда в людских голосах.На площади стихло, Пилат смежил веки,
Он паузу выдержал, зная исход,
Он знал, что как только закончатся речи,
Взорвётся толпа, возликует народ.И тут уж «лавину» унять не удастся,
Восславь императора верный слуга,
Теперь уж с судьбой нету смысла бодаться,
И в жесте призывном поднялась рука.Он к солнцу лицо поднимает, прищурясь,
И сорванным голосом тянет слова:
«В честь праздника будет один лишь отпущен,
И имя его в этот раз — Вар-р-р-равван».Нарочно Пилат с рыком выкрикнул имя,
Он будто бы псам прокомандовал «фас»,
Эффектно, картинно, почти театрально,
И громом вся площадь в тот миг взорвалась.О, что дальше стало твориться с народом,
Пилат уж смотреть на всё это не стал,
Он просто ушёл, бросив взгляд мимоходом
На место, где только что имя кричал.Толпа ликовала, сие принимая,
Удача ль, что смерть удалось обмануть,
И только глашатаи речь повторяли,
Толпе донося очевидную суть.И снова дворец для Пилата, что клетка,
И снова один в окружении всех.
Своими руками казнил человека,
На душу свою положив тяжкий грех.Да, в жизни грехов были сотни и больше,
Их все не упомнить, да ктож их считал?
Но не было стыдно и не было больно,
А тут словно червь изнутри подъедал.Глава 6
Он мерял шагами просторную залу,
И звук от шагов, словно молота стук.
«Какой же я трус», — думал вслух прокуратор, —
«Но что испугался, чем вызван испуг»?Он словно увидел всю казнь чёткой явью:
Он телом почувствовал солнечный жар,
И кожу стянуло запёкшейся кровью,
И всё, что осталось — последний удар.Удар милосердья, удар — избавленье,
Удар, что окончит терзанье и боль,
И ветер подхватит вдруг выдох последний,
А дождь смоет с тела засохшую соль.Минута, и мир потемнел будто в страхе,
Как будто бы ворон накрыл всё крылом:
Исчезли сады, смолкли птицы во мраке,
И день вдруг окутало траурным сном.Пилат лёг на ложе, завыл сильный ветер,
На улице плакало небо дождём,
Гроза словно стоном рвала его сердце,
А казнь между тем шла своим чередом.С кувшина вином ярко-красного цвета
Он кубок наполнил почти до краёв.
Ах, сколько вопросов, но мало ответов,
И как уложить всё в сознаньи своём?Раздались шаги по пустой колоннаде,
Предстал пред Пилатом в плаще человек —
Глава тайной службы, почтенный Афраний,
Лицо озарил от лампад тусклый свет.«О Боги, Афраний, да вы весь до нитки...
Негоже достойному мужу так быть!
Попытки мои будут тщетны и зыбки,
Но вынужден вас я к столу пригласить.Сухая одежда, сухие сандальи,
А после мне нужен подробный доклад
О том, как прошло всё, что связано с казнью», —
Как мог, добродушно промолвил Пилат.Афраний, сменивший уже одеянье,
Держал пред Пилатом за службу ответ:
«Прошло всё спокойно, совсем без помарок,
И мысли о том, чтоб тревожиться, нет».«Никто ль не желал осуждённым свободы,
Никто ль не желал осуждённых отбить»?
«О нет, прокуратор, всё было достойно,
Осталось преступников лишь хоронить».«Всё верно, Афраний, я вам доверяю,
Но есть одно дело, достойное вас...
Сегодня случится, и я точно знаю»...
Пилат не сводил с собеседника глаз.«Я несколько раз прочитал донесенье,
Составил его прощелыга и плут...
Есть в городе юноша, имя Иуда...
И ночью его непременно убьют».«Работа моя — знать, что в мире творится,
Но сей информации нет у меня.
И если готовится где-то убийство,
То я буду знать к завершению дня».Глава 7
Афраний Пилату кивнул чуть заметно,
Пилат, видя это, уже продолжал:
«Я знаю, Иудой получены деньги
За то, что в доносе своём написал.Кровавые деньги, казнён невиновный,
Но как бы там ни было — золото жизнь.
Я вас попросил бы, чтоб действием скорым
Смогли вы помочь бы Иуде спастись».Афраний ещё раз кивнул чуть заметно,
Смотря прокуратору прямо в глаза,
На улице стих уже яростный ветер,
А где-то вдали грохотала гроза.Луна белым светом дворец озарила,
Глава тайной службы покинул его.
«О Боги, о Боги, как всё ненавистно
Смотрел прокуратор на кубок с вином.«Где Банга, где пёс мой? Поди-ка, голубчик.
Меж жизнью и смертью лишь ты можешь встать.
Теперь непонятно, как было бы лучше,
Тяжёлым был день, хоть немного поспать».Пилат провалился в минутную негу,
Где лунной дорогой означенный путь,
Луна слепит взор, и в комок сжались нервы,
И вроде есть шанс разум свой обмануть.Ведь не было казни, и суд нереален,
И бедный философ в саду его ждёт,
По лунному свету привычно гуляя,
Он спор философский с Пилатом ведёт:«Ответь мне, философ, — сказал прокуратор, —
Как можно всё знать на ближайший перёд?
Куда ты пойдёшь по цветущему саду,
Коль сад тебя в бездну незримо ведёт»?«Ой, сад ли меня хочет смерти придати,
Ой, сад ли мне участь готовит мою,
Ой, сад ли преступником может назвати,
И сад ли любовь мне подарит свою»?А дальше философ глаза резал взором,
И сердце Пилата пронзило огнём,
И всё, что случилось, Пилат лишь укором,
Клеймом запечатал на сердце своём.«Дорога одна, но туда иль обратно
Лишь путник решает, что ею идёт.
И если там бездна, пусть Бог направляет,
Ведь в вере для каждого станет исход».«Ты знал, как всё будет, — сказал прокуратор, —
И, зная итог, лишь со мною играл»?
«О нет, игемон, — отозвался бродяга, —
Я только тебе видеть свет помогал.А ты уже сам сделал «правильный» выбор,
Но я не виню тебя ныне ни в чём.
Хоть совесть тебя давит каменной глыбой,
Но жизнь дана Господом нам лишь в заём.И Бог тут решает — забрать иль оставить,
Какие нам надобно сделать дела.
И Бог наши стопы способен направить
Туда, где б душа быть свободной могла.У Господа что-то просить не зазорно,
И если душа твоя верой сильна,
Не может быть рано, не может быть поздно,
Не станет в сомненьях терзаться она».Глава 8
«Не может быть рано, не может быть поздно», —
Подумал Пилат, пробудившись от сна.
Он всё ещё слышал философа голос,
А в зал белым светом светила луна.Действительность рыщет в момент пробужденья,
Действительность бьёт словно камень в висок,
Действительность гонит моменты забвенья,
И хочется сделать лишь яду глоток.Хозяину Банга глядел прямо в очи,
Не в силах понять, чем терзается он.
И только смотрел, как в тиши лунной ночи
Хозяин прошёл на открытый балкон.«Нет сна, нет покоя, — сказал прокуратор, —
Нет воли, чтоб снова прожить этот миг».
Пилат сам с собой рассуждал еле слышно,
Смотря мимо мира, свой взор опустив.«Готов ли пожертвовать всем ради слова?
Теперь я готов, но его не вернуть.
И лунная длань освещает дорогу,
Окончен философа жизненный путь».И снова шаги, вновь достойный Афраний.
Он молвил, что нету прощенья в веках.
Случилось всё так, как сказал прокуратор,
И звёзды остыли в Иуды глазах.«Он нынче убит, и убит хладнокровно,
И шанс уберечь его был невелик.
Я имя своё запечатал позором,
Я жду указаний вину искупить».Пилат улыбнулся главе тайной службы:
«Поверьте, Афраний, никто бы не смог.
И чтоб избежать разговоров досужих,
Нам надо понять, с чем же связан итог»?«Как вы и сказали, замешаны деньги,
Что он получил и припрятать хотел.
Вот тут-то его и настигли убийцы,
И нож прямо в сердце Иуды влетел».«Позвольте, Афраний, откуда ж так точно?
Хотя извините, вам всё же видней».
«Всё просто, те деньги как будто нарочно»...
Афраний достал полный звона кошель.«Тот самый кошель, игемон, и поверьте,
Он кровью запачкан, как в сердце ножом.
Подкинут был в сад, только первосвященник
И ведать не ведает мыслей о нём».«Ах, как интересно, и он не причастен,
Лишь руки кровавые тихо умыл?
Каифа хитёр и немало опасен,
Ну чтоже, как есть, может, он и забыл.Спасибо, Афраний, и вы не виновны.
А как там с казнёнными, все ли в земле»?
О да, прокуратор, но тут по-иному,
С крестов их снял некий бродяга Матвей.Но верьте, всё сделано как подобает,
Матвей горько плакал над телом одним,
Сквозь слёзы он небу лишь сыпал проклятья
И чуть своей жизни себя не лишил.Не маленький нож у него мы изъяли,
И где только взял, ни гроша за душой.
Тела, как положено, мы закопали.
Стоял лишь с опущенной вниз головой».Глава 9
«Ах, Левий Матвей, я был должен предвидеть».
«Да, Левий Матвей, и он здесь, игемон».
«Опять для меня вы усладой, Афраний,
Ведь честь для вас первый и главный закон.Примите сей дар от меня с уваженьем».
Пилат снял с руки золотое кольцо,
И в блеске кольца лишь луны отраженье
Попало Афранию прямо в лицо.«Велите позвать ко мне тут же Матвея,
Уснуть всё равно уж теперь не смогу».
Вошёл человек, так похожий на зверя,
С дырой в одеяньи на левом боку.Истерзан, измучен, печален и страшен.
«Был податей сборщик», — подумал Пилат, —
«Но видно, ему ничего уж не важно,
Бродяга-бродягой, а боле никак».«Присядь и поешь», — вдруг сказал прокуратор.
«Я есть не хочу», — оторвался Матвей.
Он еле стоял, а скорей даже падал,
Пергамент в руке зажимая своей.Но всёже он сел не на стул, прямо на пол
И ноги руками поджал под себя.
«Не хочешь не ешь, — вдруг сказал прокуратор, —
Но дай почитать, что в руках у тебя».«Я дам, заберёте и не отдадите,
А это последняя ниточка с ним.
Уж лучше вы жизнь мою здесь заберите,
Развейте как ветер с пожарища дым».«Не молвил отдай, я сказал покажи!
Не чужды теперь его светлые мысли.
Ведь в мире предательства, боли и лжи
Не станет дороже потерянной жизни».Матвей протянул с недоверием свиток
И рядом уселся, как пёс возле ног.
В каракулях лишь отголоски от смысла,
Но что-то Пилат прочитать всёже смог:«Лозою свободною кровь прорастает,
Что в землю текла из разорванных жил,
А трусость и ложь, как вода, утекает,
И чёрными пятнами рухнут без сил»...Матвей не дышал, слушал каждое слово,
Он знал наизусть всё, что раньше писал.
Он просто смотрел на лицо игемона
И тихо под нос сам себе бормотал:«Отдайте мне нож, я вернуть его должен».
«Не бойся, его отдадут, где ты взял.
Ты в действиях не был ни чуть осторожен,
И я уж подумал, что нож для меня».«О нет, ты высок при своём положеньи,
Я только хочу лишь Иуду убить.
Чтоб понял он горе и умер в призреньи,
И даже чтоб мёртвым не смог он забыть».Глава 10
«Вот тут опоздал ты», — Пилат усмехнулся, —
«Иуда убит не твоею рукой».
В глазах у Матвея взыграло безумство,
Он резко вскочил и поднял жуткий вой:Он громко кричал, грозно топал ногами,
Он волосы рвал на своей голове.
Пилат же листал манускрипты руками,
Пытаясь ещё прочитать в полутьме:«Небесные звёзды в душе засияют,
Коль свету и вере открыта она,
Прощенье получит душа в покаяньи
И благостью будет безмерно полна»...Матвей успокоившись рухнул обратно.
«Я даже не смог отомстить за него.
Тебе, игемон, вроде даже приятно
Бессилие, в коем сижу пред тобой».«Ты глуп, коли так говоришь не подумав,
И ты не усвоил ученья его,
Ведь я нож вонзил прямо в сердце Иуды,
Но это не значит теперь ничего.Иуда своё получил, уж поверь мне,
Но я о тебе здесь хотел говорить.
Ты вроде бы грамотен, вот и проверим,
Хочу, чтобы ты смог достойно служить.Ты будешь при мне — книгочей и хранитель
И будешь писать всё, что помнишь о нём.
Не трать понапрасну подаренной жизни,
Как он говорил: «Жизнь дана лишь в заём».Иль ты испугаешься, струсишь открыто,
Иль будешь по миру бродить, словно перст?
Ученье его не должно быть забыто,
Что скажешь и дашь ли свой ясный ответ»?«Мне кажется, ты испугаешься света,
Не в силах понять ни себя, ни меня,
Но ради него я готов и на это
И буду служить до последнего дня.Но только ему, не тебе, прокуратор,
И всё, что я знаю, как есть запишу.
Вели мне подать новый, чистый пергамент,
Я с жизнью расстаться уже не спешу.Пройду я по миру, неся людям слово,
Неся этот тяжкий «терновый венец».
Пути для меня уж не будет иного».
И Левий покинул Пилата дворец.А верный пёс Банга у ног развалился,
Хозяин не спит и ему не до сна.
И только смотрел, как на небе светилась
Большое, красивое чудо — луна.Когда-нибудь снова пройдёт он дорогой
Из лунного света в тот памятный сад,
Где всё ещё ждёт его бедный философ,
Уйдёт и останется — Понтий Пилат.Конец.