История народа запечатлевается в его языке. Словарный состав языка отражает прошлое и настоящее народа. Являясь своеобразной языковой памятью, лексика в целом и фразеология, в частности наиболее ярко выражают самобытность и национальный дух народа. Важнейшие составные части религиозного сознания, в основе которого лежат верования, представления, образы, идеи, настроения, чувства, — главные факторы возникновения фразеологических оборотов на почве христианской религии и культуры.
Вместе с христианством, православием на Русь пришла не только Библия, но и церковнославянский язык, сыгравший особую роль в развитии русского языка — важнейшей составной части русской культуры.
Так, появление на Руси в XI веке переводов Евангелия, каждодневное употребление церковнославянского языка в богослужебной сфере, широкое использование различных лексических и фразеологических единиц в художественной литературе и быту, определили роль церковнославянского языка в обогащении, развитии и совершенствовании древнерусского языка. Н.М. Шанский писал: «В горниле русского языка пришедшие из церковно-богослужебных книг языковые факты причудливо сплавились со своими, расцвечивались стилистически и семантически обертонами, трансформировались структурно и грамматически» (Шанский 94, с. 41).
К XVIII веку церковнославянский язык обособляется и сохраняется как язык церкви, но в русском языке остается большое количество славянизмов, которые выступают в нем в роли «книжных слов» (Копорский 55, с. 18), пополняя словарный состав отдельных стилей литературного языка.
Особенно много влилось из Библии в русский язык самых разных слов, как в виде автономных единиц, так и в качестве устойчивых сочетаний слов. Такие единицы русского литературного языка обычно называются библеизмами.
Изучение библеизмов велось и в советское время, и они рассматривались обычно в разделе «Фразеология» (Абакумов, Балли, Бабкин, Буслаев, Кунин, Краснов, Ларин, Попова, Срезневский, Телия, Ушаков, Федосов, Фомин, Ковыршина и другие), поскольку библейские фразеологизмы действительно представляют значительную часть фразеологизмов.
Например, В.В. Виноградов писал о фразеологических единицах, восходящих к Библии, которые, по его мнению, «представляют собой «осколки» церковнославянского языка» (Виноградов 47, с. 346). Он выделял их в особую группу среди четырех типов фразеологических сращений.
Как отмечает Н.М. Шанский, большая группа церковнославянских слов и фразеологических оборотов прочно вошла в лексическую систему русского языка, стала неотъемлемой принадлежностью ее частотного, общеупотребительного ядра, другие остались принадлежностью книжной речи (с коннотациями «высокость», «патетичность», «торжественность»), хотя часть церковнославянской лексики выступает как устаревшая, входит в пассивный запас языка. Многие из них, в том числе и библеизмы, приобрели новые словесные связи, но все они вошли в современный русский язык из церковно-богословских книг как отдельные фрагменты того или иного текста (проповеди, притчи, рассказы о жизни Иисуса Христа) (Шанский 94, с. 40—45). В работах Н.М. Шанского, посвященных фразеологии современного русского языка, библеизмы также особо выделены в рамках фразеологизмов (Шанский 64, с. 233—236; Шанский 85, с. 119, Шанский 96, с. 192);
Р.Н. Попов представлял библеизмы как фразеологические единицы современного русского языка с историзмами и архаизмами (Попов 67, с. 168). Сама по себе «насыщенность» фразеологической единицы архаичным элементом языковой структуры еще не определяет степень ее устарелости, поскольку подобные единицы входят в современную фразеологическую систему и принадлежат к «ядерной части», постоянно накапливаясь в языке на протяжении: нескольких столетий его развития (Попов 95, с. 86—90).
В.Л. Смирнов также проводит наблюдения над фразеологическими единицами церковно-библейского характера (Смирнов 71, с. 110—113). В.М. Живой занимается изучением церковнославянского языка (Живой 93, с 31—36), Н.И. Толстой пишет о культуре и духе церковнославянского слова (Толстой 93, с. 28—31, Толстой 97, с. 305—315). В.А. Котельников подчеркивает влияние языка церкви на язык литературы (Котельников 95, с. 5—26), Р.И. Горюшина изучает лексику христианства в русском языке (Горюшина 02, с. 3—20), работа Д.В. Дмитриева посвящена синонимическим дублетам библейского происхождения в древнерусской письменности (Дмитриев 94, с. 43—50).
В работах А.И. Федорова о развитии русской фразеологии конца XVIII — начала XIX вв. подчеркивается огромное влияние Библии, которая является одним из мощнейших источников формирования русской фразеологии (Федоров 73, с. 172; Федоров 95, с. 606).
Разнообразны определения библеизмов, хотя в них отмечены и общие черты. Одни лингвисты, считают, что это «языковые единицы, заимствованные из Библии или испытавшие семантическое воздействие библейских текстов; значительную их часть составляют устойчивые сочетания, а также целые выражениями даже фразы» (Бирих, Матешич 94, с. 41), другие полагают, что это «языковые единицы непредикативного и предикативного характера, употребление которых связано с образным, метафорическим переосмыслением имен, персонажей, реалий и сюжетов Библии, а также других книг Священного Писания» (Гончарова, Плешков, Тумка 91, с. 46), это «слова, устойчивые сочетания слов и афоризмы, возникшие на основе Библии или библейского сюжета» (Мокиенко 95, с. 144), их понимают и как «слова и фразеологизмы, которые несут следы церковнославянского библейского происхождения (включая производные)» (Русский язык 98, с. 53), по мнению других исследователей, это «фразеологизмы и афоризмы библейского происхождения, которые приобрели переносное значение» (Лилич, Мокиенко, Степанова 93, с. 52). Все эти определения термина «библеизм» носят дополняющий друг друга характер. Нам представляется необходимым особо выделить определение Е.М. Верещагина, так как именно оно наиболее полно характеризует библеизмы, отмеченные в художественном наследии М.А. Булгакова. Он широко определил библеизмы — это «отдельные слова современного русского литературного языка, устойчивые сочетания, целые выражения и даже фразы, восходящие по своему происхождению к Библии, которые или заимствованы из Библии, или подверглись семантическому воздействию библейских текстов, в том числе не ассоциируемые с ней в современном языковом сознании» (Верещагин 93, с. 97).
Под библеизмами мы понимаем (вслед за Е.М. Верещагиным) слова, устойчивые сочетания слов и более крупные отрезки текста, прямо или опосредованно восходящие к тексту Библии или библейским сюжетам, то есть при определении библеизма решающим является его происхождение, а не наличие в словаре, так как у Булгакова отмечен целый ряд библеизмов, которые отсутствуют в словарях как фразеологических, так и библейских.
Как отмечает Л.И. Степанова, библеизмы обладают следующими свойствами: «отличаются смысловой определенностью; воспроизводимостью (с возможными вариантами); семантической и стилистической маркированностью (как правило, переносным значением, повышенной экспрессивностью, часто принадлежностью к книжному стилю» (Степанова 98, с. 208). К тому же многие библеизмы характеризуются «продуктивностью».
Живучесть, частота использования в литературном языке таких единиц столь велика, что по моделям многих из них в индивидуально-авторском употреблении часто создаются окказиональные варианты. Возможность трансформации представляет для нас интерес, поскольку Булгаков (в силу определенных обстоятельств) учитывал эту особенность библеизмов и использовал ее в своих произведениях.
В нашей работе мы привлекаем теоретические результаты уже проведенных исследований библеизмов для их последующего анализа в художественном наследии М.А. Булгакова. Так, с точки зрения происхождения А. Бирих и Й. Матешич выделяют:
1) выражения, которые уже в тексте Библии отличаются целостностью значения (хранить как зеницу ока, альфа и омега);
2) фразеологизмы, образованные на базе свободных словосочетаний Библии, но получившие новое фразеологическое значение (зарыть талант в землю, тридцать серебреников);
3) фразеологические единицы, не представленные данным лексическим составом в Библии, но семантически детерминированные ее текстами (запретный плод, злачное место) (Бирих, Матешич 94, с. 43).
Ю.А. Гвоздарев дополняет приведенную выше классификацию и выделяет четвертый тип библейских выражений — фразеологизмы, детерминированные семантически общим содержанием Библии (конец света, до второго пришествия).
Таким образом, библеизмы различаются по характеру связи с библейским текстом. Часть их не встречается: в таком виде в Библии, но опирается на ее сюжет, включает в свой состав библейские имена. Другие имеют сходные словесные выражения с текстом Библии, но употребляются с прямым значением (Гвоздарев 94, с. 113—118). Выделение таких разрядов библеизмов необходимо нам для установления связи с первоисточником и для анализа тех из них, которые отмечены в художественном наследии М.А. Булгакова (смотреть п. 2.2. главы II).
З.И. Семенова рассматривает структурную и лексическую вариантность библеизмов. Она высказывает мнение, что «причина заменяемости компонентов» (вариативности) кроется, прежде всего, в том, что единицы русского языка, восходящие к Библии, имеют черты церковнославянского языка. Кроме того, она отмечает, что многие фразеологические единицы библейского происхождения имеют место в литературных языках всех народов, исповедующих христианство, так как в большинстве своем являются кальками с греческого языка. З.И. Семенова выделяет несколько видов вариантов библеизмов: 1) семантические варианты (фразеологизм, как и слово, может быть многозначным, иметь конкретное значение или определяться контекстом: хлеб насущный); 2) лексические варианты (в соответствии со стилистическими задачами иногда наблюдается замена компонентов: зарыть талант в землю — закопать талант в землю); 3) морфологические варианты (не о хлебе едином жив будет человек — не хлебом единым жив будет человек); 4) фонетические варианты (церковнославянские и русские в стилистически разных контекстах: кипеть млеком и медом — кипеть молоком и медом), 5) фонетико-морфологические варианты (Фома неверный — Фома неверующий); 6) варианты порядка слов (столпотворение вавилонское — вавилонское столпотворение)» (Семенова 68, с. 87—95).
Данная работа вызывает бесспорный интерес, поскольку М.А. Булгаковым неоднократно используются семантические, морфологические, лексические и фонетические варианты, что, несомненно, влияет на функционирование библеизмов в том или ином произведении (смотреть п. 2.4. главы II).
Вариативность библеизмов сегодня понимается шире (Федуленкова 97, с. 161—163) и обусловлена не только церковнославянскими чертами, но и, как отмечает Е.М. Верещагин, «семантическим переоформлением библейского слова» (Верещагин 93, с. 97). Эти положения также важны, для понимания структурной и семантической трансформации библеизмов в произведениях М.А. Булгакова. Ю.Я. Бурмистрович рассматривает возможности трансформации (замены одних компонентов другими) (Бурмистрович 84, с. 71—79), Е.А. Быстрова пишет о фразеологической интерференции (Быстрова 79, с. 87—92), работа Е.О. Меладзе посвящена семантическому переоформлению славянизмов (Меладзе 80, с. 78—82).
Библеизмы с точки зрения их грамматических особенностей рассматривались и В.П. Жуковым (Жуков 67, с. 108).
В последнее время также идет активное изучение структуры библейских фразеологических единиц (Гехт 97, с. 28—34), их формирования и функционирования в речи (Гвоздарев 87, с. 12—19, Мелерович 98, с. 143—150),
Лексика и фразеология библейского происхождения остается предметом активного и всестороннего исследования многих лингвистов (Мокиенко 90, с. 160, Грибова 91, с. 65—68, Алефиренко 93, с. 149, Алефиренко 98, с. 208—215, Федуленкова, Гирич 98, с. 64—68, Степанова 98, с. 208—215, Клюкина 90, с. 49—50, Никоновайте 97, с. 57—61, Харазиньска 97, с. 3—27). Однако Р.Н. Булаховский еще в 1952 году утверждал, что не только собственно фразеологизмы, но и цитаты, и образы Ветхого и Нового Завета могут послужить источником библеизмов (Булаховский 52, с. 104), Библеизмы вне связи с Библией выделяли даже в составе фразеологии Ленина (Алексеенко 89, с. 208, Межжерина 80, с. 72—76, Скворцов 78, с. 68—73, Щербина 78, с. 74—76). Язык революционной эпохи изучался также и А.М. Селищевым (Селищев 78, с 2—120, Селищев 91, с. 88—102).
Следует особо отметить работу В.М. Мокиенко, в которой библейские видоизменения рассматриваются в плане историко-этимологической интерпретации; библейских слов и словосочетаний (Мокиенко 95, с. 150—156). При рассмотрении библеизмов представляется важным сосредоточиться больше на языковой специфике, особенностях их функционирования в тексте (что является основным в нашей работе, смотреть главу III), а не исходить из предпосылки, что если вера и Библия наконец-то получили «высочайшее соизволение», то и библеизмов стало больше, и возросла частота их использования. Как отмечает В.М. Мокиенко, особенности функционирования библеизмов и их употребление более зависимы от структуры и семантики оборота, то есть от чисто языковых параметров. Кроме того, на наш взгляд, на частоту употребления библеизмов влияют особенности языковой личности того или иного писателя, а также идейно-художественное своеобразие его творчества. Динамичность библеизмов в немалой степени стимулируется, как считает В.М. Мокиенко, их адаптационной мобильностью, обусловленной многовековыми «шлифовками» при переводе на конкретный язык. Чем эксплицитнее, развернутее образ библеизма, тем больше шансов на актуализацию (Мокиенко 95, с. 143—158).
О необходимости подробного рассмотрения библейской фразеологии пишут Н.Н. Вашкевич (Вашкевич 94, с. 1—182) и В.Д. Бондалетов (Бондалетов 98, с. 16—19), Ю.А. Гвоздарев (Гвоздарев 94, с. 26—34) и Л.П. Гашева (Гашева 98, с. 132—136), отмечая необходимость такого изучения именно в контексте русской культуры.
Рассмотрению функционирования и использования библеизмов в художественной литературе посвящен ряд работ. В культуре стран христианской ориентации образы Священной книги — Библии — использовались и используются повсеместно писателями, поэтами, а также художниками. Библейские образы, темы, мотивы нашли отражение в и других видах искусства. Библеизмы же в языке писателей настолько значительны, что их невозможно обойти при изучении художественного использования речевых средств того или иного автора, характеризующих его языковую личность.
Авторы многих работ отмечают влияние Библии на литературу XIX—XX веков. Например, О.И. Трофимкина подчеркивает это, анализируя названия художественных произведений (Трофимкина 95, с. 180—186). Работа Т.А. Милютиной посвящена использованию библейских реминисценций: в произведениях русской литературы 1960—1980-х годов (Милютина 96, с. 127).
Так, рассмотрена церковнославянская фразеология, в том числе библеизмы, в художественных произведениях Н.С. Лескова (Краснов 62, с. 73—85; Ильяшенко 01, с. 71—78), в творчестве М.Е. Салтыкова-Щедрина (Матвеев 01, с. 3—13). Подробно рассмотрена библейская лексика на примере произведений Венедикта Ерофеева (Вольфсон 98; с. 210—214); религиозная лексика и фразеология в творчестве А. Твардовского (Листрова-Правда 00, с. 91—101), иноязычные вкрапления — библеизмы в русской литературной речи XIX—XX вв. (Листрова-Правда 01, с. 119—139). Библейской символике романа Г. Мелвилл а «Моби Дик» посвящена работа Е.Н. Гапиенко (Гапиенко 93, с. 21), библейскую образность в «Гамлете» рассматривает М.Ю. Ефремова (Ефремова 98, с. 53—60), библейский параллелизм в поэтике И. Бабеля выявляет Я.Л. Либерман (Либерман. 94, с. 18—20), о становлении «ветхозаветного» типа мышления в творчестве И.А. Бунина пишет Г.Ю. Карпенко (Карпенко 95, с. 64—76), библейские цитаты в «Казанской истории» исследует Н.В. Трофимова (Трофимова 98, с. 68—92). Также изучались библеизмы в поэтических текстах М.И. Цветаевой (Шмелькова 95, с. 214—227, Серова 94, с. 96—103, Романова 03, с. 2—223), библейские стихи Анны Ахматовой и Казимеры Иллаковичувны (Мальков 93, с. 41—49), библеизмы в произведениях Н. Гумилева и А. Ахматовой (Черкезова 94, с. 102—107), в рождественских стихах русской поэзии (Лебедева 96, с. 360—389), библейская цитата в поэзии постмодернизма (Зубова 00, с. 60—71).
Изучалось влияние Ветхого Завета на русскую поэзию (Романов 94, с. 154—168), влияние Евангелия на произведения Н.А. Некрасова (Нольман 94, с. 83—89), а также Евангелие и древнерусская литература (Давыдова 92, 256), Библия и Повесть временных лет (Данилевский 93, с. 78—94). Рассматривалась библеистика Максима Грека в его переводе четвертой книги Маккавеев на церковнославянский язык (Омстед 94, с. 91—100), также изучались библейские цитаты в конкретных произведениях, например в Изборнике Святослава 1073 г. (Каширина 96, с. 16).
Исследованы библейские антропонимы в романе М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита» (Багирова 97, с. 25—31), а также сквозные мотивы (в том числе и библейские — Х.Л.) в пьесах М.А. Булгакова (Кожевникова 77, с. 64—80).
Роли библейских образов посвящена работа Г.Ф. Самосюк (Самосюк 00, с. 91—102), символика библеизмов рассмотрена С.В. Шевцовой (Шевцова 89, с. 185), С.А. Азаренко (Азаренко 92, с. 216—232), Л.А. Иезуитовой (Иезуитова. 95, с. 56—63), С.Г. Шулежковой (Шулежкова 95, с. 228—235), Л.С. Ковтун (Ковтун 95, с. 77—80), В.А. Кожевниковым (Кожевников 91, с. 80—86), Т.В. Горячевой (Горячева 91, с. 140—143), С.Ю. Дубровиной (Дубровина 91, с. 126—132), В.Я. Петрухиным (Петрухин 97, с. 8—9), Л. Регельсоном, А. Мадекиным (Регельсон, Мадекин 93, №№ 5, 6, 7), Г. Аверьяновой (Аверьянова 95, №№ 1, 2), В.Н. Вакуровым, М. Мокиенко (Вакуров, Мокиенко 88, с. 132—139), Е.Н. Варюхиной (Варюхина 95, с. 32—45), Т.А. Ивановой (Иванова 95, с. 46—55), Л.Г. Мягковой (Мягкова 88, с. 123—133), Б.С. Шварцкопф (Шварцкопф 78, с. 154—155).
Библейские цитаты и реминисценции рассмотрены на примере поэзии С. Есенина (Хазан 90, с. 118—139), а также в других произведениях художественной литературы (Трофимова 88, с. 68—82). В.И. Супрун высказывает мысль о том, что библейские сюжеты, текст Священного Писания, слова из Библии в прошлом были неотъемлемой частью русского народа, вошли в русскую литературу, культуру, язык, поэтому он подчеркивает присутствие библеизмов, библейского текста на страницах большинства литературных произведений (Супрун 95, с. 159—165).
Необходимо отметить работы, авторы которых занимаются изучением особенностей использования библеизмов в публицистике. А.М. Литвиенко отмечает, что в, настоящее время наиболее широко стали использовать библеизмы в публицистике, где они встречаются достаточно часто и придают публичной речи живость, меткость, образность, вызывают сложные эмоциональные ассоциации. Так, например, библеизмы широко используются в заголовках, эпиграфах.
Многие авторы, учитывая незнание Библии значительной частью читателей, комментируют цитаты из нее, воспроизводят библейские притчи, сюжеты, проводят параллели. Речевые возможности варьирования библейских единиц позволяет создать так называемые индивидуально-авторские преобразования библеизмов с различными стилистическими целями (Литвиенко 91, с. 55—58). М.А. Булгакову как языковой личности такой подход к использованию библеизмов свойственен, несмотря на то, что в его время широкое использование библеизмов не являлось нормой («разрешался» лишь хрестоматийный набор).
Т.В. Гончарова, В. Плешков, Н. Тумка отмечают неоднородность библеизмов, функционирующих в современной публицистике, и дают их структурно-семантическую характеристику (Гончарова и др. 91, с. 46—56). Предложенная ими классификация используется в нашей работе при описании структурно-семантических групп библеизмов в художественном наследии М.А. Булгакова (смотреть п. 2.3. главы II).
Вопрос о функционировании библеизмов в языке современных светских и духовных газетах рассматривает Е.Н. Прибытько, где библеизмы анализируются с точки зрения прецедентности (Прибытько 02, с. 4—180).
Также исследован вопрос об использовании крылатых слов библейского происхождения в СМИ (Андреева 92, с. 4—14). К.Н. Дубровина (Дубровина 00, с. 62—64) выделяет особый пласт библеизмов-фразеологизмов в современной публицистике. Реализации фразеологических библеизмов в публицистических и газетных текстах современного языка посвящена работа Л.Г. Мягковой (Мягкова 87, с. 56—65).
Библеизмы рассматривают и с точки зрения стилистических функций, и некоторые исследователи подчеркивают важную роль библеизмов в создании особого религиозно-проповеднического стиля в современных СМИ (Гостеева 97, с. 87—93) и в художественном тексте (Крысин 94, с. 69—71). О.А. Крылова (Крылова 00, с. 107—117) тоже предполагает существование в русском литературном языке церковно-религиозного стиля.
Ряд работ посвящен истории распространения библейских текстов в России, изучению Библии и ее переводов (Верещагин ААС 93, №№ 7, 8, 9, 11; 94, №№ 1, 3, 7, 10; 95 № 1, Рижский 91, с. 247, Крывелев 85, с. 2—255, Ковтун 75, с. 112, Ковтун 95, с. 77—80, Вайс 97, с. 585—614, Власов 92, с. 3—34, Гордиенко 84, с. 287, Емелях 71, с. 199, Закович 97, с. 268—298, Ипатов 85, с. 127, Кантор 96, с. 390—396, Кауфман 97, с. 27—76, Марчукова 99, с. 4—5, Мокиенко 95, с. 143—158, Наум М. Сарна, 97, с. 151—170, Наум М. Сарна 97, с. 40—61, Роберт Б.Й. Скотт 97, с. 614—666, Самюэль Э. Левенстамм 97, с. 188—205, Харан 97, с. 233—267, Чельцев 91, №№ 2, 3, 4, 5, 6; 92 №№ 1, 2, 3, 4, 5, Ромашко 00, с. 543—557). В.В. Колесов считает необходимым осознать, оценить влияние библейских текстов на формирование русской ментальности (Колесов 95, с. 104).
Выделяются работы по сравнительному анализу библеизмов. Так, Е.Н. Бетехтина рассматривает фразеологические единицы с антропонимическим компонентом библейского происхождения в русском и английском языках. Автор данной работы отмечает, что единицы библейского происхождения чаще всего распознаются благодаря ономастическому компоненту. Она выделяет группы библеизмов по их лексико-грамматическим особенностям: 1) субстантивные выражения (вавилонская блудница); 2) адъективные выражения (беден как Иов); 3) адвербальные выражения (наобум Лазаря); 4) глагольные выражения (воскреснуть как Лазарь); 5) междометийные выражения (Господи (батюшки) Иисусе Христе; 6) коммуникативные выражения (самостоятельные коммуникативные единицы, соотносимые с предложением) — пословицы и поговорки (Египту беды за обычай) (Бетехтина 94, с. 115—117, Бетехтина 95,2—16, Бетехтина 00, с. 42—116). Разделение и выделение групп библеизмов на основе их грамматических свойств, представляет для нашего исследования интерес, так как среди библеизмов в художественном наследии М.А. Булгакова отмечены и такие, которые Е.Н. Бетехтина называет «междометийными библеизмами». Они выполняют определенные функции в произведениях, выражают эмоции, переживания автора, персонажей, что нельзя не учесть при комплексном анализе библеизмов в художественном наследии М.А. Булгакова (смотреть главу III).
Анализ фразеологических единиц, употребленных в русских и английских текстах Библии, показал, что влияние русской Библии на русский литературный язык отличается от влияния английской Библии на английский (Бетехтина 95, с. 20—31). Л.В. Полубиченко и Е.В. Кузнецова (Полубиченко, Кузнецова 97, с. 20—26) занимаются изучением типологии английских библеизмов. А.А. Меликян (Меликян 95, с. 1—15) рассматривает библейские фразеологизмы английского языка. С.Ю. Ильина (Ильина 00, с. 191—193) исследует узуально закрепленные библеизмы, английского языка, В.И. Жельвис (Жельвис 96, с. 204) отмечает несовпадения в составе английских и русских библеизмов. Е.В. Кравченко, Е.В. Кривощекова изучают библейские аллюзии в англоязычной публицистике и их лингвостилистические оценки (Кравченко, Кривощекова 88, с. 18—24). Г.А. Лилич (Лилич 95, с. 106—113) занимается сравнением русских библеизмов с чешскими и словацкими библеизмами. Сопоставительному анализу русских и сербских библейских единиц посвящена работа Г.А. Лилич, О.И. Трофимкиной (Лилич, Трофимкина 98, с. 275—278). М.Ю. Котова исследует пословицы библейского происхождения в современных славянских языках (Котова 93, с. 43—50).
Изучением интернациональной фразеологии занимается Э.М. Солодухо (Солодухо 82, с. 162), рассматривая библейские фразеологизмы на материале языков славянской, германской, романской групп. Т.М. Шихова (Шихова 96, с. 66—71) пишет о формировании интернациональных фразеологических единиц в русском языке на материале фразеологических библеизмов: К.Н. Дубровина отмечает в своей работе, что библейские фразеологизмы — это фразеологические единицы, источником которых является Библия — книги Священного Писания, которая стала одним из источников интернациональной фразеологии, поэтому ее можно считать одним из связующих звеньев между европейскими языками. Но автор также отмечает, что вместе с тем на основе библейских текстов образовались и национальные библейские фразеологизмы (Дубровина 00, с. 91—98). Е.С. Большакова также подчеркивает национальный потенциал библейских фразеологизмов (Большакова 95, с. 8—9). В.Г. Гак также занимается сопоставительным изучением ряда романских языков (Гак 99; с. 9—10) и особенностями библейских фразеологизмов русского языка в сравнении с французскими библеизмами. С. Оноприенко (Оноприенко 97, с. 4—180) рассматривает библеизмы современного русского языка на фоне немецкого языка. Работа К.В. Яцевич посвящена сопоставительному анализу библеизмов в чешском, русском и немецком языках (Яцевич 03, с. 3—20).
При сопоставлении корпуса библеизмов разных языков исследователи отмечают их несовпадение, которое, по мнению В.М. Мокиенко, объясняется расхождениями в языках.
Новые направления в лингвистике определили новые подходы к изучению библеизмов. Начали исследоваться библеизмы-слова (Шанский 95, с. 45—50, Журинская 99, с. 246—255, Горюшина 02, с. 9—16, Королева 03, с. 5—19; Подольская 94, с. 49—57, Чельцова 91, с. 64—67, Синагатулин 94, с. 28—30, Сказкина 94, с. 48), в частности слово «Бог» (Листрова-Правда 96, с. 13—14, Булавина 03, с. 3—20, Коряковцева 98, с. 114—117), а также библеизм «аминь» (Трофимкина 98, с. 220—226). В настоящее время выделяют языковые афоризмы библейского происхождения (Верещагин, Костомаров 90, с. 71), пословицы библейского происхождения (Котова 93, с. 43—50, Занглигер 98, с. 271—274), библейские выражения, и слова в современной речи (Андреева 92, с. 4—10, Кононенко и др. 97, с. 87—89), библейские изречения (Медведев 94, с. 44), библейские крылатые слова (Алексеева 97, с. 3—13, Шулежкова 95; с. 228—235). Исследовались имена библейско-христианской традиции в русских народных говорах (Родионова 00, с. 3—20). Библейская фразеология как объект лексикографического описания представлена в работе Л.Г. Кочедыкова (Кочедыков 96, с. 94—99).
Кроме того, отмечен ряд работ, в которых рассматриваются те или иные группы библеизмов или те или иные вопросы. Так, исследуется переход нетрансформированных библейских изречений в пословицы (Занглигер 98, с. 271—274), влияние библейских сюжетов и мотивов на русский язык (Иткина 96, с. 152—156), адъективно-субстантивные фраземы, восходящие к библейским сюжетам (Гужанов 78, с. 90—98).
Библеизмы в психолингвистическом аспекте рассмотрены Зарайской (Зарайская 99, с. 104—107), Турковой-Зарайской (Туркова-Зарайская 02, с. 6), Семеновой (Семенова 03, с. 3—19), Жельвис (Жельвис 96, с. 201—204).
Хам Ен Джун (Джун 94, с. 75) занимается исследованием библейских реминисценций на примере пьесы «Дело» А.В. Сухово-Кобылина, связывая их с теорией прецедентного текста, в настоящее время активно разрабатывающемся направлением в лингвистике.
Помимо всех перечисленных выше особенностей многие библеизмы обладают достаточно высокой степенью известности как высказывания из Библии, то есть их можно рассматривать с точки зрения их прецедентности, которая значительно расширяет область изучения библеизмов.
Ю.Н. Караулов вводит понятие прецедентные тексты — «тексты, (1) значимые для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношениях; (2) имеющие сверхличностный характер, то есть хорошо известны широкому окружению данной личности, включая ее предшественников и современников, и, наконец, такие (3), обращение к которым возобновляется неоднократно в дискурсе данной языковой личности (Караулов 86, с. 105—126, Караулов 87, с. 216). Д.Б. Гудков, В.В. Красных, И.В. Захаренко определяют прецедентный текст как «хорошо знакомый любому среднему члену национально-культурного сообщества» (Гудков и др. 97, с. 107).
Ю.Н. Караулов отмечает, что неправомерно связывать прецедентные тексты только с художественной литературой, он считает, что такие тексты существовали и до нее в виде мифов, преданий, устно-поэтических произведений. В.В. Красных придерживается аналогичной точки зрения (Красных 97, с. 5—12). Кроме того, в наше время к прецедентным текстам относятся библейские тексты. Библию как авторитетный прецедентный текст рассматривает Л.Г. Смирнова (Смирнова 00, с. 437—443).
Прецедентные тексты считаются хрестоматийными в том смысле, что даже если они и не входят в общеобразовательную программу, если их даже не изучали, но говорящий так или иначе знает о них, прочитав самостоятельно или понаслышке. Знание таких текстов свидетельствует о принадлежности автора к данной эпохе, культуре.
Состав прецедентных текстов формируется из произведений русской, советской и мировой классики, но надо иметь в виду, что сюда входят и фольклорные шедевры. Их состав и типы изучали И.М. Михалева (Михалева 88, с. 137—143), Ю.А. Сорокин (Сорокин, Михалева 89, с. 41—48), К.П; Сидоренко (Сидоренко 98, с. 123—131), Л.П. Ткаченко (Ткаченко 99, с. 178), Л.А. Шестак (Шестак 99, с. 448—452), И. Каурцева (Каурцева 97, с. 29—76), В.В. Красных (Красных 97, с. 5—12).
Ю.Н. Караулов указывает на способы обращения к прецедентным текстам: 1) натуральный, при котором текст в первозданном виде доходит до читателя или слушателя как прямой объект восприятия, понимания, переживания, рефлексии; 2) вторичный, который предполагает трансформацию исходного текста в иной вид искусства, предназначенный для непосредственного восприятия, либо вторичное размышление по поводу исходного текста; 3) семиотический, когда обращение к оригинальному тексту дается намеком, отсылкой, признаком, тем самым в процесс коммуникации включается либо весь текст, либо соотносимые с ситуацией общения или жизненными событиями отдельные его фрагменты (Караулов 87, с. 217). Автор названной выше работы отмечает, что прецедентный текст редко вводится целиком, почти всегда в свернутом, сжатом виде (пересказ, фрагмент, намек). Так, при восприятии имени (слова) актуализуется представление о соответствующем явлении, при восприятии понятия — его семантическое поле, а при восприятии названия произведения, цитаты из него, имени персонажа или имени автора — весь прецедентный текст для использования в дискурсе по разным параметрам (со стороны поставленных проблем, эстетических, содержательных, формальных характеристик, как источник определенных эмоциональных переживаний, сходных ситуаций, как образец для подражания или антиобраз).
Большую значимость приобретает высказывание Ю.Н. Караулова, что в зависимости от особенностей использования прецедентных текстов они могут выполнять разнообразные: функции — «от сугубо номинативных, фактически приравнивающих текст к слову, от оснащения с их помощью аргументации персонажей и использования их как полигона для развертывания мысли героя, вплоть до повторения и метафоризации в их столкновении и противопоставлении основного конфликта произведения, в тексте которого они используются (то есть как прецедент в буквальном смысле слова» (Караулов, 87, с. 219).
Таким образом, отсылка к прецедентному тексту обозначает и выход за рамки обыденности, повседневности, ординарности. Эта отсылка ориентирована не на обычную коммуникацию, не на сообщение какой-либо информации, а имеет направленность выявить глубинные свойства языковой личности, обусловленные либо доминирующими целями, мотивами, установками; либо ситуативными интенциональностями (Караулов 87, с. 220—241).
В настоящее время ученые занимаются дальнейшей разработкой теории прецедентных текстов. Ряд исследований посвящен изучению механизма порождения и восприятия прецедентного текста (Бурвикова, Костомаров 97, с. 73—76, Дмитриева 99, с. 42—46, Захаренко 00, с. 31—32). Другие работы направлены на рассмотрение теоретических проблем функционирования прецедентных текстов (Гудков 97, с. 116—129; Гудков 99, с. 120—125; Гудков и др. 97, с. 106—117; Захаренко 97, с. 92—99; Захаренко 99, с. 143—150; Захаренко 00, с. 31—32; Захаренко 00, с. 46—53; Барт 89, с. 40—52; Сорокин и др. 98, с. 5—33; Макаревич 99, с. 12—20; Заде 76, с. 165).
Выделим некоторые важные для нашей работы результаты разработки теории прецедентных текстов. В.Г. Костомаров, Н.Д. Бурвикова считают, что за каждым крылатым словом (высказыванием), если проследить их происхождение, обнаруживается текст или ситуация. Прецедентное высказывание (их понятие — Х.Л.) анафорично по отношению к породившему его тексту, если оно и связано с этим текстом структурно, и дейктично по отношению к ситуации, в контексте которой оно впервые возникло. Прецедентное высказывание может быть связано с исходным текстом только по смыслу, структурно будучи автосемантичным. Прецедентное высказывание — аббревиатура текста.
В.Г. Костомаров и Н.Д. Бурвикова отмечают, что прецедентное высказывание в структуре исходного текста является: 1) заголовком (названием); 2) инициальным предложением фрагмента, абзаца, текста; 3) конечным предложением текста, оно аккумулирует прецедентность этого текста, свертываясь до соответствующей сильной позиции (до заголовка, этапного предложения, конечного предложения).
Этот процесс — текстовая редукция. Кроме присутствия в сильной позиции, желательно, чтобы высказывание относилось к универсальным.
Такие высказывания самодостаточны для понимания, автосемантичны, коммуникативно сильны. Отражая известные истины, они естественно и легко изымаются из контекста и существуют без него.
Интересно то, что процесс установления исходного текста или авторства затруднен в тех случаях, когда высказывание стало прецедентным благодаря универсальности содержания и нахождения в сильной позиции исходного текста. Далеко не все и не всегда могут указать автора высказывания (хотя это не требуется для их нормального использования в коммуникации). Краткость, остроумие, меткость, социальная значимость, запоминающаяся форма способствуют вхождению высказывания в культурную память. Авторы считают прежде всего Библию источником прецедентных высказываний (Костомаров, Бурвикова 94, с. 37—76). Понятие «прецедентное высказывание» ценно для нашей работы, так как часто в произведениях М.А. Булгакова используются именно библейские прецедентные высказывания (библеизмы). Кроме того, и замечание об автономном существовании прецедентного высказывания вне связи с прецедентным текстом (Библией) значимо для нашего исследования, поскольку многие библеизмы из-за частоты употребления утратили связь с Книгой Книг, поэтому являются символами прецедентного текста и выполняют другие эстетические и художественные функции в авторском тексте (Гудков и др. 97, с. 107).
Д.Б. Гудков отмечает два способа использования прецедентного высказывания (ПВ) в речи: а) «канонические ПВ», выступающие как строгая цитата без изменений; б) «трансформированные ПВ», которые подвергаются трансформации, «цитата узнается, но происходит ее изменение» (Гудков и др. 97, с. 111).
В связи с этим им выделены четыре типа трансформированных ПВ:
1) замещение: вместо «канонического слова» вставляется иное, как правило, совпадающее с ним по своим морфологическим характеристикам, ритмической структуре и синтаксической позиции; 2) усечение: все ПВ оказывается незаконченным, или усеченным является какой-либо из его компонентов; 3) контаминация: создание из двух ПВ одного; 4) добавление: добавление одного или нескольких новых компонентов к исходному ПВ, на которые падает основная смысловая нагрузка (Гудков и др. 97, с. 114—117). Вопросами трансформации прецедентных текстов занимаются Е.А. Земская (Земская 91, с. 148—169, Земская 96, с. 23—31), В.Н. Вакуров (Вакуров 94, с. 31—45).
Виды трансформированных прецедентных высказываний вызывают у нас интерес, так как именно они являются одним из способов введения М.А. Булгаковым библеизмов и наиболее значимы в художественном мире писателя. То есть библеизмы как прецедентные высказывания реинтерпретировались и, перешагнув рамки, в которых возникли, воплотились в литературе, став фактами культуры, получили интерпретацию у новых поколений.
А.Е. Супрун при этом считает, что большую часть своих познаний о мире во всем разнообразии его проявлений человек черпает не из непосредственного опыта, а из текстов. Услышанные и прочитанные тексты оказывают влияние на формирование человека, в том числе на язык. Один из аспектов влияния текстов на язык заключается в том, что те или иные фрагменты знакомых текстов или даже целые тексты отражаются в новых производимых текстах с осознанным или неосознанным представлением о том, что они улучшают способ передачи мысли и будут способствовать адекватному пониманию. То есть целесообразно считать текстовые реминисценции способами существования прецедентного текста. Так, Супрун вводит понятие «текстовые реминисценции» (ТР) — это осознанные и неосознанные, точные преобразованные цитаты или иного рода отсылки к более или менее известным ранее произведенным текстам в составе более позднего текста. ТР — цитаты (от целых фрагментов до отдельных словосочетаний), крылатые слова, отдельные, определенным образом окрашенные слова, включая индивидуальные неологизмы, имена персонажей, названия произведений, их авторов, особые коннотации слов и выражений, прямые или косвенные напоминания о ситуациях. Например,
А.Е. Супрун отмечает, что широко известны ТР из Библии, в том числе ТР из Ветхого Завета в Евангелие.
Источником ТР является более или менее широкий корпус текстов, состав которого может быть определен как «нечеткое множество». Бессмысленно говорить о всеобщем корпусе источников ТР для различных языков, но это не исключает наличия некоторых общих ТР, объединенных элементами цивилизации. Это ТР из Библии, хотя в целом источники ТР достаточно специфичны для каждого языка.
Вопреки семидесятилетию государственного атеизма Библия продолжает оставаться источником множества ТР. Из Ветхого Завета: семь дней творения, сотворение Евы, грехопадение Евы и Адама, изгнание из рая, всемирный потоп, Ноев ковчег, в коем твари по паре, вавилонское столпотворение. Колоритные фигуры пророка Моисея и Давида-песнопевца, царя Соломона и Каина, Руфи и Суламифи, Хама и змия-соблазнителя живы благодаря своей яркой специфике и производимому впечатлению. Особенно много ТР из Нового Завета, прежде всего Евангелия: Благовещение, Рождество Христово, поклонение волхвов, усекновение главы Иоанна Крестителя, притчи об умных и глупых девах, об исцелении Лазаря и об изгнании бесов, рассказ о насыщении тысяч немногими хлебами, тайная вечеря, Иудин поцелуй, отречение Петра, тридцать серебреников, крестный путь и распятие, воскресение и вознесение Христа — это далеко не полный перечень тех фрагментов из Священного Писания, которые бытуют в нашем повседневном словоупотреблении как ТР (Супрун 95, с. 17—29).
Следует сказать о том, что влияние Библии на русский язык начала XX века (время начала творчества М.А. Булгакова) было поддержано культурными традициями общества, широким знанием церковно-славянского языка и непосредственно самого текста Священного Писания.
Итак, способами введения прецедентного текста являются текстовые реминисценции, а частые отсылки к тексту в процессе построения новых текстов в виде реминисценций — показатель ценностного отношения к данному тексту и его прецедентность.
Для выделения видов текстовых реминисценций (в нашем случае библеизмов) нами взята классификация, предложенная Г.Г. Слышкиным (Слышкин 00, с. 36—39). По мнению Г.Г. Слышкина, прецедентный текст всегда формирует концепт — социопсихологическое образование, характеризующееся многомерностью и ценностной значимостью. (Языковые концепты изучались С.А. Аскольдовым (Аскольдов 97, с. 267—279), А.П. Бабушкиным (Бабушкин 96, с. 104), Д.С. Лихачевым (Лихачев 97, с. 280—287), И.И. Макеевой (Макеева; 00, с. 63—155), З.Д. Поповой, И.А. Стерниным (Попова, Стернин 02, с. 30)).
Он выделяет такие пять основных видов реминисценций, служащих средством апелляции к концептам прецедентных текстов, как:
1. Упоминание — апелляция к конценту прецедентного текста путем прямого (нетрансформированного) воспроизведения языковой единицы, являющейся именем данного концепта. Такой единицей обычно служит название произведения, имя автора, персонажа.
2. Прямая цитация — дословное воспроизведение части текста или всего текста в дискурсе в том виде, в котором этот текст или отрывок сохранился в памяти цитирующего, без ссылки на источник цитирования (вопросам цитации посвящены работы Е.А. Земской (Земская 96, с. 23—31), Ю.А. Сорокина, И.М. Михалевой (Сорокин, Михалева 98, с. 13—25), Л.В. Зубовой (Зубова 00, с. 60—71, В.Л. Москвина (Москвин 02, с. 63—70).
3. Квазицитация — воспроизведение части текста или всего текста в дискурсе в умышленно измененном виде, то есть сознательная трансформация текста для достижения определенного эффекта.
4. Аллюзия — соотнесение предмета общения с ситуацией или событием, описанным в определенном тексте без его упоминания, без воспроизведения значительной его части, то есть на содержательном уровне.
5. Продолжение — текстовая реминисценция, основой которой служит художественный текст, для создания самостоятельного литературного произведения, действие которого разворачивается в «воображаемом мире», уже известном носителям культуры. Термин «продолжение» значит переосмысление художественного мира другого текста (Слышкин 00, с. 25—49).
Прецедентный текст выполняет целый набор разнообразных функций в авторском тексте. Поскольку Библия является бесспорным прецедентным текстом, то и библеизмы (текстовые реминисценции) выполняют определенные функции. Ю.Н. Караулов выделяет такие пять основных функций прецедентного текста в авторском тексте, как: 1) номинативная;
2) функция экспрессивной насыщенности; 3) функция акцентирования того или иного (только одного) свойства, качества, детали; 4) функция образных средств; 5) функция референтная (парольная) (Караулов 87, с. 235).
Попытка описания функционирования библеизмов в художественном наследии М.А. Булгакова сделана в; главе III диссертации. Но в каждом конкретном произведении следует говорить о преобладании какой-либо одной функции,
В своей работе мы опираемся на систему функций, предложенную Г.Г. Слышкиным, поскольку считаем ее наиболее подходящей для анализа художественного творчества М.А. Булгакова (используем также положения системы функций Ю.Н. Караулова). Вслед за Г.Г. Слышкиным нами выделяются такие основные функции:
1) номинативная, заключающаяся в формировании понятий и вычленении фрагментов действительности. Понятие «номинация» используется в широком смысле, как обозначение всего отражаемого и познаваемого человеческим сознанием. Номинативное употребление библеизмов может выступать как сравнение и перифраз (то есть любое непрямое выражение смысла). Обычно употребление библейской реминисценции (библеизма) сопряжено с экономией речевых средств, используется для более лаконичной передачи значительного объема информации, может представлять материал для компактного выражения нескольких понятий. Часто библеизмы используются для емкого обобщения ситуации, «выведение морали» несет номинативную нагрузку, выражая отношение к происходящему. Использование текстовых библейских реминисценций в номинативной функции мотивируется главным образом стремлением языковой личности к оригинальности, нестандартности выражения стандартных реалий. Привлекая яркие средства, говорящий стремится оживить знакомыми образами текст или избежать прямой номинации каких-либо моментов действительности, упоминание о которых представляется неприличным, бестактным (библеизмы употребляются в данном случае как эвфемизмы). Наличие сопутствующих оттенков и дополнительных подтекстов характерно для номинативного употребления библейских текстовых реминисценций, что связано с богатством ассоциаций;
2) персуазивная, используемая для подтверждения той или другой точки зрения, так как Библия обладает бесспорным авторитетом, с целью убеждения. Привлечение библеизма в персуазивной функции мотивируется желанием выбрать из множества заложенных в нем смыслов те, которые созвучны смыслам, выраженным говорящим, а также чтобы провести параллель между событиями, описанными в Библии, и актуальной ситуацией;
3) людическая функция, или функция игры, используемая как средство экспрессии, перевода в шутливую тональность. Основная цель использования библеизмов в этой функции состоит в том, чтобы снизить напряженность ситуации;
4) парольная, которая исходит из противопоставления «свои» — «чужие» (Слышкин 00, с. 81—97).
Роль прецедентных текстов весьма значительна, и функции их широки.
По мнению А.В. Кремневой, целесообразно изучение следов присутствия наиболее значительных текстов прошлого в произведениях художественной литературы, что способствует выявлению закономерностей трансляции от поколения к поколению. Ее работа посвящена анализу функционирования библейского мифа как прецедентного текста (на материале произведений Джона Стейнбека). Библейский миф, выступая в качестве одного из наиболее влиятельных прецедентных текстов, не воспроизводится в художественном произведении, а переструктурируется, соотносясь с новым историко-культурным контекстом. Особенность его интерпретации обусловлена менталитетом нации и ее социокультурными ценностями, находящими отражение в концептуальной системе писателя, его языковой личности (Кремнева 99, с. 3—23). Это замечание представляет интерес для нашей работы, так как библеизмы, использованные М.А. Булгаковым в художественном наследии, являются своеобразной «смысловой матрицей» произведений, создающей базу для философского осмысления событий.
Как отмечалось выше, библеизмы в течение многих веков проникали в разговорную речь и стали частью сознания верующих людей. За каждым библеизмом стоит определенный эпизод из Библии, и это свидетельствует о «распространенности» библейских знаний в дореволюционном российском обществе, а частое употребление библеизмов в речи и литературе поддерживалось языковой ситуацией в России. Так как Россия являлась (почти повсеместно) православной, то не только образованные, но и многие простые люди (не только грамотные) в начале XX века хорошо знали многие библейские изречения, притчи, нравоучения.
Библейская лексика и фразеология зафиксирована различными словарями, на которые мы опирались при поиске и выявлении библеизмов в художественном наследии М.А. Булгакова, при раскрытии происхождения и значения того или иного библейского выражения или слова.
Однако в словарях русского языка, как толковых (Даль, Ожегов, Ушаков) и этимологических (Преображенский), так и фразеологических (Жуков, Макарова/Матвеев, Федоров, Мелерович/Мокиенко, Михельсон, Афонькин, Раков, Бабкин/Шендецов, Евгеньев, Виноградов, Ашукины), приводится лишь часть употребляющихся в русском языке библейских слов и фразеологизмов. Многие из них даже не воспринимаются как библеизмы, настолько они вписались в стихию русской речи (умывать руки, хлеб насущный, кожа да кости, козел отпущения, не взирая на лица и другие), другие же используются реже и больше известны по произведениям русской художественной литературы XVIII—XIX вв., философии и публицистики (ложь во спасение, на реках вавилонских, фараоновы коровы, эдемский сад, ныне отпущаеши, добрый Самарянин; а судьи кто?).
Создавались указанные выше словари на протяжении XIX—XX веков и отразили разный подход составителей к отбору и описанию языкового материала, что нам приходилось учитывать. Во многих названных словарях дается отсылка к конкретному тексту Библии. Например: заблудшая овца (овечка) — выражение восходит к евангельской притче (Мф. 18,12—14, Лк. 15,4) о том, что овца, заблудившаяся и найденная (обретенная) — образ грешника, спасенного Богом. Подобно пастуху, который оставляет свое стадо, чтобы найти пропавшую, и Господь спускается на землю, чтобы спасти одну падшую душу, для него дорога душа всякого человека. Как пастух берет на плечи свою пропавшую овцу, ибо она утомилась, так и Христос будет брать заблудшего на плечи свои, ободрять и утешать его, посылая в его сердце умиление и радость (Ашукины 87, с. 222); тьма кромешная — беспросветная тьма, ад, восходит к благовесту от Матфея 8, 12 (Шанский, РЯШ № 4, 95, с. 56); нечистый дух, «дьявол», восходит к рассказу об изгнании в капернаумской синагоге злого духа из одержимого человека (Мк. 1,26), с этим библеизмом связан, как отмечает Н.М. Шанский, оборот «нечистая сила» (Шанский, РЯШ № 6, 95, с. 55).
Лишь в некоторых словарях отсылка к библейскому тексту отсутствует, но соотнесенность с Библией отмечается при указании на происхождение библеизма, например: глас; вопиющего в пустыне (книжное экспрессивное) — напрасный призыв к чему-либо, остающейся без ответа, без внимания. Выражение идет от библейского рассказа о том, как один из древнейших пророков взывал к израильтянам из пустыни, чтобы они приготовили путь Богу, сделали так, чтобы горы понизились, долы наполнились, кривизна и неровности выпрямились. Но призыв пророка остался «гласом вопиющего в пустыне», израильтяне не вняли призыву (Федоров 97, с. 141); Адам — согласно Библии, имя первого человека на земле, созданного Богом по своему образу и подобию из праха земного, ставшее символическим (Матвеева/Макаров 93/94, с. 85—86).
Образность библейской лексики и фразеологии привлекает в последнее время внимание исследователей, поэтому создаются словари библеизмов (Сирот, Йоффе, Николаюк, Грановская, Кочедыков и другие), в которых рассмотрен целый ряд библеизмов, не отмеченных в ранее изданных словарях, например: не мир, не мир (принес) (Мф. 10, 35—36) — смысл выражения заключается в том, что существует необходимость выбора, отсечение несовместимого с христианской моралью. Человек может быть разделенным с самыми дорогими для него существами, но, главным образом, он оказывается разделенным в самом себе (Грановская 03, с. 223); бог свидетель — говорится о чем-то достоверном, подкрепленном свыше свидетельстве (Грановская 03, с. 155); автор словаря приводит цитату из Библии для объяснения библейского выражения: «Старейшины Галаадские сказали Иеффаю: Господь да будет свидетелем между нами, что мы сделаем по слову твоему» (Суд. 11,11); брат на брата — крайняя степень противостояния, несмотря на родственные связи враждующих; противоестественность этой вражды. Выражение в Библии встречается достаточно часто: «Я вооружу египтян против египтян и будут сражаться брат против брата и друг против друга, город с городом, царство с царством» (Ис. 19,2); «Предаст же брат брата на смерь, и отец сына; и восстанут дети на родителей, и умертвят их» (Мф. 10,21; Мк. 13,12) и используется для образной передачи картины Гражданской войны в России после Октября 1917 года (Йоффе 00, с. 41).
Библеизмы, отмеченные в названных словарях, составляют 65% библеизмов, используемых М.А. Булгаковым. К этой группе относятся также библеизмы (14,7%), которые представлены словарями, составленными преимущественно в конце XX века, такими, как Библейский богословский словарь, Библейская энциклопедия, Мифологический энциклопедический словарь, Популярный библейский словарь, Полный церковно-славянский словарь и другие (список использованных словарей смотреть в конце диссертации). Например: червь мира сего (Иов. 25,6; Пс. 21,7), где червь служит выражением презрения, а также человек по своему ничтожеству сравнивается с червем (Библейская энциклопедия 90, с. 867); Господь бог не оставит, то есть сохраняет для праведных спасение, является спасителем, может спасти (Библейский богословский словарь 95, с. 163).
Особую группу составляют библеизмы (около 70); отсутствующие в словарях и другой справочной литературе, но использующиеся в художественном наследии М.А. Булгакова. Эти библеизмы были выявлены нами в результате сопоставления текстов произведений Булгакова с текстами книг Библии. Укажем на некоторые из них:
а) имена собственные: Гефсимания (Мф. 26,36 и др.): «Потом приходит с ними Иисус на место, называемое Гефсимания» — Иди в масличное имение, — шептала Низа, натягивая покрывало и отворачиваясь от какого-то человека... в Гефсиманию... («М. и М.», с. 467); Вифания (Мф. 12,1—2): «За шесть дней до Пасхи пришел Иисус в Вифанию, где был Лазарь умерший...» — Позавчера днем Иешуа и Левий находились в Вифании под Ершалаимом, где гостили у огородника, которому чрезвычайно понравились проповеди Иешуа («М. и М.», с. 172); Виффагия (Мк. 11,1 и др.): «Когда приблизились к Иерусалиму, к Виффагии и Вифании, к горе Елеонской, Иисус посылает двух из учеников Своих») — ...я с ним впервые встретился на дороге в Виффагии, там, где углом выходит фиговый сад, и разговорился с ним («М. и М.», с. 25); Кедрон (Ин. 18,1—2): «Иисус вышел с учениками Своими за поток Кедрон, где был сад» — Иди в масличное имение — шептала Низа, ...в Гефсиманию, за Кедрон, понял? («М. и М.», с. 467) и другие;
б) цитатные и сюжетные1 устойчивые выражения в том числе включающие собственные имена: погрузились, как свинец (Исх. 15,10): «Ты дунул духом Твоим, и покрыло их море: они погрузились, как свинец, в великих водах» — Хлудов. И вот с двух сторон: живой, говорящий, нелепый, а с другой — молчащий вестовой. Что со мною? Душа моя раздвоилась, и слова я слышу мутно; как сквозь воду, в которую погружаюсь, как свинец. Оба, проклятые, висят на моих ногах и тянут меня в мглу, и мгла меня призывает («Бег», с. 248); по вашей вере да будет вам (Мф. 9, 29): «Тогда он коснулся глаз их и сказал: по вашей вере да будет вам» — Впрочем, все теории стоят одна другой. Есть среди них и такая, согласно которой каждому будет дано по его вере. Да сбудется же это! («М. и М.», с. 265); грех уныния (Мф. 6,16): «...поститесь, не будьте унылы, как лицемеры, ибо они принимают на себя мрачные лица, чтобы показаться людям постящимся. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою» — Уныния допускать нельзя, — конфузливо, но как-то очень убедительно проговорил он. — Большой грех — уныние... («Бел. гв.», с. 182); мировой зверь: «И когда кончат они свидетельство свое, зверь выходящий из бездны, сразится с ними, и победит их, и убьет их, и трупы их оставит на улице...» (Откр. 11,7—8 и др.) — Крапилин (став перед Хлудовым)... Только одними удавками войны не выиграешь! За что мировой зверь, порезал солдат на Перекопе? («Бег», с. 263); гора Елеонская (Мф. 21,1 и др.): «И когда приблизились и пришли в Виффагию к горе Елеонской, тогда Иисус послал двух учеников» — Я советовал бы тебе, игемон, оставить на время дворец и погулять пешком где-нибудь в окрестностях, ну хотя бы в садах на Елеонской горе («М. и М.», с. 27) и другие;
в) более крупные отрезки библейского текста: «Он приподнял книгу так, чтобы последний свет из окна упал на страницу, и прочитал: — Третий ангел вылил чашу свою в реки и источники воду и сделалась кровь» (Откр. 16,4; «Бел. гв.», с. 182); «И увидел я мертвых и великих, стоящих перед Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах сообразно с делами своими. Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них, и судим был каждый по делам своим. И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное. И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали и моря уже нет» (Откр. 20,12—15; «Бел. гв.», с. 426); «Хлудов. Помню-с, читал от скуки ночью в купе. Ты дунул духом твоим, и покрыло их море... Они погрузились, как свинец, в великих водах... «Про кого это сказано? А?» Погонюсь, настигну, разделю добычу, насытится ими душа моя, обнажу меч мой, истребит их рука моя (Исх. 15,10,9). Что, хороша память? А он клевещет, будто ненормален!» («Бег», с. 244); «Махров. Расточились... недаром сказано: и даст им начертание на руках или на челах их... (Откр. 13,16; «Бег», с. 221). Звезды-то пятиконечные, обратили внимание?» «...И не буду больше поражать всего живущего; как Я сделал: впредь, во все дни земли сеяние и жатва не прекратятся» (Быт. 8, 21—22; «А. и Е.», с. 356); «И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились...» (Быт. 2,25; «А. и Е.», с. 356); «Гримасничая от напряжения, Пилат щурился, читал: «Мы увидели чистую реку воды жизни... Человечество будет смотреть на солнце сквозь прозрачный кристалл!» (Откр. 21,21; «М. и М.», с. 319) и другие.
Перечень всех библеизмов, выявленных нами в произведениях Булгакова, помещен в приложении к диссертации; там же представлены результаты отбора библеизмов с учетом степени их отраженности в словарях русского языка, специальных энциклопедических и иных изданиях.
Примечания
1. Цитатные и сюжетные библеизмы будут рассмотрены во II главе диссертации (смотреть п. 2.2.).
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |