Эта книга, как вы поняли, не только о Булгакове и не столько о нем. Он — лишь один из наиболее ярких примеров того, как значительную часть мировой культуры стала демоническим «проектом». У этого «проекта» много целей: внушение идей самоубийства, наркотизация, отмена христианской морали и так далее...
А, может быть, все же нескромно обличать признанных авторитетов? Такой вопрос нередко возникает, но он неточный. Неправильно грызть брошенный в тебя камень, надо видеть, какая рука его бросила. Надеюсь, внимательный читатель увидит в этой книге не очернение национальной культуры, а попытку обличения незримых бесов. И задумается о сути их личин, скрытых под — порой привлекательными — масками человеческой плоти.
Но для этого нужен православный взгляд. Такой, как был у К.Н. Леонтьева. Он писал: «А знаете, кого я всей душой теперь ненавижу? Не угадаете. Гёте. Да, от него заразились и все наши поэты и мыслители, на чтении которых я имел горькое несчастие воспитываться и которые и в жизни меня столько руководили! «Рассудочный блуд, гордая потребность развития какой-то моей личности»... и т. д. Это ужасно! Нет, тут нет середины! Направо или налево! Или христианство и страх Божий, или весь этот эстетический смрад блестящего порока!..»
Леонтьев ведь застал юбилейные восторги по поводу Гёте. Как не возмутиться было хотя бы такому выводу либерального литературоведения: «...Фауст — каждый из нас в те минуты, когда мы перестаем быть рабами мелочей жизни и становимся людьми из титулярных советников, коммерсантов и пр., потому что и Гёте — один из нас, только лучший». Это еще что! Потом Фауста и его автора стали записывать в различные политические партии. Легальные марксисты восторгались: как нужны человечеству фаустовские грезы о счастье на земле! Луначарский назвал финал «Фауста» социалистическим. Наконец, уже в 1937 году руководитель гитлеровской молодежи Б. фон Ширах разглагольствовал «о любви Гёте к военной униформе и о «вечной юности» этого безбожника, чей дух был вызван из небытия великим фюрером». Интересно, что носители всех наиболее мощных диавольских идей в политике принимали Фауста за своего. И в этом они были правы.
Ладно с ним, с Гёте. Особенно больно узнавать страшные вещи про «наших», любимых со школьной скамьи. Революционно-либеральная, а позже советская школа не способна была дать духовную картину их творчества. Это непонимание и есть материал, из которого отлит колосс наподобие Родосского; он присвоил себе имя «русской культуры». Русская ли она? «По паспорту» — да. Но ведь русский — значит, православный!
Литература убила Россию — если и преувеличил Розанов после трагедии 1917 года, то не так уж сильно.
Можно ли было безнаказанно — десятилетиями и даже веками — взращивать плевелы? Любовь — в стиле охальных стишков Баркова. Надежду — в светлое будущее по Чернышевскому. Веру — в себя. Как заключил Есенин «Инонию»:
Новый на кобыле
Едет к миру Спас.
Наша вера — в силе.
Наша правда — в нас!
Нельзя не согласиться: «Россия стала читающей страной, и уже с середины XIX века возникло глубокое противоречие. Русский человек читал художественную книгу, как текст Откровения, а писатель-то писал уже во многом как Андре Жид...
В.В. Розанов упрекнул русскую литературу за безответственность. Но писатели XIX века еще не знали взрывной силы слова в культуре традиционного общества.
...В русских людях жива еще старая вера в то, что высокое художественное Слово, дар Ученого или любой другой талант обладают святостью, благодатью. Через них не может приходить зло. А значит, носителям таланта, если они что-то заявляют в поворотные моменты народной судьбы, следует верить. Так и верили — академикам, певцам, актерам. И особенно — писателям.
Сами писатели не предупредили, что эта вера ложна, в ней много от идолопоклонства. Предупредить было нетрудно, требовалась лишь гражданская совесть. Достаточно было сказать, что по одному и тому же вопросу противоположные позиции занимали равно близкие нам и дорогие Бунин и Блок (или Бунин и Есенин) — это видно из дневников самого Бунина. Значит, вовсе не связан талант с истиной...» [30].
В мире нигде больше такого нет. Трудно себе представить, то где-то еще вокруг литературного произведения, его автора или героев создавался бы религиозный культ. Меж тем в справочнике деструктивных сект, изданных Московской Патриархией, есть и бажовцы, и ефремовцы. Есть и булгаковцы. И их кумиром является, конечно, не Иешуа Га-Ноцри. Они с глупой смелостью заглядывают в глаза персонажа, встречаться взглядом с которым опасно: правый глаз — «с золотою искрой на дне», а левый — «пустой и черный... как вход в бездонный колодец всякой тьмы и теней».
Вы никогда не обращали внимания: на старинных иконах «Тайная вечеря» Иуда всегда повернут в профиль. Точно так же изображают на святых образах и бесов — в сценах Страшного Суда или житийных сюжетах. Это делается нарочито. Чтобы молящийся не встретился с адским исчадием взглядом.
Как тут не вспомнить смертоносных взглядов василиска, Вия, Медузы-Горгоны. Подобные сюжеты есть в мифологии народов едва ли не всех континентов.
Помните, как в «Вие»: «Сквозь сеть волос глядели страшно два глаза... Все глядели на него, искали...» Этот зрительный мотив — главный в повести: философу кажется, будто все обратило на него очи, но нечистая сила не может увидеть его, пока не появится ее предводитель, с железным лицом и опущенными до земли веками. Как только Хома, не выдержав, взглянул на Вия, тот сразу же увидел его и уставил на него свой железный палец. Сам взгляд Хомы открывает его чудовищу — тот, кто смотрит на зло, сам делается зримым.
А в гоголевском «Портрете»? Взгляд, словно вырывающийся из полотна, выдает демоническую природу портрета, купленного художником Чартковым.
Демон искусительной литературы красноречив!
«Он опять подошел к портрету, с тем чтобы рассмотреть эти чудные глаза, и с ужасом заметил, что они точно глядят на него. Это уже не была копия с натуры, это была та странная живость, которою бы озарилось лицо мертвеца, вставшего из могилы». «Два страшные глаза прямо вперились в него, как бы готовясь сожрать его...» «Глаза еще страшнее, еще значительнее вперились в него и, казалось, не хотели ни на что другое глядеть, как только на него».
Нераскаянный Иуда и ему подобные родственны демонам. Существует целая галерея портретов «видимых бесов», писать которые следует лишь в профиль.
А если встретиться с каждым из них взглядом? Как бы обаяние зла не соблазнило тогда своими лукавыми резонами. С некоторыми это и произошло.
Так что только из чувства осторожности писали мы портреты великих писателей и прежде всего Михаила Булгакова именно в соответствии с иконографической традицией. Взяли в основном одну сторону его личности — инфернальную. Другую, человеческую, несчастную и по-своему обаятельную, затрагивать не стали.
Да, портрет может показаться однобоким. Но, во-первых, такова духовная техника безопасности. А во-вторых, желающий легко может «наложить» скрытый профиль писателя на привычный, ставший хрестоматийным.
Да, наша литература имела и имеет даже сейчас особое влияние на русские души. Может быть, потому, что создается на языке, который стоит ближе всех к последнему избранному языку — церковно-славянскому? Православные всегда чтили пророков, которые от Бога. «Ибо никогда пророчество не было произносимо по воле человеческой, но изрекали его святые Божии человеки, будучи движимы Святым Духом» (2 Пет. 1:21).
Но кто стал на место пророков? Побежденные демонами гордыни, сребролюбия, блуда и высокоумия — всем бесовским легионом. Какие ценности передавали и передают они в умы и души народа?! Не о таких ли сказано: «Произнося надутое пустословие, они уловляют в плотские похоти и разврат тех, которые едва отстали от находящихся в заблуждении. Обещают им свободу, будучи сами рабы тления; ибо кто кем побежден, тот тому и раб» (2 Пет. 2: 18,19).
И эти несчастные начинают пророчествовать на основании бесовских видений! Поистине: «Так говорит Господь: не слушайте слов пророков, пророчествующих вам: они обманывают вас, рассказывают мечты сердца своего, а не от уст Господних... Я не посылал пророков сих, а они сами побежали; Я не говорил им, а они пророчествовали. Я слышал, что говорят пророки, Моим именем пророчествующие ложь. Они говорит: «мне снилось, мне снилось». Думают ли они довести род Мой до забвения имени Моего посредством снов своих, которые они пересказывают друг другу? Посему вот Я — на пророков, которые действуют своим языком, а говорят: «Он сказал». Вот, Я — на пророков ложных снов» (Иер. 23, 16—32).
Наша литература — не томик хрестоматии. Она там, где есть Отец — потому и отечественная, — в самом высоком смысле этого слова.
Русская культура — не сверкающий славою идол, это часть Лествицы к Богу. И гнилые, источенные червями греха ступеньки для нее не годятся.
А колосс, что же делать с ним? Когда Родосский исполин был повержен, караваны еврейских купцов растащили металл по всей эйкумене. Пусть американоподобные постановщики и посыпанные перхотью «литературоведы», игривые интерпретаторы и носатые пародисты растаскивают по карманам позеленевшую медь неоязыческой культуры — на гонорары. При нашем богатстве — не жалко.
С Божией помощью можно и нужно остановить дальнейшую поступь бескультурья. Но для этого надо знать его главные источники. Понимать страшную глубину входа «в бездонный колодец всякой тьмы и теней».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |