Голову поэта изваяла скульптор Елена Мунц, автор постамента-колонны — Дмитрий Шаховской.
Голова поэта напоминает посмертную маску. Глаза закрыты, черты лица предельно заострены, голова запрокинута назад.
На кубах постамента выбиты стихотворные строки: «За гремучую доблесть грядущих веков, за высокое племя людей».
А рядом дом, где поэт часто бывал и даже жил некоторое время у своего младшего брата Александра. Брат Осипа Мандельштама, Александр или Шура, как его звали в семье, не был профессиональным литератором. Известна только одна статья, написанная им — «Красный книгоноша». Александр был специалистом по книжному делу, работал при Госиздате.
Он занимал в этом доме одну комнату в коммунальной квартире. Рассказывал о ней так: «Большая, узкая, светлая, с высоким потолком и большим венецианским окном, а в окне — вид на Ивановский монастырь».
Памятник Мандельштаму
Точный адрес этой квартиры: Старосадский переулок, дом 10, кв. 3.
Осип Мандельштам погиб в 1938 году в пересыльном лагере. Трагический удел великих поэтов: травля и убийство. За что?! За стихи.
Молодым людям, в 21 веке, трудно себе представить, что власти огромной страны могут ожесточенно преследовать и убить, в конце концов, поэта.
«Да кто его читал?» «Кому он опасен?» Нет, ну не серьёзно...
Но, получается, что читали. Что он был опасен.
Как не вспомнить: «поэт в России больше, чем поэт»!
Вспомним два знаменитых стихотворения Осипа Мандельштама.
Мы живём, под собою не чуя страны
Мы живём, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются глазища И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, кует за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него — то малина,
И широкая грудь осетина.Осип Мандельштам. Ноябрь, 1933.
И ещё...
Ленинград
Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желез.
Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,
Узнавай же скорее декабрьский денек,
Где к зловещему дегтю подмешан желток.
Петербург! я еще не хочу умирать!
У тебя телефонов моих номера.
Петербург! У меня еще есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.
Я на лестнице черной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,
И всю ночь напролет жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |