В числе человеческих пороков одним из самых главных Иешуа Га-Ноцри считает трусость. Это упомянуто дважды — в пересказе Афрания о последних словах Иешуа и в записях Левия Матвея.
Трусость, как и страх, лишает человека свободы выбора.
Мотив трусости — ключевой для понимания образа Пилата, его поведения и судьбы. До некоторой степени он связан и с Мастером.
Для стиля Булгакова характерно, что какая-либо важная тема, представленная крупным планом в двух-трех местах, разбросана в виде мелких осколков по всему тексту романа (таким образом, она ненавязчиво напоминает о себе постоянно). Тема трусости, связанная прежде всего с Пилатом, возникает в разговоре Арчибальда Арчибальдовича со швейцаром, впустившим Иванушку в непотребном виде в ресторан «Грибоедов»:
«— Ты видел, что он в подштанниках? — холодно спрашивал пират.
— Да ведь, Арчибальд Арчибальдович, — трус я, — отвечал швейцар, — как же я могу их не допустить, если они — член МАССОЛИТа?»
Страница франкфуртского издания «Мастера и Маргариты», где слова «трус я» даны курсивом, а в квадратных скобках дано журнальное написание
Во франкфуртском издании (и до того в парижском) дан именно такой текст. В наших изданиях, видимо, не поняли смысл этой фразы (а она очень важна) и слова швейцара заменили авторской ремаркой — «труся сказал швейцар».
Мотив этот глубоко личный, он настойчиво повторяется в творчестве Булгакова («Красная корона», «В ночь на 3-е число», «Налет», «Белая гвардия», «Бег» и др.), а также постоянно возникает в его разговорах с друзьями. «Трусость — вот главный порок, потому что от него идут все остальные», — говорил Булгаков В. Виленкину (Виленкин. Незабываемые встречи. С. 294); «Он любил повторять, как ненавидит трусость. От нее, говорил он, происходит вся подлость человеческая. И в литературе тоже: от трусости, ну еще, конечно, от мелкого тщеславия...» — свидетельствовал С. Ермолинский (Ермолинский. Из записей разных лет. С. 429).
О душевной робости пишет Булгаков и П. Попову 14 апреля 1932 г., в период временного вынужденного разрыва с Еленой Сергеевной: «Теперь уже всякую ночь я смотрю не вперед, а назад, потому что в будущем для себя я ничего не вижу. В прошлом же я совершил пять роковых ошибок. <...> Но теперь уже делать нечего, ничего не вернешь. Проклинаю я только те два припадка нежданной, налетевшей как обморок робости, из-за которой я совершил две ошибки из пяти. Оправдание у меня есть: эта робость была случайна — плод утомления. Я устал за годы моей литературной работы. Оправдание есть, но утешения нет» (М. Булгаков. Письма. С. 230).
Однако для эпохи повального полицейского сыска, предательства и доносов тема трусости имела далеко не только психологический, но и весьма актуальный общественно-политический смысл. (См. об этом статью «Страх».)
Г. Эльбаум в работе «Анализ иудейских глав "Мастера и Маргариты"» возводит фразу о трусости к диалогам Платона («Алкивиад I»):
«Сократ. Следовательно, ты считаешь трусость величайшим из зол?
Алкивиад. Разумеется».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |