Сексоты

Секретные сотрудники «одного из московских учреждений», стукачи, осведомители — неотъемлемая составляющая московской жизни при советской власти, — разумеется, нашли отражение в романе.

Входя в «нехорошую квартиру» в ночь Весеннего бала полнолуния, Маргарита видит каких-то странных личностей: «...Спутники проходили подворотню, Маргарита заметила томящегося в ней человека в кепке и высоких сапогах, кого-то, вероятно, поджидавшего. Как ни были легки шаги Азазелло и Маргариты, одинокий человек их услышал и беспокойно дернулся, не понимая, кто их производит.

Второго, до удивительности похожего на первого, человека встретили у шестого подъезда. И опять повторилась та же история. Шаги... Человек беспокойно обернулся и нахмурился. Когда же дверь открылась и закрылась, кинулся вслед за невидимыми входящими, заглянул в подъезд, но ничего, конечно, не увидел.

Третий, точная копия второго, а стало быть, и первого, дежурил на площадке третьего этажа. Он курил крепкие папиросы, и Маргарита раскашлялась, проходя мимо него. Курящий, как будто его кольнули, вскочил со скамейки, на которой сидел, начал беспокойно оглядываться, подошел к перилам, глянул вниз. Маргарита со своим провожатым в это время уже была у дверей квартиры № 50».

Арка дома 10 по Садовой. Здесь сексоты тщетно пытались вести наблюдение за «нехорошей квартирой»

К этой же теме возвращаются и после окончания бала:

«— Ну да, ну да... А то ведь дело в том, что этот человек на лестнице... Вот когда мы проходили с Азазелло... И другой у подъезда... Я думаю, что он наблюдал за вашей квартирой...

— Верно, верно! — кричал Коровьев. — Верно, дорогая Маргарита Николаевна! Вы подтверждаете мои подозрения! Да, он наблюдал за квартирой! Я сам было принял его за рассеянного приват-доцента или влюбленного, томящегося на лестнице. Но нет, нет! Что-то сосало мое сердце! Ах, он наблюдал за квартирой! И другой у подъезда тоже! И тот, что был в подворотне, то же самое!»

В этой сцене, как и в захвате «нехорошей квартиры», Булгаков весело поквитался с сотрудниками «одного из московских учреждений», отравлявших ему жизнь слежкой, доносами, обысками, вызовами в ОГПУ

В молодости он был способен на вызывающий жест — например, подписать свою публикацию «Г.П. Ухов», мог сделать такую бесстрастную запись в дневнике, в ночь со 2-го на 3-е января 1925 г.:

«Забавный случай: у меня не было денег на трамвай, а поэтому я решил из "Гудка" пойти пешком. Пошел по набережной Москвы-реки. Полнолуние в тумане. Почему-то середина Москвы-реки не замерзла, а на прибрежном снеге и льду сидят вороны. В Замоскворечье огни. Проходя мимо Кремля, поравнявшись с угловой башней, я глянул вверх, приостановился, стал смотреть на Кремль и только что подумал: "Доколь, Господи!" — как серая фигура с портфелем вынырнула сзади меня и оглядела. Потом прицепилась. Пропустил ее вперед, и около четверти часа мы шли, сцепившись. Он плевал с парапета. И я. Удалось уйти у постамента Александру».

Обложка секретного досье на Булгакова

Дневниковая запись Елены Сергеевны от 8 ноября 1935 г. тоже посвящена слежке: «...решили идти в Националь... Сидим. Еда вкусная. Вдруг молодой человек, дурно одетый, вошел как к себе домой, пошептался с нашим официантом, спросил бутылку пива, но пить ее не стал, сидел, не спуская с нас глаз. Миша говорит: "По мою душу". И вдруг нас осенило. Шофер сказал, что отвезет, этот не сводит глаз, — конечно, за Мишей следят. Дальше лучше. Я доедаю мороженое, молодой человек спросил счет. Мы стали выходить. Оборачиваемся на лестнице, видим — молодой человек, свесившись, стоит на верхней площадке и совершенно уж беззастенчиво следит за нами. Мы на улицу, он без шапки, без пальто мимо нас, мимо швейцара, шепнул ему что-то. Сообразили — вышел смотреть, не сядем ли мы в какую-нибудь иностранную машину. Ехали в метро, хохотали».

Что слежка и доносы не плод воображения, подтверждают рассекреченные в настоящее время архивы ОГПУ Вот одно из донесений осведомителя, датированное 13 января 1927 г.:

«По полученным сведениям драматург Булгаков <...> на днях рассказывал известному писателю Смидовичу-Вересаеву следующее. <...> Его вызвали в ОГПУ на Лубянку и, расспросив его о социальном происхождении, спросили, почему он не пишет о рабочих. Булгаков ответил, что он интеллигент и не знает их жизни. Затем его спросили подобным же образом о крестьянах. Он ответил то же самое. Во все время разговора ему казалось, что сзади его спины кто-то вертится, и у него было такое чувство, что его хотят застрелить. В заключение ему было заявлено, что, если он не перестанет писать в подобном роде, то он будет выслан из Москвы. "Когда я вышел из ГПУ то видел, что за мной идут".

Передавая этот разговор, писатель Смидович заявил: "Меня часто спрашивают, что я пишу". Я отвечаю: "Ничего, так как сейчас вообще писать ничего нельзя, иначе придется прогуляться за темой на Лубянку".

Сведения точные. Получены от осведома» (Независимая газета. 1994. 28 сент.).