Директор ресторана в «Доме Грибоедова». Прототипом этого персонажа исследователи называют Якова Даниловича Розенталя (1893—1966), по прозванью Борода, — директора писательского ресторана «Дом Герцена» в 1925—1931 годах. Кроме писательского Розенталь попеременно заведовал, также с неизменным успехом, другими ресторанами — Клуба театральных работников, Дома печати, Дома актера...
Колоритный портрет Бороды находим в воспоминаниях Б.М. Филиппова: «Ресторан клуба ТР возглавлялся энтузиастом заведения, любимцем всех муз Я.Д. Розенталем, прозванным актерами Бородой: обильная растительность, окаймлявшая его восточное лицо, вполне оправдывала это. По воспоминаниям друзей и знакомых легендарного бессменного директора, проработавшего десять лет в ресторане до самой войны, он имел внушительный рост, представительную внешность, густую черную ассирийскую, конусом, большую, по грудь, бороду». Пишет о нем и Леонид Утесов: «Вспоминаю Бороду — так мы называли незабвенного Я.Д. Розенталя. Мы говорили: идем к Бороде, потому что чувствовали себя желанными гостями этого хлебосольного хозяина. Он не только знал весь театральный мир, но и вкусы каждого, умел внушать, что здесь именно отдыхают, а не работают на реализацию плана по винам и закускам. Это — начиная с конца двадцатых годов. Но и в шестидесятых элегантная фигура Бороды была знакома посетителям ВТО...»
Надолго переживший Булгакова Борода участвовал в 1940 году в похоронах автора «Мастера и Маргариты». Упоминается Розенталь и в пародийной поэме А. Архангельского и М. Пустынина «Онегин в Москве»:
...Там тень витала Керекеша
И Розенталя борода,
Там философствовал Олеша —
Остряк, негласный тамада,
Там, без пяти минут Белинский,
Скользил изысканный Зелинский,
И Гроссман-Рощин взад-вперед
Шагал, приветствуя народ.
Всего там было, и помногу,
Сверх нормы там имели корм
Большие доки малых форм,
Их имена известны... Богу.
Там некогда жевал и я,
Но вредна рыба для меня...
У Булгакова в сцене полуночного ужина и танцев в «Грибоедове» образ этот приобретает инфернальный налет и как будто соотнесен с образом Воланда на Весеннем бале полнолуния, да и сам этот пир назван «адом», он открывается тем же кощунственным фокстротом «Аллилуйя!», которым открывается бал сатаны. Обе фарсовые сцены исполнены трагизма, что характерно в целом для стиля Булгакова: «И плавится лед в вазочке, и видны за соседним столиком налитые кровью чьи-то бычьи глаза, и страшно, страшно... О боги, боги мои. Яду мне, яду!..» — восклицает автор-повествователь.
В финальных сценах романа, при посещении ресторана Коровьевым и Бегемотом, инфернальность Арчибальда Арчибальдовича подчеркивается его феноменальной интуицией и такой, казалось бы, незначительной деталью: дважды упоминается его летнее пальто на шелковой подкладке, которое рифмуется с одним из одеяний Воланда — траурным плащом на огненной подкладке.
Яков Данилович Розенталь
Я.Д. Розенталь (Борода). Дружеский шарж
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |