Апокалипсис

Тема Последнего Великого Суда как осуществления высшей справедливости и торжества праведников, конца истории (в которой пока что людям еще дано — в силу свободы их воли — делать выбор между добром и злом) и установления жизни вечной, вечного единения человека с Богом, лейтмотивом проходит и через «Белую гвардию» (там эта тема задана уже в эпиграфе: «И судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими» — Откровение Св. Иоанна, 20: 12), и через «Мастера и Маргариту».

Апокалиптическая тема разрабатывалась в русской литературе с древних времен («Хождение Богородицы по мукам», XII в.) до наших дней. К ней обращался Пушкин Болдинской осенью 1830 года, а перед революцией она стала особенно актуальна.

Представление, что начало революции — это и есть начало Страшного суда, получило распространение широчайшее. Подобное представление существует и в наше время, когда крушение советского режима стало очевидным (см. буффонное стихотворение Алексея Хвостенко «Страшный суд»). Одним из самых значительных произведений на эту тему до романов Булгакова была книга В.В. Розанова «Апокалипсис нашего времени», издававшаяся отдельными выпусками в 1917—1918 годах. Вероятно, она была знакома Булгакову.

Можно даже сказать, что тема апокалиптического конца — это национальная русская тема. Говоря о русской культуре и русской душе, В.Н. Топоров писал: «Разумеется, это чувство ("философия") конца — своего личного или всеобщего — было порождено определенным типом культуры и историческими обстоятельствами, которые в свою очередь не раз и весьма значительно определялись и направлялись этими особенностями русской души — и в их неявном, неосознанном виде, и в виде уже прочувствованных и/или осмысленных и выраженных эксплицитно чувств-идей. История в этой ситуации оказывается сродни (независимо от того, что причина и что следствие) душе, а душа — истории» (Топоров. Труженичество во Христе (творческое собирание души и духовное трезвение). С. 100).

Интерес Булгакова к переломным (апокалиптическим) эпохам в истории человечества очевиден («Белая гвардия», «Иван Васильевич», «Кабала святош», «Бег»). Он выражается и в теме гибели Вечного Города, каким предстают в произведениях Булгакова Иерусалим, Рим (начало и финал инсценировки «Мертвых душ»), Константинополь («Бег»: «Константинополь начинает гаснуть и угасает навсегда»), Москва, Киев («Белая гвардия»), Ленинград (пьеса «Адам и Ева», где гибель города Ленинграда стала причиной запрещения пьесы). Гибель Вечного Города приравнивается к концу света (указано М. Петровским): «Конец света, изображенный в виде гибели Города и символизирующий культурную катастрофу, одновременную гибели мастера этой культуры под ударами мирской власти, — кажется, единственная и, во всяком случае, главная тема всего творчества Булгакова».

Но наиболее открыто и недвусмысленно эта тема обозначилась в «Мастере и Маргарите».

Гравюра Альбрехта Дюрера из цикла «Апокалипсис»

«Сегодня такая ночь, когда сводятся счеты». Эту фразу Воланда в финальной сцене романа можно понять как наступление Страшного суда, который, впрочем, имеет протяженность во времени, а не наступает мгновенно и одновременно для всех живущих и когда-либо живших на земле. А всадники, летящие в эту ночь, суть не персонажи ли Апокалипсиса, появления которых ожидает христианский мир около двух тысячелетий?

Несколько ранее такую же многозначительную фразу Воланд говорит и про грозу: «Сейчас придет гроза, последняя гроза, она довершит все, что нужно довершить...»

В ранних редакциях этот «приход» описан еще более апокалиптично: «Стало темно. Туча в три цвета поднялась с неестественной быстротой. Впереди бежали клубы белого, обгоняя друг друга, потом ползло широкое черное и закрывало полмира, а потом мутно-желтое, которое, холодя сердце, поднималось из-за крыш.

Еще раз дунуло в лицо, взвилась пыль в переулке, сверху вниз кинулась какая-то встревоженная птица, — и тотчас наползавшее черное раскололось пополам. Сверкнул огонь. Потом ударило. Еще раз донесся вопль Маргариты:

— Гроза, — и сверху хлынула вода.

Поэт успел увидеть, как по переулку пробежали какие-то женщины, упали на колени, стали креститься и простирать руки к небу» (Великий канцлер. С. 185).

Причем событие это в ранних редакциях было приурочено к определенной дате — 14 июня 1943 года. Дата эта основывалась на предсказании Нострадамуса. В подготовительных материалах к роману есть запись: «Michel Nostre-Dame (1505(?)—1566) Нострадамус Михаил род. 1503 г. (Правил) Конец света в 1943 г.!» (Как указывают комментаторы, Булгаков, видимо, намеренно акцентировал в этой записи, что Нострадамус — его тезка.) В соответствии с этим предсказанием в третьей редакции романа Иван Бездомный предрекает гибель Москвы именно в 1943 году: «Ну, пусть погибает Красная столица, я в лето от Рождества Христова 1943-е все сделал, чтобы спасти ее. Но... но победил ты меня, сын погибели, и заточил меня, спасителя. <...> И увижу ее в огне пожаров, в дыму увижу безумных, бегущих по Бульварному Кольцу...»

С эсхатологической темой связана и серия пожаров, прокатившихся по Москве (см. подробнее статью «Огонь»), и образ расколотого солнца, отражающегося в окнах домов, дважды повторенный в романе, и свист (трубный глас) — см. одноименную статью.