Уникальным эстетическим своеобразием произведений Булгакова является последовательное музыкальное сопровождение текста. Будучи человеком музыкально одаренным (в молодости Булгаков брал уроки вокала и даже подумывал, не избрать ли пение своей профессией. «В юности М.А. мечтал стать певцом. На письменном столе его в молодые годы стояла карточка артиста-баса Сибирякова с надписью: "Иногда мечты сбываются"...» — вспоминает вторая жена Булгакова Л. Белозерская) и весьма разносторонне музыкально образованным, Булгаков стремился ключевые моменты романа соотнести с каким-либо музыкальным произведением.
Так возникают многочисленные параллели (на которые первым обратил пристальное внимание Б.М. Гаспаров): казнь Иешуа Га-Ноцри — и «Страсти по Матфею» И.С. Баха; гибель и похороны председателя МАССОЛИТа — и «Фантастическая симфония» Гектора Берлиоза, две последние части которой изображают шествие на казнь с темой «Dies irae» и адский шабаш, на который душа попадает после казни. Ужин в «Грибоедове» завершается полуночными танцами под кощунственный фокстрот «Аллилуйя!», который вновь возникает рефреном на Весеннем бале полнолуния и в квартире профессора Кузьмина. Погоня Ивана Бездомного за Воландом по московским переулкам сопровождается несущимся из окон полонезом из оперы Чайковского «Евгений Онегин» и арией Гремина («И на всем его трудном пути невыразимо почему-то его мучил вездесущий оркестр, под аккомпанемент которого тяжелый бас пел о своей любви к Татьяне»). На бале у сатаны появляются австрийский композитор, скрипач и дирижер Иоганн Штраус (1825—1899), автор польки «Сатанелла» (указано С. Бобровым), и знаменитый бельгийский скрипач Анри Вьётан (1820—1881). Воланд распевает романс Ф. Шуберта «Скалы, мой приют...». Он же сулит Мастеру, что в «вечном приюте» тот будет слушать Шуберта.
Писатель как будто постоянно и настойчиво стремится посредством таких параллелей пояснить систему образов, заданных в литературном ряду, с помощью образов, заданных в коде музыкальном. По воспоминаниям Л. Белозерской, Булгаков говорил: «Для меня особенно ценна та музыка, которая помогает мне думать».
Либретто опер «Фауст» и «Риголетто»
Бесспорно, первое место среди таких параллелей занимает музыка Шарля Гуно в опере «Фауст».
«Две оперы как бы сопровождают творчество Михаила Афанасьевича Булгакова — он остался им верен на протяжении всех своих зрелых лет. В первой части романа "Белая гвардия" несколько раз упоминается "Фауст". И "разноцветный рыжебородый Валентин поет: Я за сестру тебя молю..." Писатель называет эту оперу "вечный "Фауст" и далее говорит, что "Фауст" совершенно бессмертен".
А вот как начинается пьеса "Адам и Ева". Май в Ленинграде. Комната в первом этаже, и окно открыто во двор... Из громкоговорителя "течет звучно и мягко "Фауст" из Мариинского театра".
Адам (целуя Еву). А чудная опера этот "Фауст". А ты меня любишь? <...> Почти во всех произведениях М.А. 1924—1932 годов присутствует музыка. В сборнике "Дьяволиада" (альманах "Недра", 1924) в рассказе "№ 13 — Дом Эльпит-Рабкоммуна" автор, описывая пожар, совершенно неожиданно применяет сравнение разрастающегося пламени с музыкальным нарастанием в оркестре: "А там совсем уже грозно заиграл, да не маленький принц, а огненный король, рапсодию. Да не capriccio, а страшно — brioso".
Киевская консерватория. 10-е годы
В "Зойкиной квартире" звучит грустный и томный рахманиновский напев: "Не пой, красавица, при мне ты песен Грузии печальной...". Эту мелодию М.А. тоже любил напевать» (Белозерская-Булгакова. Воспоминания. С. 189—190).
Даже голоса персонажей, как указал Ю. Смирнов, «получают музыкальное звучание, соотнесенное с тембром: "высокий тенор Берлиоза", бас Воланда, дребезжащий тенор Коровьева, высокий и чистый голос Иуды, контральто Штурман Жорж и мадам Петраковой. Особенно виртуозно владеет голосом ("мягким баритоном") артист-следователь из сна Никанора Ивановича, умеющий менять "тембр голоса и интонации"».
С музыкальным произведением связан, вероятно, и рефрен «Боги, боги мои...», появляющийся в «Мастере и Маргарите» и в речи Пилата, и в речи Мастера, в Эпилоге в речи Иванушки и даже в авторском тексте. (Причем если множественное число уместно в устах древнего римлянина, то для современного сознания естественней было бы восклицание «О боже, боже...».) Проливают свет на появление этого рефрена мемуары Л. Белозерской: «"Боги мои, молю я вас..." Сколько раз слышала я, как М.А. напевал эту арию из "Аиды"» (Белозерская-Булгакова. Воспоминания. С. 189).
Рояль в квартире Булгакова в Нащокинском переулке
Не случайно и обилие «музыкальных» фамилий в его романе: Берлиоз (одним из вариантов его фамилии в ранних редакциях был Чайковский), Стравинский, Римский. Влияние сказочной фантастики Н.А. Римского-Корсакова (в том числе его «волшебной оперы-балета "Млады"»), возможно, сказалось на выборе имен помощников «мага» — Бегемота и Фагота (см.: Балонов. Влекущая тайна творчества).
Стоит отметить, что профессор психиатрической лечебницы («дома скорби») — однофамилец не только знаменитого композитора, но и его отца — известного баса Федора Стравинского (1843—1902), одного из исполнителей партии Мефистофеля в России. Булгаков, всерьез занимавшийся вокалом и многократно слушавший оперу Гуно, не мог этого не учитывать. При этом бас профессора Стравинского — одна из деталей, сближающих его с Воландом.
Б.М. Гаспаров отметил, что незримо присутствует в романе и Шаляпин, так как «в нем имеются указания почти на все оперные партии, хрестоматийно связанные с именем Шаляпина: Мефистофель ("Фауст" Гуно и "Мефистофель" Бойто), Демон, Гремин, Борис Годунов» (см.: Гаспаров. Из наблюдений над мотивной структурой... 1989. № 1. С. 80—81).
Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |