Магия

В стихотворении Анны Ахматовой, написанном вскоре после смерти Булгакова, есть строки, требующие особого осмысления:

И гостью страшную ты сам к себе впустил
И с ней наедине остался.

Встает вопрос (он задан был А. Кацурой в книге «В погоне за белым листом»): кто эта «страшная гостья»? Смерть? Банально. Волей-неволей каждому человеку придется ее «впустить». Если б еще Булгаков, подобно Маяковскому или Есенину, кончил жизнь самоубийством... но этого не было. Другая догадка — нечто мистическое, оккультное, «магия», может быть, даже «черная магия»? В этом контексте интересна деталь, упомянутая в дневниковых записях Елены Сергеевны. В период тяжелой болезни, на Новый 1940 год, было сделано «чучело» болезни писателя с «лисьей головой» из чернобурки Елены Сергеевны и расстреляно ее сыном.

Интерес Булгакова ко всякого рода оккультным знаниям очевиден. В его архиве находятся упоминания и выписки из Калиостро, Казановы, Герберта Аврилакского (упомянутого Воландом), Нострадамуса, Пико делла Мирандолы, знатока каббалистики, и др. Он был знаком с сочинениями Жана Бодена «Démonomanie des sorciers» и «Colloquium heptaplomeres», а также Л. Таксиля «Дьявол в XIX столетии», делал выписки из книги М. Орлова «История сношений человека с дьяволом». Известен интерес Булгакова к сборникам «Clavicula» и «Grimoire of Honorius», последний из которых состоял из заклинаний и заговоров от злого чародейства.

Тема черной магии, пронизывающая всю московскую часть романа, позволяет считать это произведение «едва ли не иллюстрацией к энциклопедии чародейства» (Белобровцева, Кульюс. Роман... как эзотерический текст): исчезновения и чудесные появления людей и вещей, молниеносные пространственные перемещения персонажей, превращения людей в животных и животных в людей, убийства и воскрешения, чудодейственные мази и напитки, черная месса и литургия, наконец, заключение договора с дьяволом, на который идет Маргарита.

Как представляется, с «белой магией» (то есть с чудодейством, обращенным не на пагубу, а на пользу человека), возможно, соотнесен образ Мастера: чудо выигрыша ста тысяч рублей («Вообразите мое изумление, — шептал гость в черной шапочке, — когда я сунул руку в корзину с грязным бельем и смотрю: на ней тот же номер, что и в газете! Облигацию, — пояснил он, — мне в музее дали»), позволившее ему вести жизнь затворника в подвале и писать роман.

Татьяна Николаевна Лаппа, первая жена М. Булгакова. 1914

Читатели повести В. Катаева «Алмазный мой венец», узнавшие в Синеглазом Булгакова, могут предположить, что в молодости, в период работы в «Гудке», Булгаков обладал особым даром угадывания и иногда при игре в рулетку пускал его в ход. Однако воспоминания первой жены Булгакова Татьяны Лаппа, застенографированные Л. Паршиным, противоречат этому. Вот разговор Л. Паршина и Т. Лаппа (по третьему браку — Кисельгоф) на эту тему:

«Л.П. А вот Катаев описывает, как они с Булгаковым в рулетку ходили играть, пойдут, выиграют и продукты приносят...

Т.К. Нет, такого не было. Однажды, правда... Около нашего дома казино было с рулеткой. И вот я уже легла спать, около часу Михаил приходит: "У тебя деньги есть?" Я говорю: "Вот пять рублей осталось..." — "Пойдем, — говорит, — у меня предчувствие, мы сейчас кучу денег выиграем. Вставай!" Ну, я пошла с ним. Он, конечно, все проиграл, — а мне на следующий день ломать голову — на что хлеб купить» (Паршин. Чертовщина в Американском посольстве... С. 102—103).

Как чудо изображена встреча Мастера и Маргариты.

Наконец, быть может, главное чудо, связанное с образом Мастера, — это мистическое прозрение романа («О, как я угадал! О, как я все угадал!»). Невольно вспоминаются строки Пастернака: «И образ мира, в слове явленный, и творчество и чудотворство».

Марк Шагал. Зеркало. 1915

Как отметили И. Белобровцева и С. Кульюс, «идея насыщенности романа мастера зарядом воздействующей на людей энергии (ведь герой именно мастер Слова и именно своим романом заклинает высшие силы, в том числе и демонические) имела и биографическую проекцию. В конце концов, и ставшую крылатой фразу "Рукописи не горят" можно воспринимать как заклинательную. В обращении же Булгакова с собственным романом и его поведении в последние месяцы жизни можно усмотреть попытку повлиять своим творчеством на собственную судьбу и заклясть смерть».

Развивая эту мысль, можно сказать, что в отношении к роману у Булгакова было какое-то фаустианское чувство — неоконченный роман и неостановленное мгновенье. Может быть, и поэтому не довел он до конца последнюю правку романа, остановив ее на многозначительной фразе: «Так это, стало быть, литераторы за гробом идут?»

К магическим действиям, еще до своего «договора с дьяволом», прибегла и Маргарита, когда «установила на трехстворчатом зеркале фотографию (Мастера. — К.А.), <...> локти положила на подзеркальный столик и, отражаясь в зеркале, долго сидела, не спуская глаз с фотографии». И эта «ворожба» помогла: вскоре происходит ее встреча с Азазелло.

Ершалаимские главы романа практически лишены магических происшествий. Евангельский Иисус, творящий чудеса, здесь, в образе Иешуа, лишь указывает Пилату на источник его мучений, исцеляет его от головной боли и предчувствует, что с Иудой должно случиться несчастье. Во всем этом нет ничего особенно магического, такое под силу и современному экстрасенсу.

Но и этим действиям Иешуа автор стремится дать рациональное объяснение в духе бесед Ватсона и Шерлока Холмса:

«— Как ты узнал, что я хотел позвать собаку?

— Это очень просто, — ответил арестант по-латыни, — ты водил рукой по воздуху, — и арестант повторил жест Пилата, — как будто хотел погладить, и губы...

— Да, — сказал Пилат».