Латунский

Критик, член редколлегии журнала, в котором Мастер показывал свой роман, автор клеветнической статьи «Воинствующий старообрядец», человек, которого Маргарита считала главным виновником несчастий Мастера.

В этом персонаже, по мнению А.М. Смелянского (Михаил Булгаков в Художественном театре. С. 131) и В. Лакшина (Булгакиада), вероятно, объединены фамилии и характеры двух враждебных Булгакову критиков: О. Литовского и А. Орлинского. «Что касается термина "булгаковщина" (аналог "пилатчины"), то его несомненно первым пустил в оборот критик А. Орлинский, — пишет В. Лакшин. — Еще в 1926 году он начал бешено нападать на Булгакова. Одна из его статей называлась "Против булгаковщины. Белая гвардия сквозь розовые очки". В другой статье, опубликованной на третий день после премьеры "Дней Турбиных", он писал: "Задача организованного зрителя и критика — дать отпор булгаковщине, напирающей на театр..." (Правда. 8 октября 1926 г.).

На диспуте в Театре имени Вс. Мейерхольда 7 февраля 1927 года А. Орлинский своим выступлением вызвал обычно молчавшего в таких случаях Булгакова на взволнованный, горький ответ: в воздухе висел запах травли».

Э. Миндлин, сотрудник журнала «Накануне», печатавшегося за границей, в котором Булгаков публиковал свои корреспонденции и фельетоны, пишет об этой встрече Булгакова с его гонителем: «Более других неистовствовал видный в Москве журналист Орлинский. В короткий срок этот человек прославился своими фанатичными выступлениями против Булгакова и его пьесы "Дни Турбиных".

Орлинский не только призывал на страницах газет к походу против "Дней Турбиных", но подобными призывами заканчивал каждую из бесчисленных речей на антибулгаковских диспутах.

Михаил Афанасьевич избегал посещать эти диспуты. На некоторые его приглашали, он обычно отказывался. Но имя Орлинского так приелось ему, он уже столько наслышался о своем лютом противнике, что однажды не выдержал и, как всегда, светски подобранный, одетый безукоризненно, явился на диспут, где ораторствовал Орлинский.

Диспут состоялся в здании театра Мейерхольда на Триумфальной площади, теперь площади Маяковского.

Появление автора "Дней Турбиных" в зале, настроенном в большинстве недружелюбно к нему, произвело ошеломляющее впечатление. Никто не ожидал, что Булгаков решится прийти. Послышались крики: "На сцену!", "На сцену его!"

По-видимому, не сомневались, что Булгаков пришел каяться и бить себя кулаками в грудь. Ожидать этого могли только те, кто не знал Михаила Афанасьевича.

Михаил Булгаков. 1928

Преисполненный собственного достоинства, с высоко поднятой головой, он медленно взошел по мосткам на сцену. За столом президиума сидели участники диспута и среди них готовый к атаке Орлинский.

Булгаков спокойно слушал ораторов, как пытавшихся его защитить, так и старых его обвинителей во главе с Орлинским.

Наконец предоставили слово автору "Дней Турбиных". Булгаков начал с полемики, утверждал, что Орлинский пишет об эпохе Турбиных, не зная этой эпохи, рассказал о своих взаимоотношениях с МХАТом. И неожиданно закончил тем, ради чего он, собственно, и пришел на диспут.

— Покорнейше благодарю за доставленное удовольствие. Я пришел сюда только затем, чтобы посмотреть, что это за товарищ Орлинский, который с таким прилежанием занимается моей скромной особой и с такой злобой травит меня на протяжении многих месяцев. Наконец я увидел живого Орлинского. Я удовлетворен. Благодарю вас. Честь имею.

Не торопясь, с гордо поднятой головой он спустился со сцены в зал и с видом человека, достигшего своей цели, направился к выходу при оглушительном молчании публики.

Шум поднялся, когда Булгакова уже не было в зале» (Миндлин. Молодой Булгаков. С. 151—152).

Тот же случай описывает в несколько иных тонах С. Ермолинский (см. статью «Газетная травля»). «А на другом, более раннем диспуте — в октябре 1926 года в Доме печати, — продолжает В. Лакшин, — Булгаков мог бы услышать и другого своего преследователя, — Оса-фа Литовского. Вот что, судя по газетному отчету, сказал о пьесе "Дни Турбиных" критик и цензор О. Литовский: "Пьеса не заслуживала бы внимания, если бы она не увидела свет рампы. Драматургически она незначительна. Но беда не в том. Беда в том, что пьеса лжива и тенденциозна в сторону симпатии к белым. Это попытка задним числом оправдать белое движение" (Новый зритель. 19 октября 1926 г.). <...> Отношения Булгакова с Литовским хорошо передает эпизод, рассказанный одним старым литератором.

Однажды член Главреперткома Литовский сам написал пьесу. И в своем комитете собрал человек десять драматургов и критиков, чтобы обсудить ее. По окончании чтения воцарилась мертвая тишина. Ее нарушил Николай Робертович Эрдман, у которого недавно была запрещена пьеса "Самоубийца". "Мне терять нечего, — заявил он, — я скажу прямо, пьеса из рук вон плоха". Наступила неловкая пауза. Тогда слова попросил Булгаков. "Если это комедия, — сказал Михаил Афанасьевич, — то крематорий — кафешантан". (Тема только что отстроенного в 1927 году московского крематория была тогда модной.) Мог ли Литовский когда-либо забыть или простить это обсуждение?» (Лакшин. Булгакиада. С. 36—37).

Приведем еще несколько высказываний о Булгакове этих критиков:

«Булгаковщина всех видов или полнокровная советская тематика? — так стоит вопрос перед МХТ сегодня, в день его тридцатилетней годовщины!» (О. Литовский. 27.10.26).

«В этом году мы имели одну постановку, представляющую собой злостный пасквиль на Октябрьскую революцию, целиком сыгравшую на руку враждебным нам силам: речь идет о "Багровом острове"» (О. Литовский. 20.06.29).

«Теперь же пьеса ("Дни Турбиных". — К.А.) будет созвучна только самым реакционным слоям "культурного мещанства", а также элементам "новой буржуазии"» (А. Орлинский. 08.10.26). (Цит. по: Михаил Булгаков. Письма. С. 148.)