Ласточка

Образ ласточки, появляющейся во время допроса Иешуа, при всей очевидной символике не просто поддается объяснению. Так как эпизод, связанный с ней, невелик, цитируем его полностью: «В это время в колоннаду стремительно влетела ласточка, сделала под золотым потолком круг, снизилась, чуть не задела острым крылом лица медной статуи в нише и скрылась за капителью колонны. Быть может, ей пришла мысль вить там гнездо.

В течение ее полета в светлой теперь и легкой голове прокуратора сложилась формула. Она была такова: игемон разобрал дело бродячего философа Иешуа, по кличке Га-Ноцри, и состава преступления в нем не нашел. В частности, не нашел ни малейшей связи между действиями Иешуа и беспорядками, происшедшими в Ершалаиме недавно. Бродячий философ оказался душевнобольным. Вследствие этого смертный приговор Га-Ноцри, вынесенный Малым Синедрионом, прокуратор не утверждает. Но ввиду того, что безумные утопические речи Га-Ноцри могут быть причиною волнений в Ершалаиме, прокуратор удаляет Иешуа из Ершалаима и подвергает его заключению в Кесарии Стратоновой на Средиземном море, то есть именно там, где резиденция прокуратора.

Осталось это продиктовать секретарю.

Крылья ласточки фыркнули над самой головой игемона, птица метнулась к чаше фонтана и вылетела на волю. Прокуратор поднял глаза на арестанта и увидел, что возле того столбом загорелась пыль.

— Все о нем? — спросил Пилат у секретаря.

— Нет, к сожалению, — неожиданно ответил секретарь и подал Пилату другой кусок пергамента».

После этого начинается вторая часть допроса, связанная с «Законом об оскорблении величества» и завершившаяся утверждением смертного приговора.

Представляется неслучайным, что этот переломный момент в сцене суда отмечен появлением, а затем исчезновением ласточки, оставившей после себя загоревшийся столб пыли. Предположение, высказанное в комментариях Г. Лесскиса, что «образ вольной ласточки, очевидно противостоящий арестованному Иешуа Га-Ноцри, соответствует евангельским образам птиц небесных», представляется явно недостаточным. Неубедительно и предположение, что ласточка — это «дохристианский» «символ души и посредница между мирами» (Новикова. Что есть «покой»?). Высказывалась даже мысль, что это Воланд, появившийся в образе ласточки.

Ближе подошел к пониманию этого образа Е.А. Яблоков (Художественный мир Михаила Булгакова. С. 371), сопоставивший его с интерпретацией образа ласточки в славянской мифологии: «чистая, святая птица, наделенная женской символикой. В песне ласточка уподобляется Божьей Матери <...>. В народной легенде о распятии Христа ласточки, в отличие от воробьев, старались избавить его от мучений <...>. Оттого гнездо ласточки под крышей обеспечивает дому счастье и благодать» (Славянская мифология. С. 242).

Можно добавить, что пыль, загоревшаяся столбом, вызывает ассоциацию с неопалимой купиной: «по учению отцов Церкви и по церковным песнопениям, горящая, но несгораемая купина в особенности прообразовала Матерь Божию, Деву Богородицу, пребывшую нетленною и по воплощении, и по рождении от нее Сына Божия» (Библейская энциклопедия. С. 416).

Не менее убедительна не противоречащая по сути своей вышесказанному интерпретация этого места, предложенная в комментариях к роману Э. Безносовым: «Возможно, это место рассчитано на ассоциацию с 13 главой Библейской книги "Исход", где речь идет о том, как Бог, указывая путь евреям в исходе из египетского плена, шел перед ними в виде столпа: "Господь же шел перед ними днем в столпе облачном, показывая им путь, а ночью в столпе огненном, светя им, дабы итти им и днем и ночью. Не отлучался столп облачный днем и столп огненный ночью от лица народа" (Исход, 13: 21—22)» (Безносов. Принадлежит вечности. С. 429).