В Евангелии Иуда Искариот, то есть Иуда из Кериота — один из учеников Христа, предавший Его (Ин. 13: 2). (Иуда — еврейск. Иегуда — «хвала, или слава, Богу»; Кириаф — еврейск. Кири-аф-Иарим — «лесной город», местечко в 12 км от Иерусалима.)
У Булгакова это — посторонний человек, спровоцировавший Иешуа на опасное политическое высказывание. Кроме того, роль Иуды, его предательство существенно осложнены. В Евангелии предательство Иуды свелось к тому, что он указал стражникам, кто именно является Христом. Вероятно, в Иерусалиме многие знали Христа в лицо и могли сделать то же вместо Иуды. У Булгакова Иуда — провокатор, он действует активно: прячет у себя дома свидетелей обвинения, зажигает светильники, чтобы они могли его видеть, добивается от Иешуа высказывания на политическую тему. К тому же, совершив предательство, он не испытывает ни малейшего раскаяния (так же цинично и бестрепетно действуют все другие предатели в произведении Булгакова — Низа, Алоизий Могарыч, барон Майгель).
Примечательно, что в облике «всемирного врага», как назвал Иуду Пушкин, Булгаков не отметил ни одной злодейской черты. Во всем эпизоде убийства (если только не знать, что это за человек) Иуда просто трогательно наивен в своей любви и доверчивости к предавшей его женщине и в своей юной жажде жизни. И его смерть вызывает не чувство удовлетворения справедливым возмездием, а жалость к убитому и отвращение к убийству.
«...Третий же присел на корточки возле убитого и заглянул ему в лицо. В тени оно представилось смотрящему белым, как мел, и каким-то одухотворенно красивым. Через несколько секунд никого живых на дороге не было. Бездыханное тело лежало с раскинутыми руками. Левая ступня попала в лунное пятно, так что отчетливо был виден каждый ремешок сандалии.
Весь Гефсиманский сад в это время гремел соловьиным пением».
В «Мастере и Маргарите» описано много сцен смерти (гибель Берлиоза, казнь Иешуа Га-Ноцри, убийство барона Майгеля, Мастера, Маргариты, кота Бегемота), но только убийство Иуды описано так лирично и овеяно какой-то грустью. По-видимому, дело тут в точке зрения. Убийство доносчика Майгеля не вызывает никакого сожаления, его смерть совсем не трагична, а в изображении Коровьева и Бегемота — даже смешна:
«— А скажите, — обратилась Марго, оживившаяся после водки, к Азазелло, — вы его застрелили, этого бывшего барона?
— Натурально, — ответил Азазелло, — как же его не застрелить? Его обязательно надо застрелить.
— Я так взволновалась, — воскликнула Маргарита. — Это случилось так неожиданно.
— Ничего в этом нет неожиданного, — возразил Азазелло, а Коровьев завыл и заныл:
— Как же не взволноваться? У меня у самого поджилки затряслись! Бух! Раз! Барон на бок!
— Со мной едва истерика не сделалась, — добавил кот, облизывая ложку с икрой».
Это убийство изображено с точки зрения ведомства Воланда. Но убийство доносчика Иуды агентами секретной службы Пилата — не акт возмездия, а акт мести. Оно отвратительно, так как осуществлено при помощи очередного предательства. Оно не снимает с Пилата вину, не приближает его к Иешуа, а, напротив, отдаляет еще сильней. Это убийство изображено с точки зрения «ведомства» Иешуа.
Джотто ди Бондоне. Поцелуй Иуды. Фреска в Капелле дель Арена в Падуе
Недостойно и дальнейшее поведение Пилата. В разговоре с Афранием он говорит про Иуду: «...Мне пришло в голову не покончил ли он сам с собой?» Из этой фразы следует, что прокуратор, организовав убийство Иуды, затем распускает слух о его самоубийстве, о котором говорится в Евангелиях.
«Возвращаю проклятые деньги!» Согласно Евангелию, Иуда, раскаявшись, бросил их в храме. Здесь Иуда не осознает своего греха. Фразу придумывает Пилат.
Недостоверность евангельского рассказа о самоубийстве Иуды отмечал Д. Штраус, обративший внимание на противоречие между сообщением Матфея («Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осужден, и, раскаявшись, возвратил тридцать сребреников первосвященникам и старейшинам, говоря, согрешил я, предав кровь невинную. Они же сказали ему: что нам до того? Смотри сам. И, бросив сребреники в храме, он вышел; пошел и удавился» — 27: 3—5) и рассказом Петра в Деяниях святых апостолов («Надлежало исполниться тому, что в Писании предрек Дух Святый устами Давида об Иуде, бывшем вожде тех, которые взяли Иисуса. Он был сопричислен к нам и получил жребий служения сего; но приобрел землю неправедною мздою, и когда низринулся, расселось чрево его и выпали все внутренности его. И это сделалось известно всем жителям Иерусалима, так что земля та на отечественном их наречии названа Акелдама, то есть "земля крови"» — 1: 16—19).
Б.М. Гаспаров, исходящий из предположения, что Воланд присутствует в ершалаимских главах в образе Афрания, считает, что и подручными его в сцене убийства Иуды были приближенные Воланда, включая Геллу. А самой сцене убийства на травестийном, московском уровне соответствует сцена избиения Варенухи в саду у театра Варьете (см.: Гаспаров. Из наблюдений над мотивной структурой... 1989. № 1. С. 79).
Б. Соколов предполагает, что описание Гефсиманского сада в лунную ночь Булгаков почерпнул из очерка А.М. Федорова «Гефсимания», опубликованного в 1911 г. в апрельском номере петербургского журнала «Новое слово».
Любопытно, что советская цензура исключила из журнальной публикации этот эпизод о провокации римской «тайной полиции».
См. также статью «Нож».
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |