Интеллигент

В ранней редакции романа Иван, подстрекаемый Воландом, вспылил: «— Я — интеллигент? — прохрипел он, — я — интеллигент? — завопил он с таким видом, словно Воланд назвал его по меньшей мере сукиным сыном».

В окончательной редакции уже начавший преображаться Иван во время беседы в психиатрической клинике с профессором Стравинским как бы нехотя признает: «Он умен, — подумал Иван, — надо признаться, что среди интеллигентов тоже попадаются на редкость умные. Этого отрицать нельзя». Недоверие и пренебрежительное отношение пролетарского поэта к интеллигенции соответствовало официальной идеологии советского режима.

Сразу вспоминаются и горькие слова Максудова («Записки покойника»): «Сколько раз в жизни мне приходилось слышать слово интеллигент по своему адресу, <...> я, может быть, и заслужил это печальное название, <...> многие назовут меня интеллигентом и неврастеником».

Слово «интеллигенция» (от лат. intelligentia — «понимание») первоначально означало: «образованные люди» или «работники умственного труда» (ср. у Даля: «Интеллигенция в значении собирательном — разумная, образованная, умственно развитая часть жителей»). Но затем это слово в русской речевой практике получило ряд дополнительных значений, причем часто взаимоисключающих. Укажем из них два, связанные с развитием революционного движения в России. Первое: к 70-м годам XIX в. слово «интеллигент» могло означать «радикал, нигилист, революционер». Второе: в лексиконе большевиков слово это приобрело бранное и пренебрежительное значение. Демагогически ориентируясь на «трудовые классы», устроители тоталитарного режима, если уж по условиям технической цивилизации без этого слоя нельзя было обойтись, объявили интеллигентов людьми «второго сорта» (ср. одно из определений слова «интеллигент» в словаре Ушакова: «человек, социальное поведение которого характеризуется безволием, колебаниями, сомнениями (презрит.)»).

Коммунисты придумали множество объяснений своего враждебного отношения к образованному слою общества (экономических, политических, философских и прочих), но суть была в их требовании безусловного единомыслия, без которого они не могли бы править страной (вспомним предложение Ивана отправить «инакомыслящего» Канта в Соловки). В уничижительном значении нередко употреблял слово «интеллигент» и Ленин: «Вот она психология российского интеллигента: на словах он храбрый радикал, но на деле он подленький чиновник». В другом случае вождь мирового пролетариата просто обозвал интеллигенцию заборным словом («на деле это не мозг нации, а говно». — Ленин. Собр. соч. 5-е изд. Т. 51. С. 48).

Булгаков и его герои, употребляя слово «интеллигент», имеют в виду его советское, негативное значение. Тема интеллигенции в такой интерпретации этого понятия разворачивается и в других произведениях Булгакова («Собачье сердце», «В ночь на 3-е число»).

Булгакову было чуждо и советское понимание этого слова, и советское отношение к людям, этим словом обозначаемым. Он с гордостью называл себя интеллигентом и мужественно интеллигенцию защищал. В его письме Правительству СССР от 28 марта 1930 г. читаем: «И, наконец, последние мои черты в погубленных пьесах: "Дни Турбиных", "Бег" и в романе "Белая гвардия": упорное изображение русской интеллигенции как лучшего слоя в нашей стране. В частности, изображение интеллигентско-дворянской семьи, волею непреложной исторической судьбы брошенной в годы гражданской войны в лагерь белой гвардии, в традициях "Войны и мира". Такое изображение вполне естественно для писателя, кровно связанного с интеллигенцией».

Положительное, более того, высокое понимание слова «интеллигенция» находим у Солженицына: «С годами мне пришлось задуматься над этим словом — интеллигенция. Мы все очень любим относить себя к ней — а ведь не все относимся. В Советском Союзе это слово приобрело совершенно извращенный смысл. К интеллигенции стали относить всех, кто не работает (и боится работать) руками. <...> Интеллигент — это тот, чьи интерес и воля к духовной стороне жизни настойчивы и постоянны, не понуждаемы внешними обстоятельствами, и даже вопреки им. Интеллигент — это тот, чья мысль не подражательна» (Солженицын. Архипелаг ГУЛАГ. Т. 6. С. 237—238).