Вместо эпилога

Михаил Афанасьевич Булгаков умер в Москве 10 марта 1940 года.

Ольга Бокшанская, сестра Елены Сергеевны Булгаковой, в письмах матери в Ригу подробно рассказывала о ходе болезни Михаила Афанасьевича и его смерти. Она часто бывала у Булгаковых, видела, что у М.А. «появляются периоды помутнения рассудка, он вдруг начинает что-то говорить странное, потом опять приходит в себя. Я взяла у них сидя энциклопедию, прочитала об уремии и вижу, что страшно схожие признаки. Это идет отравление всего организма частицами мочи, и это действует главным образом на нервную систему и мозг. Бедная Люсинька в глаза ему глядит, угадывает, что он хочет сказать, т. к. часто слова у него выпадают из памяти и он от этого нервничает; утром у него был жестокий приступ болей в области печени, он решил, что чем-то отравился, но когда я пришла, он отоспался и болей не было. Ах, как грустно, как страшно на все это смотреть. Он обречен, и все мы теперь больше думаем о Люсе, как с ней будет, ведь сколько силы душевной надо иметь и еще и это выдержать, как на ее глазах мутится разум близкого человека. Но когда он в себе, он мил, интересен, ласков по-старому с Люсей. А потом вдруг страшно раздражителен, требователен. Хотя надо сказать, что к Люсе и Сереже у него замечательное отношение, сердится он на других, но теперь ведь все ему прощают, только б не мучился, не волновался...»

Эти строчки О. Бокшанская писала 3 марта, за неделю до смерти. А накануне смерти, когда Булгаков был совсем уж «плох», сообщает она матери, «юмор не покидал его».

Похоронили М.А. Булгакова на Новодевичьем кладбище. На гражданской панихиде выступили Вс. Иванов, А. Файко, Б. Топорков, Д. Мордвинов. «По желанию Миши — музыки не было, а то бы непременно Большой театр и другие прислали бы музыкантов и певцов», — писала О. Бокшанская матери.

18 марта она писала, что «Мака был человеком совершенно потрясающего обаяния и интереса, таким, который целиком заполнял ее (Е.С. Булгакову. — В.П.) жизнь, всю ее окрашивал для нее в потрясающие краски, — и вдруг теперь такая пустота».

24 марта 1940 года, через две недели после смерти М.А. Булгакова, «Дни Турбиных» прошли во МХАТе в 900-й раз. И 29 марта 1940 года О. Бокшанская писала матери: «Зная хорошо его вещи, я должна сказать, что это был человек необычайной одаренности, и конечно он останется в веках, это для меня несомненно» (Отдел рукописей Библиотеки им. В.И. Ленина, ф. 562, к. 62, ед. хр. 9).

Глубокую характеристику Булгакову дал его друг юности — Александр Петрович Гдешинский: «Смерть Миши глубоко поразила меня и я чувствую в душе большую ничем не заполненную пустоту». Вспоминая совместную юность, гимназические годы, он вспоминает прежде всего Булгакова — «тот близкий и обаятельный образ, что наложил неизгладимую печать на мою душу и на всю мою жизнь», отмечает его «острый как лезвие ум. Он проникал за внешние покровы мыслей и слов и обнаруживал тайники души. Его прозорливость была необычайна. От него не было тайн. Беспощадный враг пошлости, лицемерия, косности и мещанства, он хотел видеть всех лучшими, чем они есть на самом деле, — эту мысль выразил мне однажды. Проникая в чужую душу, он безошибочно отделял правду от лжи, уродливое от прекрасного и выносил беспощадный приговор самым страшным оружием — смехом. Но это одна сторона, а с другой стороны, этот блестящий, непобедимый юмор, это сверкание обаятельной, неповторимой личности!» (ф. 562, к. 62, ед. хр. 25).

Вспомним и слова А.А. Фадеева о Булгакове, которыми начинается эта книга. Если б только эти слова были сказаны при его жизни. И, повторяю, может быть, жизнь М.А. Булгакова сложилась бы по-другому, если б Фадеев навестил Булгакова хотя бы за несколько лет до его кончины. Но Фадееву было некогда заниматься такими писателями, как Булгаков, Платонов. Более того, всю свою жизнь он боролся против них и их произведений, боролся за те принципы социалистического реализма, которые сейчас, в сущности, устарели.

Время беспощадно к художественным явлениям. И многое из того, что вчера было на верхних этажах художественной лестницы, сейчас скатилось вниз и мало кого трогает своими литературными достоинствами. Так было всегда. Так произошло и в наши дни, когда многое пересматривается в истории русской современной литературы.

...Энергия истинного художника всецело подчинена правде жизни и правде искусства. Чтобы не допускать в произведениях своеволия, художник должен обладать многими данными, которых нет у «простых» смертных: тонкостью чувств, непосредственностью впечатлений, остротой зрения, богатствами души, неподдельностью ощущений, и главное — гражданским бесстрашием и чувством времени. Гоголь, Пушкин, Салтыков-Щедрин, Лев Толстой, Достоевский — писатели, у которых М. Булгаков учился любить высокое и благородное, ненавидеть пороки и зло. Эти великие учителя и помогли Михаилу Булгакову создать в своих художественных произведениях «два мира» — мир добра и света, мир высоких нравственных традиций и мир теней, беспощадно разоблачаемый художником. А произведения, в которых утверждается доброе начало в человеке и отрицается порочное, утверждается вера и доказывается, что безверие приводит к моральному оскудению и гибели человеческого в человеке, вполне достойны быть верными спутниками строителей нового общества.

Булгаков создал свой, особый, неповторимый мир, создал свою модель мира, нанося художническим воображением свои реки, свои моря и океаны, он населил эти материки созданными им людьми, наделил их неповторимым складом души, столкнул их с непредвиденными случайностями и парадоксами жизненных обстоятельств.

Читая булгаковские произведения, такие, как «Мастер и Маргарита», «Театральный роман», «Белую гвардию», лучше понимаем традиционное сравнение художника с богом: художник все может, он может нарисовать такой причудливый мир, что люди долго будут дивиться, вглядываясь в его неповторимые создания, он может распоряжаться судьбами своих созданий, как ему заблагорассудится, может убить, может пощадить, может женить, а может разлучить. Художник все может, была бы только на то его воля. Но художник должен обладать многими данными, которых нет у простых смертных: тонкостью чувств, непосредственностью впечатлений, остротой зрения, богатством души, неподдельностью ощущений, всеми богатствами родного языка. Большим художником может быть только большой человек, человек благородной души и отзывчивого сердца.

Таким художником был и Михаил Булгаков.

Значение Михаила Булгакова как художника с каждым годом повышается, открываются в его произведениях все большие глубины. Но и современники его хорошо себе представляли, какую утрату с его смертью понесла русская культура. В. Вересаев в письме Е.С. Булгаковой выражал ей «глубокое сочувствие в тяжелой потере, которая постигла и русскую литературу, и русский театр: ушел из них крупнейший современный драматург». Ольга Бокшанская писала матери: «Зная хорошо его вещи, я должна сказать, что это был человек необычайной одаренности, и, конечно, он останется в веках, это для меня несомненно...» Прекрасно написал лечащий врач М.А. Булгакова Н.А. Захаров:

«Ушел из жизни большой человек. Его гибель не только Ваше, но горе многих. Его утрата, несомненно, взволнует и найдет отклик во многих честных русских душах, хотя бы по одному тому, что его подвиг не может и не забудет честная русская интеллигенция переходного периода, так как его мысли и его муки — это ее думы, ее страдания.

Восхищаясь его умом, его талантом, преклоняясь перед художественной правдой его пьес, хотелось верить, что слово его будет звучать, что мысли и образы будут волновать души и сердца, звать к истинной человечности...» (см. Михаил Булгаков. Письма... С. 499, 513, 502).

Честная русская интеллигенция переходного периода пронесла святую память о Михаиле Булгакове до нынешних дней: мысли и образы Булгакова волнуют души и сердца уже других поколений русских людей и зовут к истинной человечности.

Имя Михаила Булгакова действительно останется в веках.

1967—1987 гг.