У каждого развода есть свои видимые и невидимые причины. У развода Таси и Михаила есть еще секрет, совсем недавно ставший известным автору этого повествования. О видимых причинах уже рассказано. Татьяна Николаевна вспоминала об окончательном разводе с Булгаковым так:
«В апреле, в 1924 году, он говорит: «Давай разведемся, мне так удобнее будет, потому что по делам приходится встречаться с женщинами...» И всегда он это скрывал. Я ему раз высказала. Он говорит: «Чтобы ты не ревновала». Я не отрицаю — я ревнивая. Он говорит, что он писатель и ему нужно вдохновение, а я должна смотреть сквозь пальцы. Так что и скандалы получались, и по физиономии я ему раз свистнула, и мы развелись».
Но не все было так просто, как объясняла Татьяна Николаевна спустя более полувека в одном из своих последних интервью. Михаил еще не в силах был расстаться с человеком, к которому привык, чьи заслуги перед ним «не поддаются учету». Он нередко ставил вопрос о разводе. А Тася чересчур ревновала его, даже к женщинам, с которыми он встречался по делам. На это уходили силы, нервы, она уже ни о чем не думала. Признавалась:
«У меня ничего уже не было. Я была пуста совершенно. А Белозерская приехала из-за границы, хорошо была одета, и вообще у нее что-то было и знакомства его интересовали, и ее рассказы о Париже».
Из зарубежья приехала симпатичная женщина, жена известного журналиста, близкий к литературе человек. Раскрыв рот он слушал ее рассказы о Константинополе, Париже и Берлине. Более всего его интересовала жизнь русских писателей в эмиграции, где он, если бы не проклятый тиф, наверняка очутился бы. А Тася... Она не должна мешать ему в литературной работе, смотреть на его попутные увлечения «сквозь пальцы». Забыл, что учил ее жить с достоинством. Вот она ему и «свистнула», ударила не как врага, а как горячо любимого человека, доведенная до отчаяния ревностью, хотела вразумить его:
«Мишенька, дорогой, что ты делаешь? Ты рушишь нашу семью, которую я сохраняла, не жалея ни сил, ни себя. Колола дрова, недоедала — лишь бы ты не отрывался от работы. Разве можно так поступать со мною? Унижать мое достоинство? Неужели неиссякаемая доброта моя к тебе, моя бесконечно верная любовь наказуемы столь зло и грубо? Опомнись, Миша! Ты не имеешь морального права бросить меня, даже если тебе кажется, что ты разлюбил меня... Кажется... не более... Поверь мне. Ты по-настоящему любил меня, а настоящая любовь бывает единственной. Опомнись, Миша!»
В другом интервью Татьяна Николаевна рассказала, что как-то, уже после ссоры, Михаил пришел к ней с бутылкой шампанского в руках. То ли разводиться пришел, то ли мириться. Вид у него был растерянный и глупый. Наверное, хотел повиниться в том, что уделяет Белозерской много внимания — ей даже жить негде, а она для него кладезь информации о событиях, которые он собирается описать. Но, ничего толком не объяснив, он все-таки открыл бутылку шампанского, разлил по стаканам, что-то хотел сказать. Но что? Выпить за развод? И не принято, и глупо. Тася грустно смотрела на него. Он не выглядел счастливым, начинающим новую жизнь с любимым человеком. Ей хотелось обнять его, успокоить... Он почувствовал, что от Таси идет волна жалости к нему... Взыграла мужская гордость. Он опорожнил стакан одним длинным глотком, поднялся со стула, невнятно попрощался и ушел. А Тася двое суток не могла подняться с кровати. «Я сначала устроилась на курсы машинисток, но у меня начались такие мигрени, что пришлось бросить. Потом мы с Верой Крешковой шить стали, я на курсы кройки и шитья пошла, еще с одной женщиной шила. Булгаков присылал мне деньги или сам приносил. Он довольно часто заходил».
Тасе казалось, что неведомая сила тянула его в комнату на Большой Садовой, что-то не хватало ему в жизни или кого-то? Раз сказал ей, что по стенам соскучился. Она удивилась:
— Обычные стены. Могли бы быть лучше, если заново перекрасить...
А он головой мотает:
— Не в этом дело... Я здесь, — и не договорил, а, видимо, хотел сказать, что здесь был любим и счастлив. А может быть, даже намекал, что не прочь вернуться сюда, даже хотел бы очень... Татьяна Николаевна вспоминала о встречах с негативным оттенком: «Однажды принес «Белую гвардию», когда напечатали. И вдруг я вижу — там посвящение Белозерской. Так я ему бросила книгу обратно. Столько я ночей с ним сидела, кормила, ухаживала... Он сестрам говорил, что мне посвятит... Он же, когда писал, даже знаком с ней не был».
Для Таси этот поступок выглядел как издевательство над нею. Она расценила его как дань, как подарок предмету ухаживания, желание угодить «нарядной и надушенной» даме сердца, единственно, что он мог подарить ей, не имея почти никаких денег. И вообще, находился в состоянии эйфории, вызванной выходом его первого романа. Для него это было грандиозное событие, исполнение мечты, а остальное казалось пустяками. «Однажды пришел с Ларисой, женой генерала Гаврилова из Владикавказа, на «Дни Турбиных» ее водил. Но мне билет ни разу не предложил. Ну хоть бы раз. Ведь знал, что билеты не достанешь... Знакомые уже другие появились, потому что Каморские сказали, чтобы он без Белозерской приходил, и Крешковы тоже. Как-то ее не любили многие».
В этих поступках Булгакова, на первый взгляд удивительных, несвойственных его доброму характеру, сквозила не месть Тасе. За что? А какая-то обида, желание доказать ей, что он все-таки состоялся как автор, и весьма неплохой. Отчего обида? А повод для нее был. В этом, на мой взгляд, и причина их развода, которую Татьяна Николаевна скрывала от поздних интервьюеров и поведала Девлету Азаматовичу Гирееву, автору первой книги о Булгакове, вышедшей в 1980 году в издательстве «ИР» города Орджоникидзе (ныне Владикавказа) и посвященной «светлой памяти Константина Михайловича Симонова — первого читателя этой книги и доброго советчика». После выхода книги, прорвавшей завесу молчания вокруг имени Булгакова, завязалась переписка между Гиреевым и Татьяной Николаевной. Это переписка любезно была передана мне дочкой Гиреева — Татьяной Девлетовной, после того как она ознакомилась с моей первой книгой о Булгакове.
К огромному сожалению, Девлет Азаматович Гиреев, смелый и эрудированный человек, погиб в автомобильной катастрофе, и моя встреча с ним во Владикавказе, куда я трижды приезжал для сбора материалов о Булгакове, не состоялась. Эта переписка для интересующихся творчеством и жизнью великого писателя поистине бесценна. Вот фрагменты из переписки:
«Я с большим интересом прочитала Вашу книгу омоем супруге Михаиле Булгакове. Вспомнила юность, годы совместной жизни с Михаилом Афанасьевичем, все пережитое. Приведенные вами эпизоды вызывают в памяти аналогичные. Может быть, в чем-то буду полезна вам, все-таки живой свидетель далекого для Вас времени...»
«В Москве ему трудно жилось. Ведь его донимали всякие критиканы, ругали. И он обратился с письмом к И.В. Сталину. Сталин через своего секретаря назначил с ним телефонный разговор. И.В. Сталин сказал: «Вы любите Родину, я знаю, мужайтесь! Я вам помогу». С этой радостной вестью он ко мне примчался. Как сейчас помню: вбежал, снял шарф, вытер лоб, глаза ласковые такие, и неуверенное обращение ко мне: «Тасенька! Я спасен. Сталин обещал помочь мне». Что значит «неуверенное обращение»? Значит, были сомнения, и, как потом показало бытие, вполне обоснованные. В Литературной энциклопедии Булгаков охарактеризован как писатель «буржуазного направления».
В своих письмах к Гирееву Татьяна Николаевна иногда отзывалась о муже критически, иногда иронически, но всегда — с любовью.
«Что вам писать о наших отношениях? Не знаю, интересно ли это вам? Но... Очень хочется вам сказать то, что никому не говорила (из гордости, может боясь быть плохо понятой), но я старый человек и по Вашей книге поняла, что Вам близок Булгаков, как человек и писатель. И вот скажу Вам, и прошу меня правильно понять. Ближе меня никого у него не было. И в разрыве с ним сама виновата, по молодости я не могла простить ему увлечения (кстати, кратковременного) другой женщиной. Как сейчас помню его просящие глаза, ласковый голос: «Тасенька, прости, я все равно должен быть с тобой. Пойми, ты для меня самый близкий человек!» Но... Уязвленное самолюбие, гордость и... я его, можно сказать, сама отдала другой женщине. И, уже будучи с другой, он в трудные минуты приходил ко мне».
«Извините, что так расписалась, просто. Ваша талантливая книга всколыхнула мою память, вспомнилось самое заветное — наша юношеская любовь, Миша...»
Из переписки Татьяны Николаевны абсолютно понятно, почему она десять лет отказывалась принимать самые серьезные предложения других мужчин, жила одна, пошла работать на стройку, чтобы получить профсоюзный билет, и скрывала свое «буржуазное» происхождение, таскала по шатким мосткам кирпичи, выдавала строителям инструмент... Она ждала его. Надеялась, что он вернется к ней, потому что настоящая любовь бывает всегда одна. И только через десять лет, когда Михаил женился в третий раз, она уехала с новым мужем в угольное Черемхово.
В отличие от других жен Булгакова, она десятилетиями никому не представлялась бывшей женой великого писателя, пока ее не обнаружили журналисты и литературоведы. Она издалека, от приезжавших к ней на отдых друзей, узнавала, как Миша живет. Последние годы она жила в Туапсе. В одном из писем Девлету Гирееву она пишет:
«После постановки «Бега», выхода в свет «Белой гвардии» признание к Михаилу пришло, но он уже был очень болен. Он терял зрение, терпел боли (склероз почек). Незадолго до смерти просил свою младшую сестру Лелю: «Приведи ко мне Тасю, я хочу видеть ее...» — но я тогда проживала в Сибири... Откровенно говоря, мне не просто перенестись в прошлое, тяжело бывает листать свою жизнь, и дело не только в том, что приходится напрягать память, а тяжело осознавать тот печальный факт, что близких родных уже нет...» «Миша как-то вызнал, где я живу, и часто приходил ко мне, словно на исповедь, как к священнику. Однажды говорит: «Я купил две комнаты». Но я не спросила ничего — где, как... Какие-то деньги он мне все-таки давал иногда. Но потом у него самого дела пошли не очень. Говорил: «Никто не хочет меня... Не идут мои пьесы, не берут мои вещи. В общем, ненужный человек». Я жалела его. Может, если бы обняла, заплакала, думаю, что и он не выдержал бы, разрыдался, ведь столько лет без меня... А потом подумала — ведь столько лет... Я живу одна, но сердцем и душою с ним. Привыкла уже... Он с другою... Конечно, Белозерская ближе, чем я, к пониманию писательского процесса, что сблизило ее с Михаилом, и в привлекательности ей не откажешь, но между увлечением, самым пылким, и настоящей любовью существует большая разница. Она все рассчитала: и мои убогие наряды, и измученный вид, и его интерес к зарубежным писателям... Но человек, познавший истинную любовь и потерявший ее, будет подсознательно стремиться к ней, и в поисках ее может пройти вся оставшаяся его жизнь... Миша умный, прозорливый человек, он в конце концов поймет, что настоящая любовь бывает единственной... Но когда поймет это?»
В 1936 году Тася знакомится в Москве с братом Крешкова Александром Павловичем, он приехал в Москву доучиваться на врача. Стал педиатром, и его послали в Черемхово, километров сто от Иркутска.
«Он стал писать мне письма, что не может без меня. А тут Булгаков еще раз женился, уже на Елене Сергеевне. Понятно, что ждать мне больше нечего, и я уехала в Черемхово к Крешкову. Но каждые шесть месяцев приезжала в Москву на один-два месяца, чтобы не потерять комнату. Была в основном у Земских и Крешковых. С Кисельгофом Давидом встречалась, ходила в кино, театры, он был мною увлечен еще с тех пор, как я только появилась в Москве. Булгакова очень уважал, ценил как писателя. После развода с Крешковым, уничтожившим все мои памятные о Булгакове вещи и документы, я каждый приезд в Москву проводила с Давидом. Спасибо судьбе за него, он заставлял меня крепиться».
Всякий раз отъезд из Москвы превращался для Таси в трагедию. Она вспоминала, как они с Михаилом стремились сюда. Ютились где попало, питались чем придется, но каким великим было счастье, когда Миша приехал в Москву и разыскал ее. А теперь она уезжала из Москвы черт знает куда, уезжала из города, где он жил, где ему сейчас было трудно, и она не могла ему помочь.
| Предыдущая страница | К оглавлению | Следующая страница |