М.А. Булгаков — И.О. Дунаевскому. 22 января 1939 г.

Получил Ваше милое письмо¹, дорогой Исаак Осипович! Оно дает бодрость и надежду. В этом письме II-я картина. От всей души желаю Вам вдохновения. К этому пожеланию полностью присоединяется Елена Сергеевна. Мы толкуем о Вас часто, дружелюбно и очень, очень веруем.

Извините, что пишу коротко и как-то хрипло-отрывисто — нездоровится. Колючий озноб, и мысли разбегаются.

Руку жму крепко, лучшие пожелания посылаю.

Ваш М. Булгаков.

P.S. Не могу отделаться от мысли, что Шантавуан² — бас. Бас, бас! Не согласны?

Примечания

Впервые: Дунаевский И. Избранные письма. Л., 1971. Печатается по автографу (РГАЛИ, ф. 2062, оп. 1, ед. хр. 442).

1. Будучи чрезвычайно занятым на работе в Большом театре, Булгаков тем не менее уделял большое внимание «Рашели». Написанное — тут же читал Дунаевскому и затем отправлял ему текст. Вернемся к записям Е.С. Булгаковой. 22 декабря 1938 г.: «Миша прочитал Дунаевскому первую картину и часть второй. Дунаевский потом, после обеда, импровизировал — и очень в духе вещи. Вообще — (боюсь ужасно ошибиться!) Дунаевский производит на меня впечатление человека художественной складки, темпераментного, загорающегося и принципиального — а это много значит! Он хотел, чтобы Миша просто отдал ему «Рашель», не связываясь с Большим. Но Миша не может, он должен, по своему контракту с Большим, сдать либретто в театр. Решили, что Дунаевский будет говорить с Самосудом и твердо заявит, что делать «Рашель» будет он». 8 января 1939 г.: «Вечером Мелики. Миша читал первую картину «Рашели», которая чрезвычайно понравилась... Сегодня Миша отослал Дунаевскому отредактированную картину «Рашели»» (к сожалению, сопроводительное письмо Булгакова пока не обнаружено. — В.Л.).

Дунаевский, получив от Булгакова первую картину либретто, ответил соавтору восторженным письмом (18 января 1939 г.):

«Дорогой Михаил Афанасьевич! Считаю первый акт нашей оперы с текстуальной и драматургической сторон шедевром. Надо и мне теперь подтягиваться к Вам. Я получил письмо Якова Леонтьевича — очень хорошее и правильное письмо. Я умоляю Вас не обращать никакого внимания на мою кажущуюся незаинтересованность. Пусть отсутствие музыки не мешает Вашему прекрасному вдохновению. Дело в том, что я всегда долго собираюсь в творческий путь. К тому же первый акт ставит неразрешимые для дальнейших картин задачи. Очень легко сбиться в нем на веселых немецких студентов. Вот тут-то и закавыка. Изволь делать приятные с музыкальной стороны ариетты и песенки (динь-дон, фи-фи и пр.) и в то же время высмеивать «с бичом сатиры». Над этим следует много и серьезно думать. Вопросы техники меня мало смущают. Но я не хочу марать зря бумагу и терять время (и то и другое дефицитно) на «варианты», ибо оттолкнуться важно от правильных музыкальных позиций. Поэтому, не оставляя первого акта, я хочу написать первую ноту своей оперы на лирических темах и, следовательно, уповаю на Вас и ожидаю дальнейших картин. Начнем с б...а мадам Телье. Друг мой дорогой и талантливый! Ни секунды не думайте обо мне иначе, как о человеке, беспредельно любящем свое будущее детище. Я уже Вам говорил, что мне шутить в мои 39 лет поздновато. Скидок себе не допускаю, а потому товар хочу показать высокого класса. Имею я право на длительную подготовку «станка»? Мне кажется, что да. Засим я прошу передать мой самый сердечный и низкий поклон Елене Сергеевне, симпатии которой я никогда не посмею нарушить творческим хамством в отношении Вас. Крепко жму Вашу руку и желаю действовать и дальше, как в первой картине. Я ее много раз читал среди друзей.

Фурор! Знай наших!

Ваш И. Дунаевский».

Несколько фраз мы хотели бы привести и из письма Я.Л. Леонтьева к Дунаевскому, на которое ссылается композитор. Крайне заинтересованный в успехе предпринятого им дела, Я.Л. Леонтьев обратился к композитору с таким неформальным письмом (8 января): «Дорогой Дуня!.. прежде всего я утверждаю, что никаких вариантов «сверху и снизу» по линии создания «Фифи» не существует. Я, конечно, не исключаю возможность разговоров С.А. Самосуда с Кабалевским и Мясковским, но все же думаю, что разговор Самосуда с тобой был последним... Мысль о Кабалевском возникла в синагогальной голове Мордвинова, который, после неудачного «Мастера из Кламси», узрел возможность западника-европейца Кабалевского написать музыку для «Фифи». При первой же моей атаке на Мордвинова — последний признал себя излишне словоохотливым и заверил меня, что в сумбурную голову Самосуда не заронит более ни одной сумбурной мысли... М.А. мог бы сделать все либретто очень быстро, перекрыв все стахановские темпы, но если бы ты сел за музыку и М.А. почувствовал бы, что есть для чего работать... Если бы ты сделал хотя бы 1—2 картины, их можно было бы показать Самосуду, он вспыхнул бы таким огнем, что вся работа закипела бы и вся опера была бы готова очень скоро» (см.: Творчество Михаила Булгакова. СПб., 1994. Кн. 2. С. 146—147).

Так что, отвечая Булгакову, Дунаевский, конечно, учитывал и все другие обстоятельства, которые складывались в процессе работы над «Рашелью».

Видимо, Булгаков ответом Дунаевского был удовлетворен. Это видно из записи Е.С. Булгаковой от 24 января: «И сегодня, и вообще последние дни Миша диктует «Рашель». От Дунаевского пришло на днях письмо — очень милое — с восторженными отзывами по поводу первой картины и с просьбой присылки дальнейших. Вот Миша и взялся».

2. Персонаж оперы «Рашель».