М.А. Булгаков — В.А. Булгаковой. 24 марта 1922 г.

Дорогая Вера,

много раз пытался присесть, написать тебе, но веришь ли, — я так устаю от своей каторжной работы, что вечером иногда не в силах выжать из себя ни одной строки. От тебя я получил одно письмо осенью прошлого года и ответил на него тотчас же. Очевидно, оно до тебя не дошло. Молодой человек, что приезжал сюда (он видел только Тасю, меня не застал), говорил, что ты сердишься на меня за молчание. Теперь хочу взяться за переписку со своими и думаю, что ты будешь писать мне.

* * *

Во-первых: получила ли ты известие о смерти мамы? (Она скончалась 1 февраля 22 г. от сыпного тифа.) Варя из Киева дала тебе телеграмму.

* * *

Я очень много работаю; служу в большой газете «Рабочий» и зав. издат. в Научн. Техн. Комит. у Бориса Михайловича 3[емского]. Устроился только недавно. Самый ужасный вопрос в Москве — квартирный. Живу в комнате, оставленной мне по отъезде Андреем 3[емским]. Больш. Садовая, 10, кв. 50. Комната скверная, соседство тоже, оседлым себя не чувствую, устроиться в нее стоило больших хлопот.

О ценах московских и писать не буду, они невероятны. Я получаю жалованья около 45 миллионов в месяц (по мартовскому курсу). Этого мало. Нужно напрягаться, чтобы заработать еще. Знакомых у меня в Москве очень много (журнальный и артист[ический] мир), но редко кого вижу, потому что горю в работе и мечусь по Москве исключительно по газетным делам.

* * *

Дядю Колю «уплотнили», но живет он сравнительно с другими хорошо.

* * *

Меня очень беспокоит, как ты поживаешь. Не голодно ли?

* * *

У Ивана Павловича скопилась вся компания (Леля, Костя, Варя, Леня¹), а Андрей с Надей у Василия Ильича.

Скучаю по своим.

Ваня и Коля здоровы, о них мне писали².

Я жду от тебя письма с описанием твоей жизни и планов.

Целую. Твой Михаил.

Пиши на адрес дяди Коли.

Примечания

Впервые: Вопросы литературы. 1984. № 11. Печатается по машинописной копии (ОР РГБ, ф. 562, к. 19, ед. хр. 3, л. 3).

1. Леонид Сергеевич Карум — муж сестры М.А. Булгакова — Варвары.

2. Сохранилось письмо Николая Афанасьевича к матери (16 января 1922 г. Загреб), которое она получила незадолго до смерти. На наш взгляд, это письмо представляет большой интерес, поскольку по нему в определенной степени можно судить о жизни русских юношей, оказавшихся на чужбине в одиночестве в результате Гражданской войны и часто не по собственной воле. Приводим письмо с сокращениями:

«Милая моя, дорогая мамочка и все близкие моему сердцу братья и сестры!

Вчера я пережил незабываемые драгоценные минуты: нежданно-негаданно пришло твое письмо, когда я только что вернулся из университета. Слезы клубком подошли к горлу и руки тряслись, когда я вскрывал это драгоценное письмо. Я рыдал, в полном смысле этого слова, до того я истосковался и наволновался: столько времени ни о ком ни полслова!

Боже милосердный, неужели это правда!..

Сколько бодрости и радости принесло мне известие, что вы все живы и здоровы. Теперь расскажу кое-что о себе: я, слава Богу, здоров и, вероятно, страшно переменился за эти годы: ведь мне уже 24-ый год. Посылаю вам одну из последних карточек.

После довольно бедственного года, проведенного мною в борьбе за существование, я окончательно поправил свои легкие и решил снова начать учебную жизнь. Но не так легко это было сделать: понадобился целый год службы в одном из госпиталей, чтобы окончательно стать на ноги... Это была очень тяжелая и упорная работа: так, например, я просидел взаперти 22 суток один-одинешенек с оспенными больными крестьянами, доставленными из пораженного эпидемией уезда. Работал в тифозном отделении с 50 больными, и Бог вынес меня целым и невредимым. Все это смягчилось сознанием, что близка намеченная цель...

Теперь я освобожден от платы за право учения, получаю от университета (Загребского. — В.Л.) стипендию, равную 20—25 рублям мирного времени. Половину этого отнимает квартира, отопление и освещение, а остальное на прочие потребности жизни: еду и остальное! Жить приходится более чем скромно, но меня спасает то, что за время службы в госпитале я купил себе теплое пальто, 2 пары ботинок, кой-какой костюмчик... Есть даже какая-то посуда. Живу я на окраине города, в комнате с самой необходимой студенту обстановкой... Воду дают хозяева, которые очень хорошо ко мне относятся: ведь я не пью, не курю, не скандалю — тихий квартирант и платит аккуратно! Готовлю обычно сам, но иногда обедаю в столовках, что подешевле... Конечно, не приходится думать о покупке нужных и дорогих пособий... А больше всего работаю в унив-тетской библиотеке, в которой очень много хороших книг на немецком языке, который я изучил еще до поступления в университет, живя в госпитале...

Теперь буду писать очень часто и побольше, а вы все с своей стороны обязаны писать мне (можно коллективные письма, а то это удовольствие не по карманам)... Может быть, прислать бумаги и конвертов: у меня есть. Может быть, Михаилу это понадобится. Если будешь писать ему, напиши обо мне, пожелай от меня здоровья и благополучия, передай поцелуй ему с Тасей и обязательно сообщи его адрес...

Ну пора кончать (только что кончил варить обед на завтра и послезавтра; пока писал — он кипел, а теперь готов).

Целую всех крепко, крепко. Боже благослови вас — милых.

Да скажи О[тцу] Николаю, что я его помню и очень люблю, пусть помолится за меня.

Пишите, если будет возможно, почаще. Даст Бог увидимся.

Коля.

Не забывайте, что я совершенно один и не могу переносить одиночества, а бывать не у кого; кругом все чужие».