М.А. Булгаков — Н.А. Земской. 13 января 1922 г.

Дорогая Надя,

сегодня «Вестник» получил твою корреспонденцию о рыночных ценах на 31 декабря, и тотчас же я настоял, чтобы редактор перевел тебе 50 тыс[яч]. Это сделано. И одновременно с корреспонденцией меня постиг удар, значение которого ты оценишь сразу и о котором я тебе пишу конфиденциально. Редактор сообщил мне, что под тяжестью внешних условий «Вестн[ик»] горит. Ред[актор] говорит, что шансы еще есть, но я твердо знаю, что он не переживет 7-го №. Finita! Вот этим объясняется малая величина посланной тебе суммы. Если б не это, я надеюсь, что сумел бы ее увеличить.

Итак: до получения от меня следующего письма, в котором я сообщу окончательное положение дел, ты еще прокорреспондируй (на мой личный адрес), но не трать много денег на бандероли^*. Сведи расход до minimum'а. Через два дня дело будет ясно. В этом письме посылаю тебе корреспонденцию «Торговый ренессанс». Я надеюсь, что ты не откажешь (взамен и я постараюсь быть полезным тебе в Москве) отправиться в любую из киевских газет по твоему вкусу (предпочтительно большую ежедневную) и предложить ее срочно. Результаты могут быть следующими:

1) ее не примут, 2) ее примут, 3) примут и заинтересуются. О первом случае говорить нечего. Если второе, получи по ставкам редакции гонорар и переведи его мне, удержав в свое пользование из него сумму, по твоему расчету необходимую тебе на почтовые и всякие иные расходы при корреспонденциях и делах со мной (полное твое усмотрение).

Если же 3, предложи меня в качестве столичного корреспондента по каким угодно им вопросам или же для подвального^** художественного фельетона о Москве. Пусть вышлют приглашение и аванс. Скажи им, что я завед. хроникой в «Вестнике», профессиональный журналист. Если напечатают «Ренессанс», пришли заказной бандеролью два №. Я надеюсь, что ты извинишь меня за беспокойство. Хотел бы тебе написать еще многое помимо этих скучных дел, которыми я вдобавок тебя и беспокою (единственно, что меня утешает, это мысль, что я так или иначе сумею тебе возместить хлопоты в скором времени), ты поймешь, что я должен испытывать сегодня, вылетая вместе с «Вестн[иком»] в трубу.

Одним словом, раздавлен.

А то бы я описал тебе, как у меня в комнате в течение ночи под сочельник и в сочельник шел с потолка дождь.

Целую всех, Михаил.

Сведения для киевской газеты:

Зав. хроникой «Вестника», журналист, б. секретарь Лито Главполитпросвета, подписываю псевдонимом Булл. Если же они завяжут со мной сношения, сообщи им адрес, имя, отчество и фамилию для денежных переводов и корреспонденции. Словом, как полагается.

Извини за неряшливое письмо.

Писал ночью, так же как и «Ренессанс»¹. Накорябал на скорую руку черт знает что. Противно читать.

Переутомлен я до того, что дальше некуда.

Примечания

Впервые: Известия АН СССР. Серия литературы и языка. 1976. Т. 35. № 5. Печатается по автографу (ОР РГБ, ф. 562, к. 19, ед. хр. 23, л. 2).

*. простые, а не заказные, как я писал! (Примечание М.А. Булгакова. — В.Л.)

**. «подвал» — низ газеты, в котором ставятся фельетоны. Впрочем, вероятно, ты знаешь. (Примечание М.А. Булгакова. — В.Л.)

1. Фельетон «Торговый ренессанс (Москва в начале 1922-го года)» подписан псевдонимом «М. Булл.». В фельетоне ярко и точно описаны первые месяцы жизни Москвы в условиях новой экономической политики. Но для Булгаковых этот период был тяжелейшим.

Обратимся к записям Н.А. Земской, которые она делала как комментарии к письмам Булгакова:

«[Следующее письмо] написано было М[ихаилом] А[фанасьевичем] сестре Надежде из М[осквы] в Киев в феврале 1922 г. — после смерти матери Варвары Михайловны. Она умерла в ночь на 1-е февраля 1922 г. от тифа в Киеве в квартире своего второго мужа Ив[ана] Павл[овича] Воскресенского.

М.А. смертью матери был потрясен. Письмо это — вылитая в словах скорбь: обращаясь к матери на Ты (с большой буквы), он пишет ей о том, чем она была в жизни детей; пишет о необходимости сохранить дружбу всех детей во имя памяти матери... Мих[аил] Аф[анасьевич] взял это письмо у сестры «посмотреть» и не вернул...

...Незадолго до своей смерти, лежа в постели безнадежно больным, М.А. сказал сестре Надежде: Я достаточно отдал долг уважения и любви к матери, ее памятник — строки в «Белой гвардии».

Это было в ноябре 1939 г., перед отъездом М.А. на лечение в санаторий «Барвиха». Разговор шел о биографии и биографах, о них М.А. отзывался нелестно. М.А. хотел сам писать биографию-воспоминания (м. б., биографический роман)» (ф. 562, к. 19, ед. хр. 23, л. 12—14).

Сохранились небольшие кусочки из дневника М.А. Булгакова, который он вел в эти дни. 9 февраля он записывает: «Идет самый черный период моей жизни. Мы с женой голодаем»...