М.А. Булгаков — А.М. Горькому. 1 мая 1934 г.

Многоуважаемый Алексей Максимович!

Прилагаемый к этому письму экземпляр моего заявления А.С. Енукидзе объяснит Вам, что я прошу о разрешении мне двухмесячной заграничной поездки¹.

Хорошо помня очень ценные для меня Ваши одобрительные отзывы о пьесах «Бег» и «Мольер», я позволяю себе беспокоить Вас просьбой поддержать меня в деле, которое имеет для меня действительно жизненный и чисто писательский смысл.

Собственно говоря, для моей поездки нужен был бы несколько больший срок, но я не прошу о нем, так как мне необходимо быть осенью в МХТ, чтобы не срывать моей режиссерской работы в тех пьесах, где я занят (в частности, «Мольер»).

Я в такой мере переутомлен, что боюсь путешествовать один, почему и прошу о разрешении моей жене сопровождать меня.

Я знаю твердо, что это путешествие вернуло бы мне работоспособность и дало бы мне возможность, наряду с моей театральной работой, написать книгу путевых очерков, мысль о которых манит меня.

За границей я никогда не был.

Вы меня крайне обязали бы Вашим ответом.

Уважающий Вас М. Булгаков.

Москва.
Нащокинский пер., д. 3, кв. 44.
Тел. 58-67.

Примечания

Впервые: Булгаков М. Письма. М., 1989. Печатается по машинописной копии (ОР РГБ, ф. 562, к. 19, ед. хр. 20).

1. Заявление о заграничной поездке было написано на имя А.С. Енукидзе и передано ему лично через Я.Л. Леонтьева. Этой поездке Булгаков придавал очень большое значение по различным причинам, но прежде всего по причине политической, ибо разрешение на выезд означало бы кое-какое политическое доверие к нему со стороны «верхов». Конечно, об этом он не писал ни в заявлении, ни в письме к Горькому, но в дневнике Е.С. Булгаковой это прочитывается совершенно определенно. Разумеется, поездка имела для писателя и «действительно жизненный, и чисто писательский смысл», поскольку физически он чувствовал себя отвратительно, а морально был надломлен, и ему необходим был свежий приток духовных сил. Об этом он и писал совершенно искренне В.В. Вересаеву.

К Горькому писатель обратился как к человеку авторитетному и влиятельному, к тому же благожелательно относившемуся к его творчеству. Но ответа на письмо не последовало. Можно предположить, что причиной тому была преждевременная кончина сына Горького. Е.С. Булгакова отреагировала на это печальное событие следующей репликой (12 мая): «В Лит. газете объявление о смерти сына Горького, Максима Пешкова. Правительственное письмо Горькому. Есть подпись Сталина: «Вместе с Вами скорбим и переживаем горе, так неожиданно и дико свалившееся на нас всех». Причина смерти неизвестна. Сказано: после непродолжительной болезни». Но, видимо, были и другие причины. Во всяком случае, Булгаков предполагал, что отношение к нему со стороны Горького могло измениться в худшую сторону в связи с тем, что вокруг патриарха советской литературы свили гнезда люди типа Леопольда Авербаха, которые Булгакова полагали своим первейшим врагом. Знал также Булгаков и о том, что сам Горький и его близкие находятся под пристальным вниманием людей Ягоды. Именно эти обстоятельства нужно иметь в виду при прочтении следующих записей Елены Сергеевны. 13 мая: «Письмо М.А. Горькому было послано второго. Как М.А. и предполагал (выделено нами. — В.Л.), ответа нет». 16 мая: «Были 14-го у Пати Попова. Он уговаривал — безуспешно — М.А., чтобы он послал Горькому соболезнование.

Нельзя же, правда, — ведь на то письмо ответа не было».